Смерть носит пурпур - Антон Чиж

– Это очень хороший вопрос, но ответ у меня будет готов несколько позже, – сказал Ванзаров. – Аполлон Григорьевич, вы изучили рабочие журналы?

Лебедев шлепнул пачку об стол.

– Никогда еще не видел столь странных записей ученого экспериментатора, – сказал он. – Вы даже не можете представить, что здесь!

– Могу, – просто ответил Ванзаров.

– Ну, сразите меня невозможной догадливостью! – потребовал Лебедев.

Для этого сгодилось письмо Федорова. Теперь искать на помойке не пришлось. Лебедев хранил его в чемоданчике. Вынув листок из конверта, Ванзаров раскрыл журнал, лежавший сверху стопки, и положил листок на него. А рядом – сам конверт.

– В журнале записи велись двумя почерками, – сказал он.

Лебедев начал бурно протестовать: это видно даже слепому. Его попросили обождать с выводами.

– Одни записи – строгая и сухая фиксация эксперимента. Зато другие – полная и законченная белиберда. Просто чушь и откровенная глупость. Если я прав, то логическая цепочка, быть может, самая важная, ведет к цели. Что скажете?

Аполлону Григорьевичу уж очень хотелось возразить. Но врать он решительно не умел. А потому был вынужден признать: все верно. В рабочих журналах полнейший бред, записки сумасшедшего, но только на половине страниц. Другие – образец научной мысли.

– Как вы догадались? – спросил он.

– Я не догадался, а сделал вывод, – ответил Ванзаров. – Скажите, сколько книг издал великий ученый Федоров? А сколько брошюр? Сколько учебников? В каких словарях его имя упоминается?

Как ни старался, Лебедев так и не смог вспомнить ни одной публикации. Но это ничего не значит: лет десять назад Федоров был орлом. Пока не начал пить.

– Ну, теперь у вас достаточно фактов, чтобы, не сходя с этого места, доказать невинность Нарышкина? – спросил он.

Для чего Ванзарову очень срочно понадобилось узнать, насколько великий криминалист разбирается в алхимии.

– На эту лженауку жаль тратить мое драгоценное время, – ответил Лебедев. – Так, прошелся по самым верхам.

– Что могут означать слова: «пепел» и «пурпур»?

Вопрос был простейшим. Судя по тому, какую загадочную мину скорчил Лебедев.

– О, это не так просто! – заявил он. – Тут нужно лезть в глубокие исследования.

– Ограничьтесь верхами.

– А наверху самое очевидное: черное и красное. Начало и конец Великого делания, как это называлось у несчастных фанатиков, положивших жизнь на создание золота. Это удовлетворит?

– Благодарю вас, – ответил Ванзаров.

Лебедев был настроен крайне решительно.

– Ну, теперь я заслужил, чтобы мне не морочили голову?

– Аполлон Григорьевич, вы заслужили много большего…

– Вы мне зубы не заговаривайте! Это я умею почище вашего! Отвечайте, как следует отвечать другу, я уже не говорю о великом криминалисте…

Ванзаров только улыбнулся, растопырив усы. Что выходило у него как-то нагло и загадочно одновременно.

– Всему свое время, – сказал он. – Будет лучше, если кое-какие мелочи пока останутся в тени. Нам предстоит кое-какая работенка. Господин Скабичевский выбыл по причине героического ранения головы, а мне требуется ваша помощь.

От возмущения Лебедев разломал сигарку и швырнул в «Уложение о наказаниях».

– Гоняете меня, старика, как мышь, а вместо благодарности – одними загадками кормите. Я привык, не жалуюсь. Кого на этот раз прикажете вскрывать, ваше благородие?

Ванзарову требовалось нечто совсем иное: сделать несколько копий небольшой записки. Сильно подделывать подчерк не имеет смысла, на такие мелочи никто не обратит внимания. Достаточно сходства. Мятую бумажку Лебедев рассматривал через лупу.

– Вот до чего докатился. Скоро ассигнации заставите рисовать… – говорил он. – Ишь, ты: «Пепел и пурпур»… Ну-ну, изобразим что-нибудь, были бы чернила да ручка… Останетесь довольны, ваше благородие… Или чего еще желаете?

Не ведая стыда и меры, когда дело близилось к решительному моменту, Ванзаров возжелал еще кое-что. Опять мелочь, в сущности. Аполлону Григорьевичу ничего не оставалось, как смириться: полез в ярмо – терпи. Уж больно хотелось узнать, чем все кончится. Не зря же в Царское Село приехали.

