Разум и чувства и гады морские - Джейн Остин

Ее мысли метались от Марианны к омарам и обратно, пока наконец, изможденная, она не погрузилась в беспокойный сон.

Глава 29

Наутро у Элинор в голове все еще щелкали гигантские бурые клешни; сестра же ее, напротив, казалось, уже забыла об омарах-убийцах, погруженная в свои собственные невеселые думы. Полуодетая, она сидела у стеклянной стены купола и в тусклом зеленом свете, сочившемся из водной толщи, писала письмо так быстро, как позволяли слезы, катившиеся по ее щекам. Она не подняла глаза даже на кальмара, который уселся снаружи прямо на стекло, растопырив щупальца, и глядел на нее огромными выпученными глазами.

Понаблюдав за ней несколько мгновений с нарастающей тревогой, Элинор самым сочувственным тоном поинтересовалась:

— Марианна, могу ли я спросить…

— Нет, Элинор, — перебила ее сестра. — Не спрашивай ни о чем, скоро ты все узнаешь.

Отчаянное спокойствие, с которым она произнесла эти слова, продлилось лишь до тех пор, пока она снова не замолчала и к ней не вернулось ее бурное горе. Прошло несколько минут, прежде чем она снова смогла взяться за письмо, и приступы безудержных рыданий, то и дело вынуждавшие Марианну отложить перо, наглядно свидетельствовали о том, что она пишет Уиллоби в последний раз.

Элинор оказывала сестре самые ненавязчивые знаки внимания, какие были в ее силах, и постаралась бы изыскать более действенные способы утешения, если бы не жаркие просьбы Марианны не заговаривать с нею. В подобных обстоятельствах им не стоило находиться в одном помещении. Смятение, в котором пребывала Марианна, заставило ее тотчас покинуть комнату, как только она оделась, но привело лишь к тому, что она принялась бродить по отсеку, избегая всех, в поисках уединения.

За завтраком Марианна и не пыталась есть, ее пакетик чайного порошка и студень со вкусом булки с джемом так и остались на столе нетронутыми.

Не успели они сесть после завтрака за общий рабочий стол, как Марианне принесли письмо. Она молниеносно выхватила его у лакея и, смертельно побледнев, выбежала из комнаты. Элинор поняла, что это ответ Уиллоби, и сердце ее так сжалось от боли, что она едва усидела прямо, боясь, как бы миссис Дженнингс не заметила дрожь, которую она никак не могла унять. Но миссис Дженнингс, увлеченная ее подробным пересказом вчерашнего происшествия в Гидра-Зед, заметила лишь, что Марианна получила письмо от Уиллоби, что показалось ей прекрасным поводом для шутки, каковым она и воспользовалась, выразив надежду, что содержание письма придется девушке по вкусу.

— Право, ни разу в жизни не видела такой влюбленной девицы! А уж мои-то дочки каких только глупостей в свое время не вытворяли, то им принца подавай, то шамана, но потом приехал сэр Джон и всех нас уволок в своих мешках. — Тут она рассмеялась, затем с улыбкой вздохнула и вернулась к Марианне: — Как переменилась мисс Марианна! От всего сердца надеюсь, что он недолго будет ее мучить, на нее больно смотреть, такая она несчастная и спавшая с лица. Когда же они поженятся?

Элинор, сейчас менее всего желавшая что-либо обсуждать, все же заставила себя ответить:

— Неужели, сударыня, вы и в самом деле убедили себя, что моя сестра помолвлена с мистером Уиллоби? Я думала, вы шутите, но вы задали ваш вопрос со всей серьезностью. Позвольте вас заверить, я бы крайне изумилась, если бы узнала, что они собираются пожениться. Пожалуй, скажи вы мне вчера, что омары восстанут из бассейна и попытаются истребить всю публику, тогда я удивилась бы больше, но сегодня — другое дело.

— Ай-ай-ай, мисс Дэшвуд! Как можно так говорить? Разве мы все не знаем, что они — идеальная пара, что они влюбились друг в друга при первой же встрече? Не они ли в Девоншире день за днем и с утра до ночи плясали джигу и распевали матросские песни? И не затем ли приехала ваша сестра на Станцию, чтобы купить подвенечное платье в лучшем магазине на Торговой набережной? Нет-нет, не убеждайте меня. Лишь оттого, что вы такая скрытница, вам кажется, что никто вокруг ни о чем не догадывается, — но нет! Вся Станция уже знает о помолвке. Я твержу о ней каждому встречному, и Шарлотта тоже.

— Право, сударыня, — сурово сказала Элинор, — вы ошибаетесь. И, распространяя эти ложные слухи, вы никому не делаете добра.

Миссис Дженнингс лишь снова рассмеялась, но Элинор была не в силах продолжать эту беседу, и к тому же ей не терпелось узнать, что написал Уиллоби. Поэтому она поспешила наверх, где обнаружила Марианну распростертой на кровати и задыхающейся от рыданий. В руках она держала письмо, вокруг лежали еще два-три. Элинор молча села рядом, взяла сестру за руку и несколько раз поцеловала ее, затем разрыдалась, и поначалу ее слезы были почти такими же бурными, как слезы Марианны. Та, не в состоянии произнести ни слова, протянула сестре все письма и закрыла лицо платком, едва не крича от боли. Из-за стекла купола за ней безжалостно наблюдал косяк мелкой рыбешки. Элинор не спускала с нее глаз, пока приступ отчаяния не утих, затем решительно взялась за письмо Уиллоби.

Бонд-канал, январь

Милостивая государыня,

Только что я имел честь получить Ваше письмо и умоляю Вас принять за него мою искреннюю благодарность. Полагаю, Вы с сестрой остались невредимы во вчерашнем восстании ракообразных и благополучно вернулись в ваш отсек. Я чрезвычайно огорчен, если что-то в моем вчерашнем поведении не снискало Вашего одобрения; к сожалению, если я и должен был предоставить Вам защиту от неминуемой опасности, всеобщая паника помешала мне это сделать. Мое былое знакомство с Вашим семейством на островах Девоншира я всегда буду вспоминать с величайшим удовольствием. Ко всей Вашей семье я испытываю безграничное уважение, но если по неосторожности я дал повод предположить более сильные чувства, чем я испытывал или намеревался выразить, могу лишь укорить себя за то, что был недостаточно осторожен в изъявлении этого уважения. Когда Вы узнаете, что мое сердце давно отдано другой и, надеюсь, очень скоро мои чаяния исполнятся, Вы согласитесь, что я и не мог подразумевать ничего большего. Я нашел свое сокровище и намереваюсь его выкопать. С величайшим сожалением подчиняюсь Вашему требованию и возвращаю Ваши письма, которыми Вы меня удостоили, а также локон, которым столь меня обязали.

С глубочайшим почтением, ваш покорнейший слуга,

Джон Уиллоби

Нетрудно вообразить, с каким возмущением читала это письмо мисс Дэшвуд. Зная наверное, что оно окончательно подтвердит разрыв, она не могла и подумать, что оно будет написано в подобном тоне; не предполагала она и что Уиллоби мог оказаться так далек от благородства чувств и деликатности, так далек от обычной порядочности, чтобы составить столь беззастенчиво жестокое послание, отрицающее не только собственное вероломство, но и существование какого бы то ни было чувства, — письмо, каждая строка которого была оскорблением и которое не оставляло сомнений, что его автор — бессердечный негодяй.