Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - Владилен Николаевич Виноградов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время шло, принцы демонстрировали полное бессилие. В сочиненном в начале 1792 года меморандуме царица подчеркивала: «Европа заинтересована в том, чтобы Франция «вновь заняла место, достойное великого королевства». В этом она расходилась с монархами Пруссии и Австрии, стремившимися поживиться за счет впавшей в грех революции страны и подорвать ее роль на международной арене. Царица все еще питала иллюзию, что с якобинцами удастся справиться легко, корпус в 10 тысяч человек прошагает по зеленой дорожке от Страсбурга к Парижу. Она сознавала, что не следует восстанавливать абсолютизм во всей его красе, что надо считаться с пожеланиями нации и не посягать на «разумную свободу личности». Монарху следует сочетать «меры строгости» со «справедливой умеренностью» при помощи «добрых и мудрых законов». Ш. Ларивьер с некоторым изумлением констатировал: «Великая самодержица Севера, которую мы видели столь суровой в отношении конституций, якобинцев и цареубийц, советует Бурбонам делать уступки в духе времени»[265]. Что касается собственной роли, то государыня полагала необходимым «содержать все свои силы в полном ополчении, дабы воздерживать в надлежащих пределах зло дальнейшего распространения заразы неистовства и развратов французских поближе к себе, а именно в некоторых частях света и особливо на Востоке»[266].
Все выходило гладко на бумаге, а на деле, притягивая к себе британский флот и прусскую армию вплоть до конца 1791 года, Россия отдаляла эти силы от французских границ. Дел дипломатических она не забывала никогда. В Париже следовало поощрять умеренных фельянов в противовес оголтелым якобинцам. Посол Симолин установил связи с влиятельными членами Национального собрания и его Дипломатического комитета не из числа драчливых, а из тех, кто усматривал опасность в изоляции страны. Указанный комитет, писал посол в реляции от 23 июня (3 июля) 1791 года, «занят, в сущности, Россией», наиболее авторитетные и здравомыслящие его члены «вполне убеждены в полезности для новой Франции завязать с упомянутой державой (Россией. – Авт.) самые тесные и полезные связи». Комитет усматривает в «альянсе с Россией принципы, которые отвечают склонностям всего мира, он считает, что данному союзу предначертано стать самым тесным и солидным, которого Франция может достичь»[267]. Он получил через Амстердам солидную сумму денег (60 тысяч ливров) для подкупа нужных людей, в чем и преуспел. Так, Симолин раздобыл ключ к шифру французского поверенного в делах в Петербурге Э. Жене, вступил в контакт с ведавшим иностранными делами Ш. М. Талейраном, ему предписали действовать «со всей щедростью» в деле подкупа громовержца О. Г. Мирабо, все шло к согласию, но тот до подкупа скончался[268]. Екатерина мечтала о том, как бы направить мощный, в 36 вымпелов, британский флот не в Балтику, а к французским берегам. Достичь этого не удалось, но у Кронштадта армада не появилась и подписанию победоносного Ясского мира не помешала. Не столь удачной оказалась операция, связанная с бегством королевского семейства, изловленного собственными подданными в Варение (июнь 1791 года). Конспираторов из августейшей семьи не получилось, неповоротливый Людовик XVI плохо исполнял роль лакея, заносчивая Мария Антуанетта мало походила на роль горничной собственной статс-дамы, госпожи де Турсиль, путешествовавшей под именем баронессы А. К. Корф с семейством. Баронесса была российской подданной, вдовой полковника. На основании этого по Парижу распространились слухи о причастности к побегу посла Симолина, лишь охрана, поставленная у его дома, спасла дипломата от расправы толпы. Версия насчет его участия была подхвачена истриографией, иногда прямо утверждалось: «Симолин вручил паспорт на имя Корф королеве»[269].
Версия эта рассыпается при сопоставлении имеющихся данных. Вскоре после провала авантюры посол получил от госпожи Корф прошение с просьбой выдать ей новый паспорт, утрату прежнего она объясняла тем, что, сжигая ненужные бумаги, она по рассеянности бросила в камин и паспорт. Обращает на себя внимание и следующее упущение: в дорожном документе значилось на одно лицо меньше, чем путешественников в карете – «неохваченной» оказалась принцесса Елизавета, сестра короля. Логично предположить, что, если бы Симолин готовил бумаги для беглецов, он все-таки подсчитал бы их число. Пойманных вернули в Париж, и жизнь их во дворце Тюильри превратилась в ад. Симолину удалось в декабре тайно встретиться с королевой. Свидание состоялось в ее спальне. Собеседники уселись рядом на диванчик, и «гордая австриячка» принялась изливать душу перед слушателем: «Она меньше боится смерти, чем жизни среди унижений, когда ей каждый день приходится испить чашу оскорблений, горечи и желчи». Временами глаза королевы наполнялись слезами. Она посетовала на «холодность и непостоянство» своего брата, римского цесаря Леопольда, занятого семейными хлопотами – как-никак 17 или 18 отпрысков (точное число она не помнила). Она резко отрицательно отозвалась о принцах в эмиграции, погрязших в интригах: «Для предотвращения неисчислимых бед было бы желательно уничтожить влияние принцев и эмигрантов», пусть действуют одни державы». Через час в спальню жены вошел Людовик. Из его речей стало ясно, что и с державами ситуация далека от идиллии, прусский король уже поставил вопрос о возмещении убытков за свое предполагаемое участие в интервенции[270]. Мария Антуанетта снабдила Симолина, собиравшегося в Петербург с остановкой по пути в Вене, записками к кайзеру Леопольду и канцлеру В. А. Кауницу, дополнив их устными пожеланиями на случай его предполагаемой беседы с обоими.
В Вене старый, многоопытный Кауниц вылил ушат холодной воды на голову Симолина, чрезвычайно польщенного возложенным на него поручением. Он заявил, что сетований и жалоб он и так наслушался вдоволь и что ответить на них можно не иначе как «общими местами и даже вздором». Прочный союз монархов создать невозможно. Он бросил фразу, выдававшую сознание бессилия и страх: если французы перейдут Рейн, «тотчас же все деревни будут за них, сговорятся, чтобы убивать князей, графов и дворян».
Император Леопольд принял Симолина милостиво, но ничего, кроме общих мест, дипломат из его уст не услышал[271]. Через несколько дней кайзер скоропостижно скончался. Его сын Франц занялся подготовкой к избранию на императорский престол. Похоже было, что коалиция монархов еще долго с места не сдвинется. А «своим» Кауниц писал: Екатерина «ждет не дождется, чтобы Австрия и Пруссия завязли во Франции».
Капитулянтская, как
