Мы вместе были в бою - Юрий Смолич

Асланов отодвинул бумаги и спросил:

— Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о Яне Пахоле, после его возвращения из немецкого, собственно из англо-американского концлагеря? Что было дальше?

— Что было дальше?

Об этом Стахурский знал только из писем Яна Пахола, которые он получал еще там, в оккупированной зоне.

Вернувшись в Чехословакию, Пахол по-прежнему работал шофером, но на этот раз уже в Праге, а не в Мукачеве. Вскоре он вступил в коммунистическую партию. От жены он никаких известий не имел. Потом, уже в Киеве, Стахурский после большого перерыва получил письмо от Пахола, из больницы, где он лежал уже несколько месяцев после тяжелого ранения.

«Теперь я совсем выровнялся, — грустно шутил в письме Ян, — потому что стал хромать на обе ноги. Мне, видите ли, прострелили и другую ногу. Было бы совсем хорошо, если бы я стал просто ниже ростом, но раненая нога плохо сгибается и я теперь хромаю на обе ноги, и хожу, переваливаясь, с вашего позволения, как утка. Впрочем, у меня такая профессия, что это не беда…»

— Когда был ранен Пахол? — спросил Асланов.

— Во время выборов Пахол выступал в провинции как функционер компартии. Реакционная банда напала на помещение выборного участка, где в депутаты баллотировался коммунист. Члены комиссии оказали сопротивление, в результате два коммуниста были убиты, а Пахол тяжело ранен. Ему просто повезло: бандиты считали всех троих убитыми и пришпилили им на груди записки: «Смерть коммунистам!»

Асланов не скрывал волнения, глаза его даже сияли. Очевидно, рассказ о борьбе революционеров увлек его.

Стахурский, улыбнувшись, прибавил:

— Пахол и здесь оказался верным себе и пошутил: «С вашего позволения, — писал он в конце письма, — с того времени как я стал коммунистом, я сделался бессмертным: меня убили, пришпилили справку о моей смерти, а я вот пишу вам живехонький и остаюсь преданный вам до следующей смерти».

— Вы писали об этом Марии Шевчук? — торопливо спросил Асланов.

— Нет. Я все время собирался к ней поехать, и мне хотелось рассказать ей об этом при встрече. Мария любила и жалела Пахола. Ей было бы приятно услышать хорошее о нем.

Асланов весело смотрел на Стахурского.

— Это просто удача, товарищ Стахурский, что вы любите Марию и что вам в Киеве без Марии не сиделось! — Он засмеялся. — Хотя, если бы вы вчера не прилетели, то, будьте уверены, сегодня мы вызвали бы вас.

Он снова стал сдержанным, сосредоточенным и придвинул к себе бумаги.

— Следственные органы уже закончили это дело, и преступники понесли должное наказание. Но дело коммунистки Шевчук теперь должны рассмотреть мы, партийные органы. Ваш приезд нам немало поможет.

Асланов снова радостно воскликнул:

— А Пахол жив! И хотя он хромает сейчас на обе ноги, будет и впредь крепким борцом против реакции всех мастей. Но те людишки, которые направили бандитов, чтобы убить Пахола, были введены в заблуждение. Будьте уверены, что людям, пославшим реакционную банду громить выборный участок, было в конце концов не так важно, выберут ли еще одного коммуниста в парламент. Им надо было убить Пахола, чтобы развязать себе руки. Но бандиты поторопились и, полагая, что Пахол убит, подвели свое начальство. А Пахол жив. На этом они и провалились. Понимаете?

Стахурский еще не мог понять.

— Разрешите обратиться к вам с вопросом, — сказал он: — в чем вина Марии Шевчук и почему она поручилась за неизвестную ей особу?

Асланов нажал кнопку звонка.

Вошел помощник.

— Пожалуйста, попросите сюда Марию Шевчук.

Стахурский сидел молча, глядя на дверь, и холод сжимал ему сердце.

— Мария!

Дверь распахнулась, и Мария переступила порог.

Она сделала несколько шагов по направлению к столу и в нерешительности остановилась. Ее остановило то, что в комнате секретаря был еще какой-то человек.

Мария глядела против света, но через мгновение глаза ее расширились, брови затрепетали, лицо побледнело.

Она даже слегка пошатнулась.

— Садитесь, товарищ Шевчук, — сказал Асланов и подошел к ней. Он пододвинул ей кресло против Стахурского.

Мария села. Она зажмурилась и не раскрывала глаз. Она дышала тихо, но с каждым вздохом плечи ее подымались.

— Стахурский! Ты? — прошептала она.

Мария сидела, опустив глаза, бледность словно пронизывала все ее лицо. Губы были плотно сжаты, в уголках залегли горькие складки. Руки лежали на столе.

— Мария!

Она подняла глаза и посмотрела прямо на Стахурского.

Это был первый взгляд Марии. Первый после того взгляда там, ночью, на берегу Днепра, на Трухановом острове, под небом, усыпанным звездами. Первый после полугодичной разлуки.

