Мальчик, которого растили как собаку - Брюс Перри

Терапия «привязанности» должна была проходить часами, без перерыва на еду или посещение туалета. Тем временем взрослые должны были словесно издеваться над ребенком, чтобы привести его в состояние ярости — как если бы пытки, которой подвергали его маленькое тело, было не достаточно. «Освобождение» его гнева таким образом, как предполагалось, предотвратит будущие вспышки ярости, как если бы мозг хранил ярость, как бойлер, и мог избавляться от нее, «выразив» ее. Сессия заканчивалась только тогда, когда ребенок был спокоен, больше не реагировал на издевательские слова и казался полностью подчиненным власти своих опекунов. Чтобы его мучения прекратились, он должен был сказать, что любит своих мучителей, обратиться к приемным родителям или опекунам как к своим «настоящим» родителям и продемонстрировать всецелую покорность. Супруги Лаппе и женщина по имени Барбара Басс, в доме у которой жили дети Вернона, практиковали эту разновидность «психотерапии», добавив в нее кое-что от себя, например, до начала сессии «терапии» заставляли детей бегать вверх и вниз по лестнице, до тех пор пока те не будут совершенно измотаны и не начнут плакать.

Это один из множества случаев, когда недостаточные знания могут быть очень опасны. Те, кто поддерживает такие формы «терапии» (к несчастью, такие люди до сих пор существуют), считают, что проблемы детей, переживших травму, связаны со слабой привязанностью к опекунам, что вызвано жестоким обращением и/или заброшенностью в раннем детстве. Во многих случаях это, вероятно, так и есть. Как мы узнали, отсутствие любви и привязанности в раннем детстве может сделать некоторых детей склонными к манипуляции и лишить их способности к эмпатии, как это было в случае Леона. Поклонники «терапии удерживания» также считают — я думаю, вполне оправданно — что пропущенный или негативный ранний опыт может помешать мозгу развить в себе способность к формированию здоровых отношений.

Опасность залегает в предлагаемом ими способе решения проблемы. Использование силы или любого вида принуждения в отношении травмированных, подвергшихся жестокому обращению или заброшенных детей приводит к обратным результатам: это только повторно травмирует их. Травма включает мучительное и пугающее переживание потери контроля, а повторное помещение людей в ситуацию, в которой они лишены контроля, воспроизводит это чувство и препятствует выздоровлению. Должно бы быть понятно без слов, что насильственное удерживание ребенка и причинение ему боли до тех пор, пока он не скажет то, что вы хотите услышать, не создает эмоциональную связь, но, скорее, порождает покорность, мотивированную страхом. К несчастью, появляющееся в результате этого «хорошее поведение» может выглядеть как положительные перемены, и такие дети могут даже казаться впоследствии более искренне привязанными к своим опекунам. Такая «связь через травму» также известна как «Стокгольмский синдром»: дети, которых пытками заставляют подчиниться, «любят» своих опекунов примерно так же, как похищенная наследница медиамагната Пэтти Хёрст «верила» в дело своих похитителей из Симбионистской армии освобождения. Кстати, детские «любовь» и послушание со временем угасают, если насилие не повторяется постоянно — так же как приверженность Хёрст радикальной политике похитившей ее группы исчезла после того, как ее освободили.

Приемные родители из восточного Техаса ничего не знали о потенциальном вреде «терапии привязанности», как и сотрудники «Службы защиты детей», которые следили за жизнью этих детей и иногда принимали участие в сессиях «терапии», проводимой с детьми Вернонов. Идеология «терапии удерживания» хорошо сочеталась с религиозными представлениями этих семей, гласившими, что дети, которых не бьют, вырастут избалованными и что волю детей нужно ломать с целью научить их избегать греха и соблазнов. Эти приемные семьи и сотрудники «Службы» были убеждены, что причиной плохого обращения и инцеста в биологических семьях детей могло быть только участие в ритуалах сатанинского культа. Кроме того, эти дети имели все симптомы, о которых опекунам рассказывали на семинарах, посвященных ритуальному насилию. Один из детей даже сообщил сотруднику «Службы защиты детей», что «папочка сказал, что если мы пойдем в лес, нас схватит дьявол». Конечно, точно такое же предостережение мог произнести родитель, исповедующий почти любую религию, но никто не принял в расчет это альтернативное объяснение.

