«Стальной кит – повелитель мира» - Сергей Карпущенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То, что увидел Кошмарик в помещении, заставило его в ужасе отпрянуть от окна – большая комната была полна мертвецов. Положив руки друг другу на плечи, они, встав в круг, отплясывали какой-то дикий танец, подпевая скрипке и кларнету, находившимся в руках полуразложившихся трупов, игравших между тем с азартом, с упоением, отбивая такт ногами. «Да что же это? – в страхе подумал Кошмарик. – Неужели это утонувшие люди? Так ведь я тогда таким же буду?!»
Пересиливая ужас и отвращение, Ленька снова заглянул в окно, чтобы получше рассмотреть облик тех, кто являлся его собратьями по подводной жизни. Похоже, в одной компании собрались те, кто утонул здесь давным-давно, несколько сотен лет назад, и те, кто пошел на дно совсем недавно. Увидел Кошмарик и рыцаря-крестоносца в ржавых доспехах, увидел моряков петровских времен, в ботфортах, в полуистлевших кафтанах, висевших на костях жалкими лохмотьями. Были здесь моряки в черных сюртуках, в кителях и бескозырках, среди которых лихо отплясывали и две женщины-скелета в длинных платьях, оборванных, с торчащим во все стороны морским усом. Нет, они не только танцевали, но еще то и дело подносили к своим ужасным, смеющимся ртам тяжелые кружки, прихлебывая то ли ром, то ли пиво.
– Смотрите! – поднял вдруг свою костистую руку один из скелетов. Смотрите, новенький к нам пришел!
Кошмарик, сердце которого колотилось громче, чем только что смолкший тамбурин, увидел, что скелет протягивал палец в его направлении, указывая товарищам именно на него, смотревшего из окна. И все разом кончили пляску и обернулись, желая рассмотреть «новенького». Леньке даже показалось, что все эти мертвые рты радостно, приветливо улыбались, ликуя по поводу неожиданного прибавления к их компании.
– К нам! К нам! – заорали вдруг мертвецы, вздевая вверх свои изъеденные водой руки, почти лишенные плоти.
– Сюда! Сюда! – горланили другие, и некоторые бросились к выходу, чтобы, как подумал Кошмарик, тащить его в помещение, причем в дверях произошла свалка, один ветхий скелетик оказался притиснутым двумя еще неплохо сохранившимися утопленниками. Он успел лишь крикнуть последнее: «Ой, больно как!» – и рассыпался, а другие, топча его кости, спешили выскочить наружу, и через несколько минут едва ли не вся мрачная компания окружила Леньку, который от ужаса закрыл глаза, до того страшно и противно было смотреть на весь этот мертвый подводный сброд.
Его повлекли в дом, хлопая по плечам в знак сердечного расположения, успокаивали, ободряли, набивались в приятели, предлагая табакерки, а кое-кто протягивал Кошмарику и тяжелые оловянные кружки. Вот Кошмарик уже был в зале дома, где музыка снова пригласила мертвецов к пляске, и утопленники закружились в танце с еще большим усердием, подхватили Леньку своими холодными костяными руками, заглянули ему в лицо, скаля в мертвых усмешках недвижные рты.
– А ну-ка рома, рома ему налить! – заверещал прямо над ухом Кошмарика какой-то плюгавый утопленник в фуражке флотского офицера времен Первой мировой войны.
И все загалдели, поддерживая это предложение, и вот уже Кошмарику протягивали высокую оловянную кружку. Ленька взглянул на того, кто подавал ему ром, и увидел, что это был тот самый Цыган с серьгами в ушах и с трезубцем на майке,
– Пей, пей, мажор! – улыбался Цыган, а Кошмарик, принимая кружку, с тоской смотрел на того, кто еще вчера был живым человеком. «Вот и он здесь, а такой смелый, сильный был, все ему подчинялись…»
Кошмарик поднес к губам кружку, думая, что у него сейчас перехватит дыхание от крепкого рома, но, как странно, в кружке ничего не оказалось, да и как на самом деле в ней могло что-нибудь быть налито? «А, все здесь играют, только притворяются веселыми и пьяными! Это актеры, ну так и я тоже актером буду!» И Кошмарик, запрокидывая назад голову, долго «пил» ром, а потом «выплеснул» остатки прямо на пол зала, а кружку лихо бросил Цыгану.
– Отличный ром! Знаю, ямайский! – громко сказал он и так сильно ударил по плечу одного скелета, что его рука, и так державшаяся на честном слове, отвалилась и упала на пол.
Многие утопленники рассмеялись, увидев это, но другие, в том числе и сам хозяин руки, вознегодовали. Послышался ропот, Кошмарика принялись обвинять в неучтивом обращении со старшими.
– Всего пять минут с нами, а уж дерется! – говорили одни.
– А наказать нахала! – советовали другие. – Тоже разобрать его на части!
