Убей меня своей любовью - Маргарита Южина

Олеся склонилась над девочкой и вдруг услышала, что та дышит. Тогда мать схватила дочку и понесла ее в машину, чтобы «схоронить». На самом деле Олеся села за руль и погнала машину в больницу. Возвращаться к Леониду она больше не хотела.

В больнице Лену сразу же повезли на операционный стол – нельзя было терять ни минуты, а Олеся так и осталась сидеть в коридоре отделения.

Врач вышел через четыре часа. Внимательно приглядываясь к грязной, с явными следами от побоев Олесе, он проговорил:

– Жить будет, но раньше месяца ее из реанимации не выпишут, тяжелый случай. А вы идите домой, отдыхайте. Все равно вы ей сейчас ничем не поможете.

И Олеся вышла. Она села в машину и вдруг ясно поняла – к Леониду ехать надо. Бог знает, что он может сделать с Дарьей Матвеевной, если она не приедет. Сейчас он думает, что Леночка мертва, значит, девочка в безопасности. А завтра Олеся пойдет к свекрови и уговорит ее отдать ему все деньги. Пускай забирает и уматывает из их жизни. Пусть он только уедет, Олеся сразу же уложит вещи, заберет свекровь и переедет в город. Слава богу, там еще осталась их с Валерой квартира, которую они берегли для Лены и сдавали в аренду. Ничего! Они сильные, они смогут! Только бы уговорить Дарью Матвеевну, пусть он уезжает. Иначе никакой жизни не будет.

Олеся еще не знала, что сразу после разговора с сыном пожилая женщина приняла горсть таблеток и тихо уснула, чтобы больше никогда не проснуться. Самой же Олесе была уготована более страшная участь.

Лена медленно шла на поправку. Больше полугода провела она на больничной койке. И за все это время мать ни разу ее не навестила. Девочка рвалась домой, она просто места себе не находила – как там мать? Неужели все так же терпит побои? Неужели все еще не бросила этого изувера? А если он с ней что-нибудь сделал? Она уже давно сбежала бы из этой больницы и понеслась бы домой, но на улице лежал снег, а теплых вещей ей никто так и не привез. Девушка молча простаивала у окна целыми днями и однажды набралась смелости и обратилась к медсестре:

– Теть Наташа, а можно по справочному найти номер телефона нашего поселка? У нас там почта есть и телефон.

На почте работала их соседка – Галина Федоровна, и уж она-то наверняка знала, что случилось с матерью.

Телефон узнали, и Лена набрала номер. Заслышав, когда на почте взяли трубку, девушка закричала:

– Здравствуйте! Это Галина Федоровна? Я хотела у вас спросить – как там поживает Олеся Викторовна Горида? Она рядом с вами проживает.

– Да знаю я, чего вы мне рассказываете! Нормально она поживает, а чего ей сделается? Мужа похоронила, дочку в город вытолкала, а сама с новым мужиком живет припеваючи, – завистливо отозвалась та.

– Как… припеваючи? – не поверила Лена.

– Да вот так! Муж с ее пылинки сдуват, сейчас вот они в город собираются переезжать. Она теперь у нас в деревне наездами, не видать ее, все по городу мотается, гнездышко себе подыскиват. Муж ейный ателье ей цельное купил, вот она там и хозяйничат. Просила вам привет передавать.

– Мне? – удивилась Лена.

– Да она всем передает. Сама уехала, а теперича токо приветы шлет. Зато всем – кому ни попадя. А вы кто така? Может, чо Леньке… Леониду, мужу ейному, сказать?

– Нет-нет, – испугалась девушка. – Я… дальняя родственница Олеси Викторовны. Хотела наведаться, но если она сама в городе… – и Лена отключилась.

Так, значит, вот оно как! Мать столько времени в городе, а к ней… Может, и в самом деле мать нашла все же свое счастье с этим Леней? А чего – вот так взяла, отвезла Ленку в больницу, и все у них наладилось? Ну, может, дядька просто не любил детей, да еще и чужих. А с мамой у них полная идиллия, ведь вышла же она за него замуж!

Как девочка мучилась, как выгребалась из страшнейшей депрессии, об этом говорить долго. В конце концов ее выписали, а выйти ей было некуда. Спасла все та же тетя Наташа.

– Ко мне пойдешь. Поживешь пока, на работу устроишься, а там, глядишь, и сама на ноги встанешь.

Так и осталась девушка жить с медсестрой. На работу ее не брали – у девушки не было образования, зато были страшные шрамы на лице – дядя Леня постарался. С ней даже говорить нормально не могли – отворачивались. Но и сидеть вечно на шее и без того небогатой женщины Лена не собиралась. Конечно, она помогала тете Наташе мыть полы в отделении по вечерам, но ведь это был такой мизер. Она понимала, что давно могла бы найти себе достойное место – она великолепно разбиралась в компьютерах, знала французский и английский, неплохо шила, но ее внешность отпугивала людей. Тогда Лена подошла к хирургу этой же больницы:

– Я никуда не могу устроиться из-за своих шрамов, а денег на пластическую операцию у меня нет. Возьмите меня просто так, пусть на мне ваши студенты учатся.

