Запечатанное письмо - Эмма Донохью
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гарри уныло признался:
— Лучшее, что было в Хелен — ее живой и веселый нрав, — перестало для меня существовать уже много лет назад. Последние годы жизнь с нею была сущим адом. О чем же тут жалеть?
Брат небрежно пожал плечами:
— Полагаю, со временем ты это поймешь.
Через десять минут, когда они шли по Птичьей тропе и выискивали в кронах деревьев попугаев, оглашающих все вокруг своими резкими, пронзительными криками, Гарри спросил у девочек:
— Вам весело живется у миссис Уотсон? — и сразу об этом пожалел.
Дочери переглянулись, как заговорщицы.
— Я, конечно, понимаю, что вы еще не привыкли…
Нэн выждала, пока он замолчал, и тогда ответила:
— Она добрая леди.
— Я так и не понимаю, почему они не живут у Джейн, — тихо спросил брат. — Не лучше ли было бы все оставить в кругу семьи?
Гарри отмахнулся. Как только сломанный письменный стол Хелен выдал ее тайны, он почувствовал, что больше не в состоянии оставаться в этом доме, и, поспешно собирая вещи свои и девочек, решил отвезти их к миссис Уотсон, хотя и сам не помнит, чем руководствовался. Но сейчас уже поздно переезжать к сестре — это только еще больнее травмирует девочек.
— Мы думали… — проговорила Нелл.
Нэн не отрывала от нее взгляда.
— …Мы можем поехать домой? Когда…
— …окончится развод, — договорила Нелл.
— Где ты подхватила это слово? — Гарри поражен.
— Только не горячись, старина! — предупредил брата Уильям.
— А что, это плохое слово? — Нэн испуганно закусила губку.
Он пытается подыскать слова.
— Это жаргон, да?
— Это проблема взрослых, и маленьким девочкам не стоит забивать себе этим голову, — объяснил им дядя.
Гарри с силой стиснул зубы.
— Это было написано на рекламке, — призналась Нелл. — На рекламке мальчика-газетчика. Там было написано: «Развод Кодрингтонов: целых четыре страницы».
— Это был «Телеграф», она хотела купить один экземпляр, — пояснила Нэн, разглядывая носки своих башмачков.
— Чтобы посмотреть эти маленькие смешные объявления, которые мама читала нам. Я подумала, может, она написала для нас сообщение, — призналась Нелл, — но Нэн назвала меня дурочкой.
Он видел, что она вот-вот расплачется. «Какой же жестокий этот Кодрингтон, если из-за него дочки плачут прямо в парке, на людях! Черствый, жестокий, да еще склонный к насилию…»
— Ах, мои дорогие малышки! — Опустившись на корточки, он прижал их к груди. — Вы, наверное, замерзли. Да? Останови кеб, пожалуйста, — обратился он к Уильяму. — Девочкам холодно.
Подчиняясь импульсу, он остановил кеб у магазина игрушек на Мэрилибон-Хай-стрит. Первое, что выбирали дочки, настолько дешево, что он раздражен: картонный замок и крошечная куколка с подвижными ручками и ножками.
— Это для маленьких, — презрительно сказала Нэн сестре.
— А это что за интересная штука? — Уильям положил руку на медную машину, на корпусе которой вьется затейливая надпись «Зоотроп,[63] Колесо жизни».
— Это самая последняя новинка, генерал, — объяснил клерк и стал вращать ручку. — Зоотроп в каждом доме!
— Как? Вы утверждаете, что эта вещь есть в каждом английском доме? — удивился Уильям.
Клерк смущен.
— Это только рекламный слоган, сэр, — смущенно признался клерк.
Гарри заглянул в щелку, и в этот момент красный чертенок прыгнул через обруч, совершая сальто-мортале. От неожиданности Гарри отпрянул, затем снова прижался лицом к окуляру. Внутри вращался барабан с наклеенными на внутреннюю сторону обыкновенными картинками, но какой обман зрения!
— Смотрите, девочки, — пригласил он. — Полюбуйтесь, как ловко прыгает этот чертенок.
Они по очереди заглядывают в отверстие, игрушка им нравится, но не так, как ему хотелось. Последние дни у девочек какие-то вымученные улыбки.
— Что ж, берем эту игрушку, — объявил он.
— Правда, папа?
— Это нам?
— Ну конечно правда. Заверните полдюжины барабанов с разными картинками, — сказал он служащему.
— Счастливые девочки! — слащаво воскликнул тот.
Девочки не знали, что выбрать. Уильям предложил барабан с парой, танцующей вальс, и с официантом, который поскальзывается и падает вместе с подносом. Гарри выбрал аиста, взмахивающего крыльями, дерево, листва которого трепещет от ветра, обезьянок, обменивающихся котелками.
— Можно нам отвезти игрушку домой? — робко спросила Нэн, пока они снова ждут кеб.