Скелет же, потерявший руку, поднял ее с пола, стал прилаживать к плечу, просил дать ему хоть бечевки, но никто ему не помог, и тогда скелет с яростью швырнул руку прямо под ноги Кошмарику. А был тот скелет одет в обрывки красного камзола, поверх которого был повязан шарф. Длинная шпага в кожаных ножнах болталась привязанная к этому шарфу, и скелет, поцокав в гневе зубами, сохранившейся рукой выхватил из ножен шпагу, отсалютовал клинком Кошмарику и прошепелявил:
– Сударь, попрошу сейчас же дать мне сатисфакцию! Я вашего неучтивого обращения с моей рукой простить никак не могу!
Нет, Кошмарик ничуть не испугался этого тощенького дуэлянта, потому что не видел никакой опасности для себя в его хрупком, рассыпающемся на части теле, а поэтому гордо сказал:
– Да пожалуйста, я где угодно дам вам удовлетворение, если оскорбил, но ведь у меня нет шпаги!
– Найдите для него шпагу! – заорал вдруг нетерпеливый скелет, широко разевая свой черный рот. – Шпагу! Шпагу!
Мертвецы засуетились, зашумели в поисках оружия, и скоро на самом деле шпага отыскалась – ее вынули из ножен полуразвалившегося гренадерского офицера, лежавшего в углу, где он или притворялся сильно пьяным, или на самом деле отдавал концы. Кошмарик принял шпагу, деловито потрогал ее кончик – острый ли? – согнул клинок, пробуя его упругость. Рукоять была удобной – так и ложилась в ладонь, поэтому можно было начать бой, и мертвецы, видя Ленькину решимость дать удовлетворение их собрату, расступились, освобождая середину зала, на полу которого так и осталась лежать костлявая рука несчастного скелета.
Ленькин противник, поддав свою валявшуюся на полу руку ногой, обутой в ветхий ботфорт, занял позицию. Кошмарик, внимательно следя за каждым движением скелета, сделал то же самое, и вот уже рука мертвеца со шпагой взметнулась вверх, потом рукоять шпаги опустилась к подбородку черепа, и Кошмарик, понимая, что скелет приветствует его, сделал то же самое, чем вызвал гул одобрения среди утопленников, внимательно наблюдавших за началом поединка.
И вот клинки скрестились, и Ленька сразу же понял, что имеет дело с опасным и очень опытным противником. Несмотря на свой неважный вид, скелет наступал энергично, применяя хитрые финты, обманные движения, выпады. Старичок при этом кряхтел, стучал зубами, потому что нижняя челюсть его клацала сама по себе, когда скелет не в меру ретиво топал ногами. Между тем утопленник успевал говорить, будто давая команды самому себе:
– Делаю фланконаду, а сейчас – терс, а вот квинта, туше! [19]
Кошмарик, никогда в жизни не державший в руке шпагу и только в раннем детстве дравшийся с сопливыми сверстниками на палках, отступал, увертывался, как мог, надеясь лишь на свою ловкость да еще на то, что его противник от сильного напряжения мог в любую минуту развалиться, до того худо держались в суставах его конечности. Кошмарик все хотел изловчиться, нанести врагу удар, будучи уверенным в том, что даже слабое прикосновение стального клинка к старым костям разрушит скелет, но нет – шпага Леньки все время была отбиваема в сторону молниеносными ударами шпаги противника. Зрителям, вначале ликовавшим от азарта, понемногу стало надоедать затянувшееся зрелище. Уже слышались возгласы: «Да прикончи ты его, Ланжерон! Проучи щенка!»
И скелет как будто внял призывам зрителей. Его шпага замелькала перед глазами Леньки так быстро, точно лопасти вентилятора, и Кошмарик уже не мог парировать ее удары. Глаза скелета смотрели в его глаза с ужасающей пустотой, за которой, знал мальчик, скрывалась звериная ярость.
– Вот квинт, вот терс! – отдавал скелет команды своей руке. – Вот дегаже, а вот – конец!
И в тот самый момент, когда противник Леньки заканчивал произносить последнее слово, тело Кошмарика пронзила страшная боль, от которой хотелось кричать, но крика не получилось. Зато мерзкие утопленники исчезли, и он остался лежать на грязном полу подводного дома совсем один. Но вдруг откуда ни возьмись явилась мать Кошмарика, положила свою прохладную руку на его пылающий лоб и, растягивая слова, точно причитала, заговорила:
– Ле-о-онечка, домо-о-й возвращайся! Совсем ты нас с батей в своем Питере заб-ы-л! А мы соскучились по тебе, и батя твой водку теперь не пьет…
Сказала – и исчезла, и больше ничего уже не являлось Кошмарику, и его разум, заплутавший в темном лесу кошмара, долго выбирался из дебрей галлюцинации, чтобы вновь обрести ясность и чистоту.