50

Покой оказался худшим из лекарств. Чердынцев прилег, чтобы успокоить ноющую боль в груди. Ему не хотелось двигаться, не хотелось думать и даже шевелиться. Он мечтал только об одном: раствориться на мягких пружинах дивана. В номере было тихо, звуки улицы остались за занавесками, впускавшими приглушенный свет. Тело просило забыться сном. Стоило ему прикрыть веки, как перед глазами завертелись картинки всего, что с ним случилось за этот день. Он вспомнил, как испугался смерти Федорова, как не помня себя бросился отсылать безумные депеши, а потом телефонировал и нахамил секретарю Плеске, как купил нож, чтобы убить Нарышкина, как раздался взрыв и его отбросило. Чердынцев уже не мог поверить, что все это случилось с ним.

Может быть, он спал, видел сон, а сейчас проснулся и ничего этого на самом деле не было? Или что-то случилось у него с головой? Не может здравомыслящий разумный человек выкидывать такие фортели. Выходит, может. Все это он натворил собственными руками. И кому теперь объяснишь, что испуг затмил его разум. Кому до этого есть дело? Плеске уже подписал приказ. Такие вещи делаются быстро, чтобы уберечь честь мундира. Теперь его и на порог банка не пустят. Это не катастрофа, это конец жизни. Жить дальше незачем. Да и не на что. Хватило бы расплатиться за номер.

Три дня назад он был счастливым молодым человеком, которому сопутствовал успех, перед которым открывались великолепные перспективы. В Царское Село он ехал в полной уверенности, что вернется с важной информацией. Всех проблем у него было: выбрать жену с хорошим приданым. И вдруг все стало рушиться. Когда разгадка была уже рядом, убивают его невесту. Стоило ему решиться на прямой разговор с Федоровым, как убили и его. А потом нашло затмение. Ничем иным его телеграммы объяснить нельзя. Страх отнял у него разум. Или это золото, за которым он охотился, так мстит? Чего он испугался? С самого приезда Чердынцеву казалось, что за ним кто-то ходит, будто следит. Было это настолько глупо, что он списал это на мнительность. Мало ли провинциальных зевак, что глазеют на модно одетого человека. Не их же он испугался. Что же напугало его до потери разума? Еще допрос этот дурацкий…

Стоило вспомнить, как его скрутили в коридоре гостиницы, и разгадка нашлась сама собой. Ну конечно, во всем виноват этот субъект с пошлыми усами. Увидев Ванзарова у дома Федорова, Чердынцев испугался настолько, что потерял способность мыслить и действовать логически. Страх был иррациональный и необъяснимый, но оттого не менее сильный. Показалось, что теперь его точно посадят в тюрьму и не будет шансов оправдаться. Убийства непременно свалят на него. Это же так удобно. А он совершенно беззащитен. И чего было бояться: он ведь точно помнил, что не убивал Нольде, и Ивана Федоровича тоже не убивал. Чердынцев знал это наверняка, но ведь Ванзаров мог иметь совершенно другое мнение. А он показал, как может вынимать из человека душу. Было чего испугаться. Нет, ну каков негодяй Плеске! Поступил с ним, как с разменной монетой. Еще и уволил задним числом. В суд, что ли, подать? Так без толку… Надо искать место приказчика в модном магазине… И золото это проклятое выскользнуло из рук. Вот бы добраться до него… Какая чудесная мысль. Да как его теперь достать, когда Федоров мертв? И Нарышкина разорвало на кусочки.

В дверь вежливо постучались. С того раза Чердынцев невзлюбил такой вежливый стук. Неужели пришли за ним? Неужели Ванзаров решил, что он все-таки виновен в трех смертях? Это же нелепость какая-то… Но ведь Ванзаров не знает, что это нелепость… Стоит попасть ему в лапы – все, конец. Как в когтях дракона – разорвет на части…

– Чего вам надо? – закричал Чердынцев, сжавшись на диване и задыхаясь от нахлынувшего страха.

– От господина Ванзарова проведать вас, – послышался голос из-за двери. – Это я, Лебедев, мы на посиделках Федорова встречались. Что заперлись, как барышня перед свадьбой?

То ли интонация была излишне бравурной, то ли голос был знаком, но Чердынцев как-то сразу поверил, что арестовывать его не будут. Во всяком случае, не сейчас. Стоило об этом подумать, и страх сам собой отпустил.

Чердынцев пошел открывать.

Войдя в номер, Лебедев приветливо помахал ладошкой и осмотрелся.

– Неплохо живет чиновник Государственного банка, – сказал он, ставя чемоданчик у порога.

Это прозвучало как издевка. Чердынцев хотел было обидеться, но вспомнил, что этот большой и хорошо одетый господин не в курсе случившейся с ним трагедии. И очень хорошо. Не надо, чтобы об этом стало известно раньше времени. Тогда точно всех собак повесят. Но и церемониться он не обязан. Не водкой же поить. Чердынцев пошел к дивану и улегся, поджав ноги, а гостю предоставив поступать, как ему вдумается.