Спасти человека. Лучшая фантастика 2016 (сборник) - Румит Кин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я вам объясню, в чем дело, – возбужденно журчал он. – Добро самодостаточно! В отличие от зла ему не нужна структура! Но если вдруг добро в оборонных или иных благих целях начинает выстраивать собственную систему, оно перестает отличаться от зла даже внешне…
Господи, о чем он вообще?
– Словом, какой бы исходный материал вы ни взяли, в итоге у вас все равно получится государство со всеми его прелестями…
Ах вон он куда гнет… Примерно о том же, помнится, толковали они вчера с Павликом и Сашком, пока заскучавшая девица налегала на коньяк… А вот запер ли Влас дверь, покидая разоренную квартиру? Будем надеяться, что запер…
– Опаздываем! – встревоженно бросила Пелагея Кирилловна – и престарелые супруги устремились прямиком в самую гущу транспорта.
Когда-то здесь, несомненно, была «зебра» перехода, о чем свидетельствовали фрагменты белой краски на асфальте. Автомобилей в Понерополе насчитывалось, пожалуй, поменьше, чем в Суслове, но гнали они как попало. Не решившись повторить самоубийственный маневр Аверкия Прокловича и Пелагеи Кирилловны, Влас задержался на кромке тротуара в надежде, что стеклянное бельмо на той стороне улицы когда-нибудь вспыхнет. Бесполезно. Светофор, надо полагать, ослеп давно и навеки.
Сделал первый шаг – и слева послышался визг тормозов. Потом еще один. Потом еще. Странно, однако матерными возгласами это почему-то не сопровождалось. Не исключено, что за невежливые выражения здесь тоже отвечают.
Пересекши останки осевой линии, Влас почти уже обрел уверенность – и тут его чуть не сбили. Должно быть, водитель решил не тормозить, а сманеврировать. С бьющимся сердцем Влас кое-как достиг тротуара.
– Почему вдогон не стрелял? – буркнул кто-то неподалеку.
Обернувшись, увидел хилого очкарика в просторной куртке, с отворота которой на виновного таращился сердитый металлический глаз. Все с тем же недовольным видом смотрящий, ни слова не говоря, сбросил ремень автомата с неширокого плеча, явно готовый расстаться с амуницией. Прощай, оружие.
– А надо было? – Влас нервно хихикнул.
– Слышь!.. – обиделся очкарик. – Вот только интуристом тут не прикидывайся! Это мы уже проходили… – Затем вроде бы усомнился и раздумал вылезать из рукавов. – А впрочем… – Быстро огляделся и понизил голос: – Можем и договориться… – совсем уже конфиденциально добавил он.
Кажется, Власа подбивали на какую-то сделку. Они отошли к облезлому стволу светофора, к которому приклепана была табличка из нержавейки со следующими словами: «Так они ограничивали нашу свободу передвижения».
– Слышь, друг… – зашептал смотрящий. – Первокурсник я, в поликриминальном учусь, а завтра зачет по гоп-стопу…
– И что? – оробело спросил Влас, тоже перейдя на шепот.
– Жертва нужна. Первого встречного стопорить – сам понимаешь, неизвестно еще, на кого нарвешься… Денег – дам. Половину – тебе, половину заберу обратно… когда грабить буду… Как, согласен?
– Да я вообще-то… в самом деле интурист… – промямлил Влас. – Утром прибыл…
Лицо за очками окаменело, стало беспощадным.
– Документы!
– Вот… – Влас достал и протянул паспорт.
Смотрящий бросил недоверчивый взгляд, принял книжицу, раскрыл, листнул, но в отличие от давешних салочек отнюдь не развеселился – приуныл. Потом скорбно принялся кивать.
– Да… – выдохнул он наконец. – Надо же! А я-то думал… Спасибо, что предупредил!
– А то бы что?
Глаза за линзами очков стали точными подобиями металлического ока на лацкане.
– То есть как что?! Иностранца грабануть! Это ж полная дисквалификация! Все равно что ребенка обидеть…
– Неужели бы отчислили?
– Со свистом!
Вернул документ, сокрушенно вздохнул еще раз.
– Ну, привет Суслову. Трудно вам там, наверно, приходится…
С сочувствием похлопал по плечу и двинулся дальше, высматривая очередного кандидата в завтрашние жертвы. Некоторое время Влас озадаченно глядел в его сутулую спину, потом спрятал паспорт и осознал наконец, что, кажется, потерялся.
– Послушайте… – окликнул он.
Салочка обернулся.
– Тут где-то поблизости, говорят… что-то вот-вот должно начаться…
Очкастый страж беспредела нахмурился, припоминая. Затем лицо его прояснилось.
– А! Так это, наверно, у Фили… Там вроде правдолюбки митинг собирают…
– У Фили? – беспомощно повторил Влас. – У какого Фили?
Очкарик наконец-то улыбнулся. Все-таки что ни говори, а наивные они, эти иностранцы!
