Ричард Длинные Руки — гроссфюрст - Гай Орловский

— Хочется дать в морду, — признался я. — Чтобы посмотреть, за что он схватится.

— И как?

— За морду хватаются, — объяснил я, — а не за оружие… Ну, мы с тобой пообщались на расстоянии, а теперь давай поближе?

Она сказала с предостережением:

— Ну-ну, слыхала я о людях. Ты что, рассмотрел, что у меня за спиной?

— Ага.

— И как?

— Мне бы такие, — сказал я и подумал, что вообще-то надо попрактиковаться, вдруг да и по эту сторону Хребта удастся поптеродактилить в каких-то особых местах. — Тебе хорошо!

Она смотрела на меня с недоумением, а Бобик появился у нее за спиной и оскалил клыки. Она оглянулась, вздрогнула.

— У тебя серьезные звери.

— Это не звери, — объяснил я. — Это друзья.

Она снова подняла на меня взгляд, полный недоумения.

— Ты что, меня совсем не боишься?

— Ты что, — изумился я, — такую хорошенькую и бояться? С такой пышной гривой волос? С таким милым голоском?.. Не люблю, когда пищат и чирикают, а вот по твоему голосу сразу понятно, что ты смелая, сильная, самостоятельная и самодостаточная, не согнутая никем и ничем, умеющая постоять за себя…

Она кивнула, по-прежнему не сводя с меня озадаченного взгляда.

— Что умею, то умею.

Я огляделся.

— Ты тут и живешь?

Она кивнула и ответила с вызовом:

— Да.

— Уютно, — одобрил я. — Принимай гостей.

Она наморщила нос.

— Не забоишься?

— Не знаю, — ответил я честно. — Но рискнуть готов.

— Ты человек, — определила она. — Только вы такие… рисковые. Ну, смотри.

Она взяла горсть сухих листьев, аккуратно выложила их шалашиком. Я наблюдал, как вперила строгий взгляд, радужная оболочка стала пугающе красной, зловещей, а лицо хищным и неприятным. Из горки листьев показался робкий сизый дымок.

Она наклонилась, эротично выгибая спинку и то, что ниже, тихонько подула, а затем сильнее, смешно раздувая щеки. Красные глаза стали зелеными, что мне нравится больше.

В шалашике из листьев затрещало, дымок пошел гуще, а сами листья начали корежиться и опускаться, показался первый язычок огня.

— Впечатляет, — признался я. — Просто здорово. Хотя… гм, давно я не брал в руки…

Она недоверчиво смотрела, как спрыгнул наконец с арбогастра, собрал и сложил таким же шалашиком сухие веточки, чуть вздрогнула, когда я небрежным жестом метнул крупную искру. Там сразу взвился легкий огонек, пошел расщелкивать мелкие сучки, начал жадно лизать прутики.

— Это не наше, — произнесла она враждебно. — Такого я не знаю…

— На свете много чего, Горацио, — сказал я, — что неизвестно нашим эльфам.

— А вашим?

— Как видишь, наши эльфы знают больше.

Она задвигалась, вытянула руки.

— Смотри! А это можешь?

В двух шагах у основания дерева камень размером с кулак, она и направила на него раскрытые ладони, уперлась взглядом, набычилась и вся ушла в нечто вроде состояния, которое требует полного сосредоточения и мобилизации всех ресурсов.

Я терпеливо ждал, с камнем ничего, она придвинулась к нему на полшага и снова начала пожирать взглядом. Я уже хотел было предложить сделать что-нибудь с ним иначе, можно же пнуть или стукнуть, чисто мужской подход, как там вдруг резко и сильно щелкнуло.

Камень развалился на две неровные половинки, изнутри взвилась и растаяла легкая струйка перегретого воздуха.

Она повернула ко мне раскрасневшееся лицо с бисеринками пота на лбу. Глаза победно блестели.

— А это ваши эльфы могут?

