Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Том Шиппи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Гондором правлю я, и никто иной, доколе не явится его законнейший повелитель».
Его пикировка с Гэндальфом по тональности напоминает едва не переросший в ссору диалог Арагорна и Боромира в главе «Совет», где гондорец пытался отстоять свое старшинство, а его оппонент, обладая этим статусом, не считал нужным заявить о нем официально.
По какому же праву тогда гондорцы считали, что относятся к Вышнему, а не к Среднему Клану, как объяснял хоббитам Фарамир? Отчасти мы можем судить об этом по еще одному, уже третьему по счету эпизоду во «Властелине колец», где проводится явная параллель между двумя сценами с участием разных персонажей. Речь идет про две встречи — Эомера с Арагорном в лугах Ристании (глава 2 книги III) и Фарамира с Фродо в Итилии (глава 4 книги IV). Эти две сцены явно имеют очень много общего. В обоих случаях вооруженный отряд натыкается на чужеземцев, которые забрели на спорную пограничную территорию. И там и там у предводителя отряда есть приказ задержать посторонних и доставить их правителю, но он принимает решение этот приказ нарушить, пусть даже и с риском для собственной жизни. В начале каждой сцены мы видим враждебную демонстрацию силы со стороны хозяев земель, которые, по сути, окружают пришельцев, и в обоих случаях младший член окруженной группы (Гимли или Сэм) практически выходит из себя в попытке отстоять честь своего лидера. Наконец, и там и там происходит разговор, первую часть которого слышат все присутствующие (в том числе все ристанийцы или все следопыты), а вторая происходит уже без посторонних, и предводитель группы настроен гораздо более миролюбиво. В то же время, при всей их явной схожести, встреча с ристанийцами и знакомство с гондорцами производят на читателя очень разное впечатление, и в этом случае, в отличие от двух предыдущих, чаша весов склоняется в пользу Фарамира и Гондора.
Во-первых, встреча Арагорна и его спутников с конниками на ристанийской равнине куда больше напоминает историю, которая могла бы разыграться в американских прериях, а не на английских лугах. Внезапное появление ристанийцев, которые мгновенно окружают чужеземцев, держа копья наперевес, ассоциируется, скорее, с команчами или какими-нибудь другими индейцами из старых американских фильмов, чем с героями английской старины. Невозмутимость Арагорна свидетельствует о том, что он не понаслышке знаком со стоицизмом, присущим, как гласят легенды, коренным американцам. Эомер явно настроен очень агрессивно, и диалог между двумя сторонами едва не перерастает в поединок, хотя следует признать, что и Арагорн со товарищи не торопятся назвать свои настоящие имена и настаивают на том, чтобы Эомер представился первым и дал ответ на их вопросы до того, как они ответят на его. Замечание Эомера о том, что «лучше бы мирным чужестранцам, забредшим в Ристанию в наши смутные дни, быть поучтивее», в свете этой сценки выглядит весьма справедливым. Напряжение спадает после того, как Эомер отзывает своих людей и смягчает тон беседы, перестав подчеркивать чувство собственного достоинства. Ему не чужды сомнения, он даже готов пересматривать собственное мнение и объяснять свои мотивы, а некоторые его слова звучат почти как извинение. В то же время он производит впечатление человека, который, будучи добрым и отзывчивым в глубине души, все же не может тягаться с Арагорном по уровню благородства. К тому же он слишком порывист и импульсивен, а эти свойства характера могут довести до беды.
Как обычно, Толкин привлекает наше внимание к некоему предмету, который призван служить визуальным выражением характера персонажа, и здесь главная отличительная черта Эомера — белый конский хвост на гребне шлема. По этому украшению мы не раз узнаем его в общей толпе. Такой образ кочевника напоминает о степных народах, тюркских племенах или скифах (хотя нельзя не признать, что англичане охотно переняли эту традицию, и шлемы лейб-гвардии Ее Величества по сей день украшены плюмажем в виде конских хвостов). В английском языке даже появилось — разумеется, в виде иностранного заимствования — слово panache (панаш), означающее одновременно и «украшение из перьев», и те качества, которые оно должно было символизировать. Таким образом, это слово в английском языке имеет два значения: во-первых, это, собственно, плюмаж на воинском шлеме, а во-вторых, кавалерийская удаль и наскок, благодаря которым конным войскам удавалось сломить сопротивление неприятеля.
Если Эомер выделялся в толпе удалью и белым плюмажем, то Фарамира отличало от других нечто более ценное — сдержанность и некоторое благоразумие. Он тоже демонстрировал жесткость и строгость во время допроса Фродо, но когда разгневанный Сэм прерывает его расспросы, то Фарамир оставляет эту его резкость без внимания, относясь к ней «без малейшего гнева». Он, в отличие от Эомера, не торопится раскрывать свои карты и не упоминает о том, что видел тело своего погибшего брата, до тех пор, пока Фродо несколько раз не произносит его имя в своем рассказе. К тому же он замечает, что Фродо очень неохотно распространяется о своих отношениях с Боромиром, но вывод, который он из этого делает, оказывается на удивление близок к истине.
В этом разговоре обращают на себя внимание две вещи. Во-первых, Фарамир (что явно отличает его от Эомера) знает о Кветлориэне куда больше, чем даже сам Фродо, и это он поправляет его рассказ о царстве эльфов, а не наоборот (как можно было бы ожидать). Во-вторых, он не торопится с расспросами и намеренно не использует преимущество своего положения, когда понимает, что Фродо что-то недоговаривает о «проклятье Исилдура». Эта стратегия оказывается верной, потому что в итоге Сэм проговаривается и случайно выпаливает правду, но и тут Фарамир проявляет себя как человек гораздо более дальновидный, чем, например, Боромир или Эомер. Если Эомер — это просто славный молодой воин, как уже говорилось выше, то Фарамира Толкин описывает как «сурового юношу». Он не верит в то,