– Деточка! Но мы… не занимаемся пластикой… – с сожалением развел руками седой мужчина. – Все, что могли, мы уже… Ладно, не вешай нос, есть у меня знакомства, может, для их студентов сгодишься…

И снова пошли операции. Лена практически жила в больницах. Но это ее уже не пугало. В конце концов лицо у нее приобрело сносный вид, отек прошел, краснота спала, и можно было начинать новую жизнь. Конечно, теперь в ней никто бы не узнал прежнюю веселую, рыжеволосую любимицу, да ей и не хотелось, чтобы узнавали. На работу она все же устроилась – в строительную компанию, а по вечерам все так же помогала тете Наташе мыть полы. Вот в один из таких дней она и встретилась с Верой Петровной – Женькиной матерью. Лена хотела пройти мимо, ведь она так старалась забыть свою прежнюю безоблачную жизнь, где был жив ее отец, где мама ее любила, где был самый лучший на свете Женька. Хотела пройти, но не смогла.

Тетя Вера ее узнала не сразу, а когда поняла, кто перед ней, не стала кидаться с расспросами, у нее было свое горе. Единственный сын, тот самый Женька, лучше которого для Ленки и быть не могло, сейчас лежал в палате, и врачи ему предрекали плачевное будущее.

Ленка прибежала к нему в тот же вечер. И сколько же в этот вечер всего было! И слезы обиды, и долгий-долгий разговор, из которого стало ясно, что никто никого не бросал, что никто никого не предавал, что они до сих пор нужны друг другу, а самое главное, тогда ей Женька и рассказал, как он попал на эту койку.

– Тебе, наверное, сказали, что теть Олеся уехала в город, так? – спросил Женька, серьезно глядя в глаза своей любимой. – И ты уже нагородила себе про нее черт-те чего, так ведь?

Ленка уставилась в стену – на эту тему ей говорить не хотелось. Даже с Женькой.

– Не верь никому, – проговорил парень. – Они ничего не знают. Я один знаю, оттого и здесь.

И он рассказал.

После того как «уехала» Ленка, Олеся тоже срочно отправилась в город. Так, во всяком случае, говорили все деревенские. Сам Леонид при каждом удобном случае напоминал:

– Эй! Власьевна! Чего полные ведра волокешь? В город тебе надо перебираться. Вот моя-то в город укатила, вчера ее видел, так она говорит: «Как вспомню эти деревенские мучения, так в дрожь бросает! Даже биде нет!»

И все в таком же духе. Олеся якобы исправно передавала всем приветы, поздравляла с праздниками, а то и просто обещала приехать, но никогда не приезжала. Деревенских это не настораживало – ну уехала бабенка в город, понятное ж дело, чего она обратно-то попрется!

И только Женька не верил веселым, добрым приветам.

– Эй, кавалер! Тебе Ленка привет шлет! Спрашивала, какой ты с армии пришел. Скоро приехать обещала, если замуж не выскочит.

А Женька не верил! Не могла Ленка ему никаких приветов передавать. Если б хотела – письмо бы написала. А с этим противным Леонидом ничего бы передавать не стала – она его ненавидела люто.

В одну из ночей Женька после очередной девахи пробирался к себе домой по огородам и вдруг заметил свет в маленьком окошке в доме Леонида. Окошко выходило во двор и с улицы было незаметно. И Женька бы его не усмотрел, если бы не стал тащиться по соседским грядкам. Но он потащился и заметил. Леонид что-то писал, склонившись над столом, а над ним висела полная веревка постиранного белья. Что там болталось, Женька и не запомнил толком, но сразу бросилось в глаза – вещи были женские, а цветастое сиреневое платье всегда носила тетя Олеся.

Что-то неприятно кольнуло в левом боку. Зачем Леонид стирает вещи тети Олеси здесь, если она сама давно в городе? Он же столько раз хвастал перед бабами, что у Олеси в городе и пылесос есть, и стиральная машинка, и даже посудомоечная! И потом – это платье уже старенькое, неужели она себе за эти годы нового там в магазинах не купила?

Пока парень размышлял, Леонид вдруг дернулся, будто кто его позвал, и, наклонясь к полу, принялся размахивать руками.

– Он чо – совсем? – все больше столбенел Женька. – Он чо это – сам с собой, что ли?.. Или с кем?.. С кем!

На следующий же день Женька решил все выяснить. Но для этого нужно было куда-то спровадить Леонида. У него уже родилась идея – вызвать того повесткой в город, надо было только где-то достать бланк и хоть какую-то печать, но неожиданно Леонид сам ему помог. Вечером, когда уже темнело, он вдруг собрался, сел на машину и укатил. Другого шанса Женька ждать не стал. Он попросту выставил окно, то самое, которое выходило во двор, и проник в комнату. Сразу же бросились в глаза огромные тюки ткани. Светленький ситчик лежал здесь большими рулонами, но они только насторожили, Женька искал не это. Да, собственно, и искать долго не пришлось – на полу четко выделялся квадрат крышки подполья.