Банкет на перекрёстке (СИ) - Кондратьев Вадим Вадимович

Остановившись в полусотне шагов от выворотня, Ждан поправил рюкзак и подвигал плечами.

— Вот тут, думаю, можно передохнуть.

Макар, переводя дух, встал рядом.

— А мы намного оторвались?

Ждан поглядел на часы и оглянулся, прикидывая пройденное расстояние.

— Примерно на час. Может, чуть больше.

— Хорошо, теперь можно …

Макар вдруг умолк и застыл с широко раскрытыми глазами.

— Дарька…

Ждан проследил за его взглядом и обмер — у огромного выворотня, на краю зарослей, стояла девушка с макаровской фотографии. Глядя в их сторону, теребила в руках кончик толстой косы и робко улыбалась, предоставляя мужчинам инициативу подойти первыми.

Голову Ждана мгновенно прострелила страшная догадка. Он сгрёб рукав Макара в кулак.

— Макар, это изоморф.

Макар, будто не слыша его слов, во все глаза глядел на замершую у выворотня фигурку.

Ждан потряс его за плечо, потом взялся за макушку, развернул голову лицом к себе и, поймав дикий взгляд, негромко повторил тихим голосом.

— Макар, это — изоморф.

— Так не бывает, — пробормотал Макар. — Это она…

— Это изоморф, Макар! Это твоя память, материализованная репликатором. Это изоморф. Пойми, изо-морф из твоей головы. Мы уйдём, и она исчезнет.

Что-то взорвалось и погасло в глазах Макара. Глядя перед собой остановившимся взором, он медленно, как зомби, повторил.

— Изоморф…

Потом снова глянул на девушку и, обернувшись к Ждану, прошептал.

— Можно, я хоть рядом постою…

Ждан сглотнул ком в горле, быстро отвернулся, пряча навернувшиеся на глаза слёзы, бросил через плечо внезапно охрипшим голосом:

— Можно, Макарушка, можно… Я пока на разведку… скоро вернусь.

Не говоря больше ни слова, он торопливо зашагал прочь. Оглядываться не решался. Едва справляясь с разбегающимися мыслями, попытался представить, что творится сейчас в душе Макара, но спешно отбросил затею, чувствуя, как мозг начинает закипать…

27. Зона

Бар на территории Промзоны

Несмотря на «детское» время, в Баре было непривычно людно. Кто-то на днях вернулся из рейда и отдыхал от праведных трудов. Кто-то ещё размышлял, куда выдвигаться, а потому с утра околачивался в баре, надеясь разжиться ценной информацией или подрядиться к кому-нибудь в артель.

У стойки, после удачного возвращения из района «Чернобыль-2», гуляла компания Пашки-Пижона. Заказали текилы, лимона и соли. С видом знатоков ритуально посыпали руку солью, прикусывали лимон и опрокидывали стопки мексиканского самогона по сто баксов за пузырь.

Глянув на Академика, решили поднести угощение. Поставили и блюдце с аксессуарами, но Академик сделал отрицательный жест, отказываясь от лимона и соли.

Опрокинув текилу, вдохнул носом и, кивком поблагодарив за угощение, с удовольствием прикрыл глаза.

— А чё так, без лимончика? — недоумевающее проговорил Пашка-Пижон.

Академик приоткрыл один глаз, затем второй и отмахнулся тощей ладонью.

— Это всё для лохов.

— Как это? — вытаращился Пашка, считавший, что уж он-то точно знает как пить текилу.

Академик расплылся в своей фирменной улыбке. Кивнул соседям чтобы наливали, а сам откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— А кто-нибудь знает, откуда пошла эта, с позволения сказать, текильная традиция?

Пашка помотал головой, а за ближайшими столами стали стихать разговоры. Академик глубоко вздохнул и, устроившись поудобней на своём персональном стуле, начал повествование.

— А появилась она, когда латиносы выходили со своей продукцией на мировой рынок крепких напитков. Только поначалу у них ни хрена не получалось, ибо рынок был уже занят. Мир уже давно и успешно потреблял виски, джины, ромы, коньяки и водки. И текила эта миру была и на хрен не нужна.

Академик принял вторую стопку текилы, понюхал, с удовольствием сделал маленький глоток и продолжил.