Итак, чтобы «помочь» детям «проработать» их травмы и создать связь с опекунами, чета Лаппе и Барбара Басс начали «терапию удерживания». Именно здесь в игру вступило еще одно пагубное убеждение, которое, к сожалению, все еще широко распространено в области вопросов психического здоровья. Я называю его теорией «психического гноя». Это представление о том, что, подобно нарыву, который требуется вскрыть для наступления выздоровления, определенные воспоминания являются вредными и их нужно извлечь из памяти и обсудить, чтобы человек мог восстановиться после травмы. Многие люди все еще проводят многие часы на сеансах психотерапии, пытаясь откопать «Розеттский камень» своей личной истории, чтобы найти одно воспоминание, которое поможет им обрести смысл жизни и навсегда решить все свои текущие проблемы.

На самом деле память устроена совсем не так. Проблема с воспоминаниями о травме обычно бывает в том, что они вторгаются в настоящее, а не в неспособности вспомнить травмирующие события. Когда такие воспоминания вторгаются в сознание, их обсуждение помогает понять, как они неосознанно влияют на наше поведение, и может быть необычайно полезным. К примеру, если ребенок избегает воды из-за того, что однажды чуть не утонул, разговор об этом перед походом на пляж, скорее всего, поможет ему снова начать плавать уверенно. В то же самое время некоторые люди исцеляются, борясь со своими страхами, и при этом вообще никогда не обсуждают их и не вспоминают о них специально. Давление на человека с целью заставить его сфокусироваться на воспоминаниях, которые не оказывают на него негативного влияния в настоящем, может в действительности принести вред.

Особенно важно учитывать способность ребенка самостоятельно справляться с травмой, когда его окружение оказывает ему мощную поддержку. В одном исследовании, которое мы проводили в середине 1990-х, мы обнаружили, что у детей из поддерживающих семей, которых направляли на психотерапию, чтобы обсудить травму, чаще развивалось посттравматическое стрессовое расстройство, чем у тех, чьим родителям сказали приводить их, только если появятся характерные симптомы. Час в неделю, который дети, посещавшие психотерапию, проводили, концентрируясь на своих симптомах, скорее усиливал их проблемы, чем избавлял от них. Каждую неделю, в дни, предшествующие психотерапевтической сессии, эти дети начинали думать о своей травме; каждую неделю эти дети должны были уходить из школы или оставлять другую деятельность, чтобы ехать в клинику на терапию. В некоторых случаях дети становились чрезмерно внимательными к своим нормальным реакциям на стресс, тщательно отслеживая каждый чих, чтобы было о чем рассказать терапевту. Это нарушало их жизнь и скорее увеличивало, чем уменьшало, их дистресс. Однако интересно, что если у ребенка не было сильной поддержки близкого окружения, психотерапия оказывалась благотворной. Возможно, она давала им место, куда они могли обратиться, чего не было у них ранее. Самое существенное — что индивидуальные потребности людей различаются, и никого не следует подталкивать к обсуждению травмы, если он этого не хочет. Если ребенок окружен чуткими, заботливыми взрослыми, выбор времени для небольших терапевтических вмешательств, как и их продолжительность и интенсивность, можно доверить самому ребенку. Мы наблюдали это на практике с детьми организации «Ветвь Давидова», и мы полагаем, что те же принципы применимы ко всем детям, столкнувшимися с потерей и травмой, но живущим в здоровом поддерживающем социальном окружении.

Вера в то, что нельзя исцелиться, пока вы не вспомните какие-то детали прошлой травмы, может также стать самоисполняющимся пророчеством. Подобная установка может привести к тому, что вы будете сконцентрированы на прошлом, вместо того чтобы взяться за дела настоящего времени. К примеру, некоторые исследования показали, что депрессия может усиливаться при размышлении о неприятных событиях прошлого. Поскольку таковы свойства памяти, подобные размышления могут привести к тому, что вы увидите неоднозначные воспоминания о прошлом в новом свете, причем со временем они будут становиться все более мрачными, пока не превратятся в травму, которой на самом деле не было. Добавьте насильственную, физически болезненную практику «удерживания» к пластичности памяти маленьких детей и вы получите настоящий рецепт бедствия.