– У Македонского, у какого ж еще? Филя у нас один…
* * *Митинг на площади шел вовсю. Люди стояли плотно, пролезть в середину не представлялось возможным. Некто невидимый что-то вещал в микрофон – проникновенно, местами навзрыд. Далеко разнесенные динамики накладывали фразу на фразу и так перетасовывали слова, что понять, о чем речь, было весьма затруднительно. Вдалеке зеленел над головами пернатый шлем бронзового Фили.
Приглядываясь, Влас обошел толпу. Ни Аверкия Прокловича, ни Пелагеи Кирилловны высмотреть не удалось, зато на глаза попался один из тех двоих аборигенов, что первыми встретились ему в Понерополе, а именно – пожилой инвалид в мятых летних брюках и рубашке навыпуск.
Влас глядел и пытался мысленно влезть в его шкуру – там, на автовокзале, возле полосатого штыря с грозной табличкой. Не поднимешь оброненное – смотрящие засекут. А поднимешь – изволь делиться с государством, да и неизвестно еще, что окажется больше: неправедная прибыль или сам налог со всякими там издержками… Кроме того, бумажник и впрямь могли не обронить, а именно подбросить…
Ничего себе свобода! Шаг влево, шаг вправо – стреляю! Не можешь быть свободным – научим, не хочешь – заставим…
В следующий миг Власа обдало со спины ознобом – прозрел интурист: такое впечатление, что на площади собрались одни калеки – у каждого отсутствовала правая рука. И как прикажете это понимать? Очкарик сказал: правдолюбки… Иными словами, те, кто любит правду… А за пропаганду правды и добра… Господи! Неужели вот так?!
Тогда почему Арина на его вопрос о мере ответственности легкомысленно отмахнулась: дескать, никого… никогда… ни за что… Врала?
И вот еще что озадачивало: вроде бы митинг протеста, а физиономии у всех скорее праздничные. Собравшиеся возбужденно шушукались, словно бы предвидя нечто забавное.
Со стороны переулка к Власу приближалась девушка, издали похожая на колобок в расстегнутой серой куртке и с крохотным автоматиком. Приблизившись, она скорее напомнила валун диаметром чуть меньше человеческого роста.
– Опоздал, правдолюбок? – с пониманием спросила смотрящая. – Ну, теперь к микрофону не прорвешься. Раньше надо было приходить…
А у самой в глазах светилось радостное: «А-а… вот кому я сейчас амуницию сдам…»
– Скажите… – сипло взмолился Влас. – А почему они все безрукие?
– Ух ты! – восхитилась она. – Из-за границы, что ль?
Влас признался, что из-за границы.
– А как насчет того, чтобы натурализоваться? – игриво осведомилась грандиозная дева. – У нас тут прикольно…
– Н-нет… – выдавил он. – Я на один день сюда… Вечером обратно…
– Жаль, – искренне огорчилась она. – И я, главное, не замужем! Жаль…
Откуда-то взялась еще одна салочка – только поменьше, постройнее.
– Гля-а! – засмеялась она. – Люська инлоха подцепила! Ну на минуту оставить нельзя… Слышь, ты ей не верь! Окрутит – горя знать не будет. А я-то – иззавидуюсь…
– Почему они все безрукие? – с отчаянием повторил Влас.
– Почему все? – удивилась подошедшая. – А правдолюбки?
– Где?
– Да их просто не видно отсюда, – объяснила она. – Возле Фили кучкуются, у микрофона. А пострадальцы как раз митинг срывать пришли…
Они стояли неподалеку от динамика, и речь того, кто рыдал в микрофон, звучала поотчетливее.
– …сила правды… – удалось расслышать Власу. – …власть закона… торжество справедливости…
– Почему вы их не трогаете? – вырвалось у него.
– За что?
– Н-ну… за пропаганду… правды и добра…
Грандиозная дева пренебрежительно скривила рот и махнула свободной от автоматика рукой.
– Да врут всё… За что их трогать?
Кстати, автомат был как автомат, а автоматиком казался лишь в связи с огромными размерами придерживавшей его длани.
– Кто за то, чтобы законность и порядок к нам вернулись… – Незримый оратор повысил голос.
Толпа зашевелилась – все торопливо отстегивали протезы.
– …поднимите руки!
И над бесчисленными головами взмыли бесчисленные культи. Лишь вдали возле бронзового шлема Фили скудно произросла рощица неповрежденных рук. Секундная пауза – и все потонуло в хохоте, визге и свисте.
Площадь колыхнулась и померкла.
* * *К тому времени, когда Власа привели в чувство, митинг был уже сорван: однорукие пострадальцы разошлись, у подножия бронзового Фили хмурые правдолюбки сматывали провода и разбирали трибунку, по розовато-серой брусчатке шаркали метлы. Сам Влас полусидел-полулежал в плетеном креслице под матерчатым навесом летнего кафе, а пудовая ладошка смотрящей бережно похлопывала по щекам.
