Хищное творчество: этические отношения искусства к действительности - Борис Диденко

Но предметом большинства научных изысканий являются в принципе разрешимые вопросы. Часто учёные занимаются уже кем-то решённой проблемой, но решение это пока неизвестно другим заинтересованным, но конкурирующим научным группам. Например, решение засекречено, но по косвенным признакам ясно, что оно уже найдено. Сейчас во многих областях интеллектуальной деятельности, особенно в научно-технических, иногда проще самостоятельно решить ту или иную проблему, нежели искать в безбрежном океане информации её уже имеющееся решение.

Правда, всегда делались и делаются попытки разрешения принципиально не решаемых научно-технических задач или же это могут быть проблемы иного уровня знаний. Философский камень, вечный двигатель, множество теорий великого объединения (ТВО, первой из которой явилась попытка создания А.Эйнштейном теории единого поля), теория гравитации, глубинное строение материи, происхождение Вселенной. В таких случаях полная поглощённость поисками не существующего и в помине решения, при отсутствии какого-либо отвлекающего занятия (игра на скрипке, банджо или женщины, карты, вино), с неизбежностью превращает такого исследователя в чудака, а то и в настоящего сумасшедшего.

Частным случаем является нахождение верного, но преждевременного разрешения проблемы иного, более высокого уровня знаний, недоступного пониманию современников и бюрократических официалов. Но в любом случае влияние выходок подобных чудаков и безумцев – искателей Абсолюта – на общество несущественно. Их проекты отвергаются, ибо всем очевидны (или «очевидны») как условия задач над которыми они работают, так и полученные результаты.

Совершенно иная, поистине трагическая ситуация складывается при исследованиях проблем с некорректными граничными (краевыми) условиями – задач с неполными исходными данными. То же самое происходит и при анализе явлений, заранее постулируемых непостижимыми. В лучшем случае возникает неразбериха, в полном соответствии с поговорками «кто во что горазд», «своя рука владыка» и т.п. Часть исследователей подобных проблем выдают «готовые» результаты в виде вербальных формулировок и невнятных теорий, якобы понятных лишь им самим и их приверженцам, совершившим те же первоначальные нарушения логики или принявшим на веру те же постулаты, что и сами эти авторы.

Другие «исследователи» используют силу воздействия метафор, навязывают своё видение Мира и создают теории-призывы. Использование подобных навязчивых метафор в политике и пропаганде может приобрести неконтролируемую силу воздействия, в особенности на молодёжь. При объективной же оценке такие теории скорее относятся к поэзии, и не должны иметь отличный от стихов статус (таковы некоторые произведения Ф.Ницше). Если же подобным «исследователям» указывают на расхождение их теорий с реальностью, то ответом обычно бывает высокомерный хлёсткий лозунг-тирада или резонёрский аргумент – порождение той же теории, не несущий реального смысла, но ситуативно достаточный для «победного» прекращения дискуссии. Такова, например, знаменитая фраза Гегеля, брошенная им в ответ на замечание, что некоторые «упрямые» факты противоречат его теории: «Тем хуже для фактов!». Эта фраза не украсила великого мыслителя, она лишь дала великолепный (пусть и ложный) аргумент его оппонентам.

Подобные увёртки в гораздо большей степени присущи политике и подконтрольным ей СМИ. Но политика, в свою очередь, неотделима от идеологии, которая использует безотказную часть деятелей и функционеров искусства для создания актуальных политических текстов. Это – красочные и хлёсткие лозунги, трибунные речи, «пламенные» стихи, песни «протеста и призыва». Подобные произведения всегда содержат анимистические (дикарские, пралогические) утверждения, свойственные мышлению их создателей, что прямо указует на образно, а не научно мыслящих представителей искусства. Обладание научным мышлением делает невозможным ни понимание (восприятие, воздействие) лозунгов, ни их создание. Уже отмечалось, что многие политики, в том числе и самые крупные, одинаково успешно сочиняли не только лозунги, но и стихи.

Напрямую связаны с искусством и другие сферы общественного сознания. Там тоже исследуются принципиально неразрешимые и одновременно некорректные в задании граничных своих условий проблемы (относящиеся по праву к разряду вздорных). Это, например, бесчисленные эстетические системы, не имеющие никакого смыслового отношения друг к другу. Все они паразитируют на других общественных явлениях, находящихся в поле зрения искусства, которые, в свою очередь, зачастую также имеют паразитарный, а то и совершенно безнравственный характер, вплоть до прямой асоциальности и антигуманности. Чёрный юмор, некрофильская тематика, садомазохизм, сатанизм и т.п.