— Вот ведь незадача! И напиток-то на экспорт шёл добротный, чистый. А покупать его никто не хочет. А значит что? А значит, что если в жизни всё хреново — надо что-то предпринять! Как говорили древние эллины, которые вопреки заблуждениям грузин и армян были светлоокими и златокудрыми…

Академик сделал ещё один микроскопический глоток.

— И предприняли. Позвали одного из величайших специалистов того времени по рекламе и продвижению товаров на рынок. Объяснили ему суть проблемы и насущные задачи. А этот, с позволения сказать, маркетолог почесав в своей умной репе заявил, что для того, чтобы решить проблему ему необходимо изучить предмет досконально, с самого начала. Что, в общем-то, делает ему честь и характеризует, как действительно профессионала своего дела.

И поехал этот маркетолог в самую глушь Мексики, где и есть родина сего оригинального напитка. То есть поехал он в глухой мексиканский совхоз, посмотреть для начала, как же её делают, эту тэкуиллу.

А там оказалось всё просто. По пустыне, заросшей теми самыми гуавами, едет телега с двумя полупьяными потными мачосами. Один из которых специальной палкой с лезвием срезает с гуав верхнюю часть. Второй мачос специальной толкушкой месит внутри этого псевдокактуса мякоть и снова закрывает гуаву срезанной верхушкой. И катаются они так по близлежащим пустыням с утра до вечера. Приезжают только к вечеру и, само собой, идут в прокуренный и пробжёный совхозный кабак … впрочем это я забегаю вперёд.

Профессор сделал ещё один глоток и, закурив, продолжил.

— Псевдокактусы тем временем стоят на их дебильной мексиканской жаре и бродят, как подорванные. Вся та жижа, которую внутри их намесили, превращается в конкретную брагу с совершенно неземным запахом. Но и это ещё не всё! Само собой понятно, что пьяный мачос не может закрыть срезанную крышку герметично, а значит что?

Академик оглядел внимающую публику и, поняв, что предположений не будет, продолжил:

— А значит это то, что в щели от подсыхающей крышки в эту бродящую гуаву залезают и мошки, и жучки, и змейки с ящерицами, не считая мышек. Так вот, вся эта фауна только добавляет к запаху браги той самой неповторимости неземного букета…

На лицах сталкеров отразилось представление об этом запахе. Практически каждый знал, как «звучит» сдохшая живность в жару. Кто-то даже отодвинул стаканы, пережидая когда отступит волна воображения. Академик заметил это и с улыбкой отхлебнул текилы. Причмокнув, продолжил.

— После этого, недели через две, эти же потные мачосы ставят на телегу огро-омную бочку и снова едут к тем псевдокактусам, которые они обработали.

Снимают с них крышки и вычерпывают изнутри ту самую бродячую жижу. Сливают всё собранное в один чан, в котором оно стоит ещё с недельку, чтобы отрегулировать максимальный градус… а потом… они перегоняют эту ароматную биомассу на своих примитивных самогонных аппаратах.

Говорят, в это время даже воробьи над их совхозами не летают. Ибо тот текильный первачок имеет такой букет, что навозные мухи на лету дохнут…

Потом, конечно, приезжает синьор, скупает этот первачок и везёт его к себе на фазенду, чтобы ещё несколько раз пропустить ароматное сырьё через грамотные перегонные кубы и всяческие фильтры. После этого текила естественно приобретает качества и чистоту лучших сортов водки или вискаря. Но мачосы-то ничего кроме телеги и бочки не имеют. И денег на очищенный брэнд у них, само собой, не водится. Поэтому и пьют они не финальную текуиллу, а тот самый первачок, с тем самым неземным запахом.

Само собой, пить его невозможно, и поколения потных мачосов придумали способ забить нюхательные и вкусовые рецепторы, чтобы не задохнуться и не сблевать. И, как вы догадываетесь, способ этот связан именно с солью и лимоном.

Академик сделал ещё одну паузу, чтобы пригубить дорогой напиток и, воздев руку к потолку, повысил голос, изображая главного рекламного гения.

— «Эврика»! Именно это и будет маркетинговой фишкой и тем самым УТП — Уникальным Торговым Предложением, которое повысит престиж брэнда и заставит тупой цивилизованный пипл, называемый в миру целевой аудиторией, покупать эту байду.