Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона - Владимир Набоков

Талкотвилл, Нью-Йорк

26 августа 1952

Дорогой Володя,

Принстон только что получил субсидию от одного из фондов-миллионеров и теперь имеет возможность приглашать оригинально мыслящих лекторов со стороны. Читаешь в общей сложности шесть лекций (или проводишь беседу — на выбор), одну лекцию в неделю, и больше от тебя ничего не требуется. Жить, правда, ты должен в Принстоне весь семестр и посещать, тоже раз в неделю, лекцию своего коллеги, что, по словам Марио Праца, — чистый садомазохизм. После лекции предполагается проводить дискуссии, в ходе которых ты будешь подвергаться нападкам со стороны «новых критиков» и недавно обращенных католиков. За все это ты получишь 5000 долларов. Я порекомендовал им пригласить тебя, Сирила Коннолли и Праза, а также целый ряд других людей; боюсь, однако, что они предпочтут позвать полуакадемических посредственностей, с которыми им проще иметь дело.

Живу я здесь лучше некуда. Этот дом принадлежал семье моей матери и после ее смерти достался мне. Построен он был примерно в 1805 году. Талкотвилл — место старомодное и довольно странное. Мне здесь чудесно, а вот Елене скучновато. Надеюсь, ты меня навестишь, когда приведем дом в порядок.

Уезжаем мы отсюда в День труда; в сентябре буду в Уэллфлите.

Привет Вере.

ЭУ.

Голдвин-смит (Холл)

Корнелл

21 октября 1952

Дорогой Кролик,

спасибо от нас обоих за твой новый сборник Брега Лучезарные. Думаю, буду читать — или перечитывать — эти стихи с огромным удовольствием и, когда ты ждешь этого меньше всего, метать в тебя критические стрелы.

Благодарен тебе также за трогательную принстонскую рекомендацию. Пока, увы, никакого приглашения не последовало.

Если ты откроешь словарь Вебстера 1949 года издания (а возможно, и издания предыдущих лет), то в рубрике «Биографические имена» прочтешь про своего героя [маркиза де Сада. — А. Л.] следующее: «Сад, де… — французский солдат и извращенец». Вдумайся в эти две профессии в сочетании с «грязным» эпитетом («французский») и изысканным ритмом всей фразы (амфибрахическим и строгим).

Твой

В.

Принстон, Нью-Джерси

3 ноября 1952

Дорогой Володя,

вебстерское определение Сада привело меня в восторг. Я уже получил с десяток писем от возмущенных садистов — некоторые написаны неразборчиво.

Тебе когда-нибудь приходилось читать уголовный роман Чехова Драма на охоте? Он выходил частями в 1884–1885 годах, но больше никогда не переиздавался. Вещь, по-моему, весьма примечательная, не понимаю, почему вокруг нее так мало шума (был, правда, снят по этому роману голливудский фильм). Обязательно прочти его, если еще не читал. Это третий том нового советского собрания сочинений — есть Драма на охоте наверняка и хотя бы в одном из изданий более старых.

Живем мы здесь припеваючи. О такой работе можно только мечтать. Я уговаривал их пригласить и тебя, и они вроде бы не против, но в их списке больше семидесяти имен; к тому же человек, который за это отвечает (он наполовину бельгиец, наполовину южнокаролинец), крайне рассеян: вечно опаздывает на поезд и теряет ключи. Тебе и он, и его сподручные очень бы полюбились.

Привет Вере.

ЭУ.

1953

Портал, Аризона

3 мая 1953

Дорогой Кролик,

это великолепное место неподалеку от Парадайс[197] (город-привидение), в шестидесяти милях от цивилизации (Дуглас); от кактуса до сосны здесь — десять минут на машине, а оттуда в гору — рукой подать до осины. Слово portal[198] довольно причудливо ассоциируется в моем уме (где всегда роилось больше ассоциаций, чем мыслей) с неким эвфемизмом из твоей «Гекаты».

По пути сюда мы так с вами и не повидались. Я, впрочем, был на грани нервного срыва и для общения не годился. Два месяца в Кембридже я только и делал (с девяти утра до двух часов дня), что писал комментарии к «Е. О.». Гарвардские библиотеки превосходны. Я даже отыскал в них сонник, в котором Татьяна нашла объяснение своему провидческому сну. Труд мой составит страниц 600, войдет сюда и (ритмический) перевод всех известных пушкинских строк (даже тех, которые он вычеркнул). Когда пришло время покинуть Кембридж, я был так издерган, взвинчен и измучен бессонницей и всем прочим, что решил на несколько месяцев отложить Пушкина и начать перепечатывать новый роман (о котором расскажу подробнее осенью). Несколько часов в день у меня уходит на ловлю бабочек. Мне вдруг пришло в голову, что можно было бы вместо Стерна взять со студентами Филдинга, но «Том Джонс» ужасно однообразен (чего стоят эти его довольно беспомощные отсылки к Хогарту).

В Бостоне мы отлично пообщались с твоей прелестной дочерью. Я сыграл с ней незабываемую партию (нет, две партии) в шахматы. Видел также Тейта; мертвецки пьяный Тейт читал в Радклифе свои стихи, а также стихи Рэнсома, Каммингса и Бишопа. Очень милый человек.

Напиши мне, пожалуйста. Мы (Вера и я, а в дальнейшем и Дмитрий, перед тем как в июле заняться альпинизмом в Британской Колумбии, возможно, подадимся на север) пробудем здесь по крайней мере до середины лета. У нас отличный коттедж на ранчо, в главном доме нет никого, кроме горного инженера (чье хобби состоит в подсчете частотности слов, используемых в кроссвордах) и его девяносточетырехлетнего отца (который основал 106 церквей и был знаком с сестрами Фокс).{244}

Привет вам обоим от нас обоих.

В.

Уэллфлит, Масс.

16 мая 1953

Дорогой Володя,

рад был твоему письму. Куда ты собираешься по возвращении из Аризоны? Конец лета мы проведем в Талкотвилле (штат Нью-Йорк), и, если вы будете в Итаке, можем повидаться — у вас или у нас.

Получится ли у тебя издать книгу до следующей осени? Очень на это рассчитываю, ибо тогда у меня будет предлог написать о тебе длинную статью в «Нью-Йоркер» и включить ее в сборник, который должен выйти в 1954 году. Для моей статьи роман был бы предпочтительнее, чем «Евгений Онегин», но пригодится и «Онегин». Ты будешь моей следующей — после Тургенева — русской темой. (Я договорился с «Нью-Йоркером» о статье про «Пятикнижие», прочитанное в первый раз.)

Насчет Филдинга: мне он всегда казался безжизненным. «Том Джонс» сильно переоценен. Вообще, по-моему, англичане в своей литературе лучше, чем в жизни, но Филдинг восхищает их солидными английскими качествами в самом неинтересном виде: здравый смысл, хорошее чувство юмора, задушевность, честная мужественность. Ты совершенно прав, когда отдаешь в своих лекциях предпочтение Стерну.