Том 8. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Вошел Пурвис, дворецкий тети Агаты.

— Миссис Грегсон приказала передать вам, сэр, что она желает вас видеть как можно скорее.

— Но она только что меня видела.

— Насколько я понял, она снова желает вас видеть, сэр.

— Ладно.

Я еще немного полежал в воде, потом вытерся и направился к себе в комнату, где застал Дживса, раскладывающего нижнее белье.

— Дживс, я тут подумал, надо бы дать мистеру Филмеру хинина или еще чего-нибудь. Проявить милосердие, как вы думаете?

— Я уже все сделал, сэр.

— Отлично. Не могу сказать, что испытываю к нему большую симпатию, но не хочу, чтоб он схватил простуду. — Я натянул носок. — Дживс, вы, наверное, понимаете, что нам с вами следует немедленно кое-что обдумать. В смысле, обдумать наше положение. Мистер Филмер подозревает юного Тоса в том, что тот на самом деле и совершил, и если достопочтенный сообщит о своих подозрениях тете Агате, она наверняка уволит мистера Литтла, и миссис Литтл все узнает. Какова будет развязка? Сейчас я вам объясню. Миссис Литтл получит веские улики против мистера Литтла, и хоть я и холостяк, но могу утверждать, что ради сохранения тактики взаимных уступок и компромиссов или того равновесия, на котором зиждется семейная жизнь, ни одна женщина не должна иметь улик против мужа. Женщины пускают в ход такие улики. Они ничего не забывают и не прощают.

— Совершенно справедливо, сэр.

— Ну так как нам быть?

— Я уже уладил это дело, сэр.

— Уладили?

— Да, сэр. Едва мы с вами расстались, как решение созрело у меня в уме. Случайное замечание, брошенное мистером Филмером, натолкнуло меня на мысль.

— Дживс, вы необыкновенный человек.

— Благодарю вас, сэр.

— Какое же решение вы нашли?

— Мне пришла мысль пойти к мистеру Филмеру и сказать, что это вы угнали лодку, сэр.

У меня в глазах помутилось, я лихорадочно вцепился в носок, который в этот момент натягивал на ногу.

— Что-что?

— Вначале мистер Филмер не был склонен верить моим словам. Но я указал ему на одно существенное обстоятельство: вы несомненно знали, что он находится на острове. Этот факт весьма многозначителен, с чем мистер Филмер не мог не согласиться. Далее я ему напомнил, что вы легкомысленный молодой человек, сэр, который вполне мог сыграть с ним такую шутку. Мне удалось до конца убедить мистера Филмера в моей правоте, и теперь нет ни малейшей опасности, что он обвинит в содеянном мастера Томаса.

Я ошеломленно уставился на злодея.

— И вы считаете, что ловко все устроили? — сказал я.

— Да, сэр. Мистер Литтл не будет уволен, как вы того желали.

— А как же я?

— Вы тоже выиграете, сэр.

— Каким же это образом?

— Сейчас объясню, сэр. Я выяснил, с какой целью миссис Грегсон вас сюда пригласила. Она желала познакомить вас с мистером Филмером в надежде, что он предложит вам стать его личным секретарем.

— Что?!

— Да, сэр. Дворецкий Пурвис случайно слышал, как миссис Грегсон обсуждала этот вопрос с мистером Филмером.

— Стать секретарем этой жирной зануды! Дживс, я бы этого не пережил.

— Да, сэр. Я понимаю, что вы никогда бы на это не согласились. Вряд ли вы с мистером Филмером подходите друг другу. Однако, если бы миссис Грегсон добилась для вас этого места, вам было бы неловко отказаться.

— Попробовал бы я отказаться!

— Именно, сэр.

— Но, Дживс, по-моему, кое-что вы упустили из виду. Как мне слинять отсюда?

— Сэр?

— Тетя Агата только что передала через Пурвиса, что желает меня видеть. Скорее всего, в эту минуту она точит топор войны.

— Вероятно, самое благоразумное — не встречаться с ней, сэр.

— Но как избежать встречи?

— Непосредственно рядом с этим окном, сэр, имеется отличная, прочная водосточная труба. Через двадцать минут я мог бы подать к воротам ваш спортивный автомобиль, сэр.

Я поднял на Дживса благоговейный взгляд.

— Дживс, — сказал я, — вы, как всегда, правы. А не могли бы вы подать автомобиль через пять минут?

— Скажем, через десять, сэр.

— Идет. Приготовьте дорожный костюм, в остальном положитесь на меня. Где та водосточная труба, о которой вы так благосклонно отзывались?

2

СТАРИНА СИППИ И ЕГО КОМПЛЕКС НЕПОЛНОЦЕННОСТИ

Я смерил его холодным взглядом. Недоумение и досада владели мною.