Существует также круг проблем, не разрешимых на данном уровне знаний, тем паче – с помощью средств искусства, но куда оно всё же тянет свои щупальца: это поток психологических объяснительных теорий и философий личности. Все эти теории находятся в отношениях недоброжелательной общительности между собой, точно так же, как и сами объекты этих теорий – люди. Они (так же, как и люди) всегда кое в чём по-своему правы, но и все до одной во многом заблуждаются. Все их рекомендации далеко не универсальны, однобоки, хотя часто и претендуют на всеохватность решения проблемы человека.

Характерной особенностью указанных теорий человека является игнорирование кантовского предупреждения в отношении перспектив исследования механизмов познания самим познанием. «Нельзя научиться плавать, не плавая». И хотя практические достижения психологии (и психиатрии) впечатляют своими возможностями воздействия на сознание, тем не менее необходимо признать, что эти воздействия являются всего лишь модифицированными методами – достаточно высокого уровня – шаманского камлания, хотя в то же время часто успешного и привлекательного для людей.

Поэтому значительная часть огромного количества психологической литературы, вместе с футурологической и фантастической и с кое-какой философской литературой по праву начинают занимать место отжившей своё т.н. «серьёзной» художественной литературы, превратившейся ныне в безграмотный халтурный почти никем не читаемый анахронизм. Хотя некоторые авторы и пытаются делать вставки высокогуманного и философского звучания, но они обычно являются самыми жалкими, откровенно ханжескими фрагментами текста, никак не сравнимыми с великолепными, прямотаки поэтическими зарисовками природы или животных в тех же книгах (таковы, например, «Плаха» Ч.Айтматова, «Царь-рыба» В.Астафьева).

В то же время существующая смена литературно-психологических «династий» и течений не является принципиальной, она не дотягивает даже до уровня смены очередной парадигмы (до сих пор всегда остающейся ложной) в психологии и философии личности. Таким образом, кантовское предостережение приобретает обнадёживающее звучание. Полное раскрытие механизмов психической деятельности человека ему самому недоступно, ибо явилось бы опасным, а то и гибельным знанием на данном этапе развития человечества.

Политика в ряду некорректных занятий человечества имеет одну очень страшную, опасную особенность. Она сама себе создаёт неполноту краевых условий при решении собственных задач. Делается это путём утаивания и искажения информации, с целью оказать давление на постоянно созидаемого политиками образа противника. В результате, правительства государств взаимно снабжают друг друга «подправленными задачниками» с неправильно указанными в них и условиями, и ответами. К тому же эти задачи, по большому счёту, никому не нужны, даже самим политикам, ибо ведут к гибельным путям, как для народа, так и для самих хищных правительств.

Некий парадокс состоит в том, что шпионаж в значительной мере исправляет это положение взаимной не информированности правительств. Так что можно считать, что без разведки и контрразведки, то бишь без шпионов и разведчиков, войны бы возникали гораздо чаще. Поэтому так и не любят правители чужих шпионов, но боятся обходиться без собственных разведчиков. Раньше их вешали на крепостных стенах или расстреливали на рассвете (чтобы «шлёпнуть» наверняка, не промахнуться впотьмах), а сейчас их разменивают прямо как ферзей в партиях престижных шахматных турниров.

Политикам приходится постоянно использовать в своей «творческой деятельности» вероятностные категории военного мышления и приёмы игр без правил. Здесь есть ощутимая связь политики с картёжными играми. точнее, с шулерством, поножовщиной, отбором проигрыша и т.п. Из этого непосредственно следует, что не «война – продолжение политики иными средствами», а совершенно иначе: «политика – тлеющая война».

А основная связь политики с официальным искусством, к сожалению, лишь гипотетическая, – типа мечты. Она состоит в том, что давно уже пора было бы взять всех функционеров политики и искусства за шиворот и дать им предельно «настоятельную» возможность удариться своими головами одна об другую, и увести их всех куда-нибудь далеко-далеко, откуда не возвращаются долго-долго. Это одной чёртовой поляны ядовитые ягоды.