Вид у нее задиристый, такая будет сражаться до последнего, я сказал со вздохом:

— Увы, нет… разве что вот это… но, такое, конечно, у вас могут даже дети…

Я начал создавать сыр в тончайших ломтиках, жареное мясо, фрукты, сладкое, а закончил своим фирменным, что удается всегда, — изящными шариками мороженого в стаканчике.

Ее глаза расширились, она ахнула.

— Что… что это?

— Просто еда, — объяснил я. — Для вас такое легко, а вот для нас в самый раз…

Она смотрела, как я ем, с осторожностью попробовала сперва сыра, затем мяса, лицо воспламенилось, глазки заблестели, женщины вообще лучше чувствуют уровень приготовления еды, это нам что в горло пролезло, то и полезно.

Мороженое она сперва облизывала, потом жадно хватала губами, а в конце эти шарики трещали на ее зубах, как мелкие огурчики.

— Еще? — спросил я.

Она покачала головой.

— Нет, а то лопну. Зачем я тебе лопнутая?

— Ты права, — согласился я. — Нелопнутая ты намного… интереснее.

— Эй-эй, — сказала она, — убери руки.

Руки я не убрал, она говорит то, что надо говорить, убежденности уже не слышно, да и голос какой-то сытый, спокойный, нет ни вражды, ни даже настороженности.

Бобик лег лядом с нами и сразу захрапел, перестал ощущать с ее стороны опасность. Арбогастр сорвал ветку, вяло пожевал и, выронив из пасти, застыл в ночной дреме.

Глава 8

Рассвет пробивался сквозь зеленую листву напористо, но получалось у него плохо, зеленый свод в несколько слоев веток не поддается, хотя сами листья просвечивают, и здесь у нас уже достаточно светло. Я лежал неподвижно, в черепе дерутся умные мысли с еще более умными, слушал, как рядом это существо сопит сладко, устроившись на моем плече и дыша в шею животным теплом.

Проснувшись, она некоторое время делала вид, что спит, прислушиваясь ко мне, и явно быстро соображала, что же дальше, сейчас день, глаза привыкли к полусвету, все видно отчетливо, надо ли удрать, пока я сплю…

Похоже, так и решила, я ощутил, как медленно подняла голову с моего плеча, осторожно сняла ногу, закинутую мне почти на грудь. Я зевнул и вроде во сне накрыл ладонью копну ее торчащих волос и опустил всю эту массу на прежнее место.

Она снова замерла, я еще раз зевнул, открыл глаза и сказал с удовольствием:

— Хороший день… и дождя нет. Как спалось?

— Чудесно, — буркнула она.

Я почесал у нее за ухом, залез пальцем в раковину, довольно крупная и хрящеватая, поскреб там, выискивая ногтем грязь.

Она поежилась.

— Перестань… щекотно!

— Терпи, — сказал я твердо. — У тебя уши грязные… наверное. Зато рожки блестят…

Она охнула, помолчала, потом тихо проговорила с недоверием:

— И что… тебя не пугает, что я с рогами?

Я развел руками.

— Знаешь, учился я хреновастенько, но знания очень уважаю, хотя бы самые школьные. А там говорится, что рога только у травоядных. У хищников рогов не бывает.

Она смотрела непонимающе.

— А ты что… когда их увидел?

Я хмыкнул.

— Когда? Всегда. Я хорошо вижу в темноте, как и ты. Можешь не прятать их в волосах, а то столько взбила, глаз не видно. Я разве не говорил, что я тоже фурри? Наше племя раньше было фурри, а до того вообще в воде плескалось, пока одна кистеперая сдуру не полезла на берег… Так что мы в тесном родстве, милая. Хотя я и растерял шерсть, рога с копытами, но внутри фурри, еще какой фурри, всем фурям фурь!.. Так что ты ничем меня не удивила. Подумаешь, шерсть! У меня душа лохматая. Вот только жалость, что хвоста нет… А у тебя он просто замечательный.