— Дживс, ни слова больше, — проговорил я. — Вы зашли слишком далеко. Шляпы — да. Носки — да. Пальто, брюки, рубашки, галстуки, гетры — безусловно. Что касается этих предметов, я целиком полагаюсь на ваше суждение. Но когда речь идет о вазах — никогда!

— Очень хорошо, сэр.

— Вы заявляете, что эта ваза не гармонирует с обстановкой комнаты. Я решительно отвергаю in toto[60] ваше утверждение, что бы оно, по-вашему, ни означало. Мне ваза нравится. Я нахожу, что она живописная, броская да и стоит всего пятнадцать шиллингов.

— Очень хорошо, сэр.

— То-то же. Если кто-нибудь позвонит, то в ближайший час я буду у мистера Сипперли в редакции «Мейферского бюллетеня».

Я удалился, храня на лице выражение сдержанного высокомерия, ибо был недоволен своим дворецким. Прогуливаясь по Стрэнду вчера после обеда, я забрел в одну из тех лавчонок, где продавцы, завывая, как сирены в тумане, продают с аукциона всякую всячину. До сих пор не представляю толком, как это произошло, но я стал обладателем большой китайской вазы, украшенной малиновыми драконами. Наряду с драконами присутствовали птицы, собаки, змеи и зверь, похожий на леопарда. Этот зверинец теперь обосновался на консоли над дверью моей гостиной.

Ваза мне нравилась. Она была такая яркая и веселая. Она привлекала взгляд. Вот почему, когда Дживс, слегка поморщившись, начал выступать, хоть никто его об этом не просил, как заправский искусствовед, я дал ему отпор. Подумай я хорошенько, я бы ему сказал: Ne sutor ultra.[61] В том смысле, что чего ждать от камердинера, подвергающего вазы искусствоведческому анализу? Разве в его компетенции критиковать фарфор, который приобретает хозяин? Нет, нет и еще раз нет, так я ему и сказал.

В редакцию «Мейферского бюллетеня» я пришел, так и не избавившись от дурного настроения. Для меня было бы большим облегчением излить душу старине Сиппи, ведь друг безусловно все поймет и посочувствует мне. Рассыльный провел меня во внутреннюю комнатенку, где мой друг справлял свои редакторские обязанности. Бедняга Сиппи был по уши завален работой, и у меня просто духу не хватило плакаться ему в жилетку.

Насколько я понимаю, человек, поработав какое-то время в редакции, сгибается под бременем забот. Полгода назад Сиппи был весел и жизнерадостен, палец покажи, и он от хохота покатится. Он тогда служил, что называется, внештатно — здесь тиснет рассказик, там стишки, и жил себе припеваючи. А с тех пор, как он стал редактором этой газетенки, я его просто не узнаю.

Сегодня он, видно, совсем заредактировался, так что временно отложив свои заботы, я постарался его ободрить и принялся расписывать, как мне понравился их последний выпуск. На самом-то деле я его, конечно, не читал, но мы, Вустеры, готовы идти на любые ухищрения, если надо поддержать друга.

Лекарство подействовало. Сиппи оживился.

— Тебе правда понравилось?

— Экстра-класс, старина.

— Каков материален, а?

— Блеск!

— Как тебе это стихотворение — «Одиночество»?

— Потрясающе.

— Настоящий шедевр.

— Не то слово! Кто автор?

— Там же указано, — сдержанно проговорил Сиппи.

— У меня плохая память на имена.

— Его написала мисс Гвендолен Мун. Берти, ты знаком с мисс Мун?

— По-моему, нет. Приятная девушка?

— Боже мой! — вскричал Сиппи.

Я внимательно в него вгляделся. Если вы спросите мою тетушку Агату, она вам скажет — она, впрочем, скажет, даже если вы ее и не спросите, — что я тупой и бесчувственный, как пень. Примитивный, как амеба, — так тетя Агата однажды обо мне отозвалась, и не могу сказать, что в общем, широком смысле она так уж неправа. Однако существует одна область, в которой я детектив, не уступающий Хокшоу.[62] Могу распознать любовное томление быстрее, чем кто-либо другой в Лондоне. За последние годы так много моих друзей подхватили эту болезнь, что я ее в туманный день за милю различу. Сиппи сидел, откинувшись на спинку стула, и с отсутствующим видом жевал ластик. Я мгновенно поставил диагноз.

— Ну, дружище, выкладывай.

— Берти, я ее люблю.

— Ты ей признался?

— Что ты! Как можно?

— А почему бы нет? Вверни в разговоре, как бы между прочим.

Сиппи глухо застонал.

— Берти, приходилось ли тебе чувствовать, что ты — жалкий червь?

— А как же! С Дживсом — сплошь и рядом. Но сегодня он зашел слишком далеко. Веришь ли, дерзнул подвергнуть критике вазу, которую…