Мария смотрела ясно. Он был бы спокойным, этот взгляд, если бы страшное волнение не искрилось в нем, если бы безграничная мука не туманила его. Этот взгляд говорил: «Я люблю тебя — можно? Ты люби меня — это можно. Мы имеем право на это. Верь».

Асланов сказал:

— Как видите, товарищ Стахурский прилетел весьма кстати.

Мария кивнула головой.

— Мне придется задать вам вторично кой-какие вопросы, чтобы товарищ Стахурский был в курсе дела. Это поможет нам скорее во всем разобраться.

Мария снова кивнула.

— Итак… почему вы приняли на работу эту женщину? Она вам была необходима как специалист, которого трудно найти?

— Она по профессии чертежница. Я могла бы, конечно, найти другую чертежницу. Но я хотела ей помочь.

— Эта женщина сама обратилась к вам с просьбой дать ей работу?

— Нет. Я случайно увидела ее заявление среди других в отделе кадров и обратила внимание на ее фамилию. Я хорошо знала человека с такой фамилией еще на войне.

— Что же вы сделали?

— Я вызвала ее и спросила: не знает ли она Яна Пахола? И она ответила мне, что это ее муж.

— И тогда, вы приняли ее на работу?

— Да.

— Что вами руководило?

— Я хотела быть ей чем-нибудь полезной. Ее муж воевал вместе с нами и не раз спасал жизнь мне и моим товарищам.

Мария взглянула на Стахурского, словно просила его подтвердить ее слова.

— Значит, вы поверили этой женщине потому, что хорошо знали ее мужа?

Мария подумала.

— Не только потому. Мне была также известна ее судьба. Не только ее горе и беды, но и ее деятельность: она принимала участие в восстании против фашистов в концлагере.

Асланов помолчал, потом сказал:

— Расскажите нам, пожалуйста, еще раз историю этой женщины, как она вам известна.

Мария рассказала:

— Когда Ян Пахол был угнан в Германию, жена его, Маричка, осталась с детьми в Мукачеве и сильно бедствовала, как все при гитлеровских оккупантах. Особенно ее мучила неизвестность — она ничего не знала о судьбе мужа. Но Пахол был на работе в Германии, и никаким особым репрессиям она не подвергалась. Так прошло три года. Младший ребенок умер от истощения. Маричка даже не могла об этом уведомить мужа — она не имела с ним связи, только слышала, что он с группой местных людей переброшен на восток обслуживать тылы гитлеровской армии в наступлении на СССР. Потом вдруг нагрянули жандармы и забрали ее вместе со старшей дочкой. В гестапо Маричка узнала, что ее муж бежал из армии. Было подозрение, что он убил гестаповского офицера и сжег машину, чтобы замести следы. Ее не раз допрашивали, но потом тюремщики убедились, что она действительно ничего не знает, и отправили ее в концлагерь близ Зальцбурга…

— Простите, — прервал ее Асланов и обратился к Стахурскому: — Что вы можете добавить к тому, что рассказала сейчас товарищ Шевчук?

— Ничего. Все, что она рассказала, точно соответствует действительности.

— Это вам известно со слов Пахола?

— Да.

Асланов обратился к Марии:

— А вам все это рассказала Маричка Пахол?

— Да.

— Прошу вас, продолжайте.

Мария рассказывала дальше:

— В концентрационном лагере второй ребенок Марички умер с голоду. Ненависть к фашистам, разрушившим ее жизнь, отнявшим детей и мужа, ожесточила Маричку. В лагере она встретилась с советскими женщинами, брошенными сюда только за то, что они были советскими. Она видела, как отважно ведут себя эти женщины и как твердо верят в близкую победу Советской Армии. Ни голод, ни пытки, ни издевательства не могли сломить их, и Маричка прониклась глубоким уважением к стране, где живут такие мужественные и героические люди. Она сблизилась с группой советских женщин, которые отнеслись к ней с дружеским участием. Когда в лагере образовалась подпольная организация сопротивления, Маричка примкнула к ней. Во главе этой организации стояли советские люди… Однажды Маричка получила передачу — хлеб и чистую сорочку. В хлебе была записка от мужа: он был здесь, рядом, и прятался от гитлеровцев. Это немного утешило Маричку в ее великом горе. В это время пленники узнали о победоносном наступлении советских войск и их приближении к Австрии. Они решили поднять восстание… Когда Советская Армия перешла Дунай, пленные перебили внутреннюю охрану лагеря, захватили оружие и намеревались пробиться навстречу частям наступающей Советской Армии. Но им не повезло. Внешняя охрана быстро опомнилась, начала обстрел кинжальным огнем из пулеметов и забросала территорию лагеря гранатами. Большинство восставших погибло. Оставшихся в живых гитлеровцы сочли зачинщиками и решили с ними жестоко расправиться. А пока заставили их сжечь трупы павших. Приближались армии союзников, и фашисты хотели скрыть от них следы зверской расправы. В этой группе оказалась и Маричка. Но расправиться с этими людьми не успели: англо-американские войска подошли быстрее, чем их ожидали гитлеровцы, и охрана концлагеря сложила оружие.