Гарри поймал себя на том, что ни разу прямо не ответил на их вопросы.
— Лучше пусть она пока побудет в доме Уотсонов, дорогая. Но мы очень скоро возвратимся на Экклестон-сквер.
— Да, но… там будет все как раньше? — Нэн с надеждой посмотрела на отца.
Уильям отвел взгляд.
— Нет, — как можно мягче произнес Гарри, — не совсем так. Вы все поймете, когда подрастете. — Хотя сам он в этом сомневался.
Это произошло в тот момент, когда Гарри остановил кеб на Пэлл-Мэлл, испытывая облегчение, что наконец-то остался один. Он завез девочек к миссис Уотсон, а Уильяма — к своему портному на Джермин-стрит. Поглощенный своими мыслями, он рассеянно нащупал в кармане шиллинг, чтобы расплатиться с кебменом, и, когда Хелен подбежала к кебу, не сразу узнал ее.
Его жена в черных, как у вдовы, одеждах, бледное лицо, рыжие волосы — слабое подобие той девушки, в которую он влюбился много лет назад, весной в Тоскане.
— Поезжайте дальше! — крикнул он кебмену, но из горла вырвался еле слышный писк.
Хелен вцепилась в дверцу. Отведя от жены взгляд, он не дал ей открыть ее.
— Трогайте, говорю я вам! — На этот раз громче и тверже.
Но Хелен не выпустила дверцу, она прижалась лицом к стеклу. Он видит ее глаза цвета морской воды, прямой нос и горестно кривящиеся губы. «Устраивает публичный спектакль!» — подумал он с ненавистью.
Он отпустил ручку, дверца распахнулась. Хелен попятилась, взмахивая черной юбкой, как ворона крылом.
Видя, что Гарри выходит из кеба, она произносит всего одно слово, но так неясно, что он не понял ее.
— Извини, что ты сказала? — переспросил он и сразу же понял неуместность своей вежливости. Ему нечего сказать этой незнакомке, этой порочной героине отчетов сыщика. И тогда он чуть ли не бегом направился к колоннаде портика Рэг-клуба.
— Сжалься, сжалься! — вот что, оказывается, твердит она снова и снова.
— Эй, а деньги! — заорал возница с крыши кеба.
Покраснев от смущения, Гарри обернулся, роясь в кармане.
— Проси у меня что угодно! — умоляла Хелен, хватая его за руку.
— Эге, мне нравится этот трюк! — надсаживался извозчик. — Сматывается в свой клуб с подружкой!
— Все, что я могу сделать, все, что могу сказать! — Хелен зарыдала.
Он знал, что в этой горсти мелочи должен быть третий шиллинг, но дрожащие пальцы не нащупывали его. Жена висела у него на локте, как терьер; он пытался высвободиться.
— Только не делайте вид, что у вас нет денег! — кричал возница, свирепо вращая глазами, к удовольствию собравшихся ротозеев.
Гарри схватил первую попавшуюся золотую монету — полсоверена — и бросил ее вознице. Но та попала в блестящую стенку кеба и отскочила в канаву.
— Об одном прошу тебя — позволь мне увидеть моих девочек!
— Да замолчи ты! — Он наклонился, вытащил монету из грязи и вручил кебмену.
Хелен по-прежнему цеплялась за его руку.
Возчик довольно улыбнулся ему:
— Ну, это дело другое, вот это в самый раз…
Гарри направился к клубу, затем передумал и повернул в другую сторону. Он сделал несколько шагов и с ужасом представил себе, какое впечатление они производят: распутный военный и его брошенная жена.
— Чего именно ты рассчитываешь добиться этой публичной сценой? — тихо спросил он.
— Меня не пускают в твой клуб. Говорят, что ты не получал мои письма. Я на грани отчаяния!
Что-то в ее тоне кажется Гарри фальшивым. Возможно, потому, что он больше не верит ей — столько лжи он слышал от нее за пятнадцать лет брака.
— Я заберу назад все, что мой адвокат написал о тебе, все эти… как они называются… контробвинения, — пообещала она, хватая ртом воздух, будто подавилась. — Я во всем буду подчиняться тебе, Гарри, только бы вы с девочками вернулись домой!
Он не сводит с нее взгляда, пытаясь понять, что у нее на уме.
— Что сделано, то сделано, но давай оставим это позади и постараемся довольствоваться годами, которые нам остались. Идем домой, любовь моя! — Она поднялась на цыпочки, обвила руками его шею и попыталась поцеловать — на Пэлл-Мэлл, в десять часов вечера, когда полно прохожих!
Гарри готов отшвырнуть ее. Он уже предчувствует острое наслаждение, с каким оторвет от себя руки Хелен (как цепкие плети плюща), оттолкнет ее и увидит, как она валяется в канаве подобно разбитной шлюхе.