Осколки памяти - Владимир Александрович Киеня
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У японцев, конечно, многому можно научиться. Трудолюбию, ответственности к порученному делу. Честности и порядочности в быту. Рассказывали, что японец, найдя на улице кошелек с деньгами или даже авторучку, обязательно отнесет их в полицию. О наших гражданах такого я сказать не могу… И все же последние 16 лет моей работы в Центре буду вспоминать с благодарностью за подчеркнуто уважительное отношение ко мне сотрудников и японских представителей. Общаясь с японцами много лет, я еще больше стал ценить и любить свою Родину. Спасибо им за это! Родину ведь любят не за что-то, если любишь, то безусловной любовью. За ее культуру, историю, возможно, самую благородную историю, историю самой миролюбивой, но самой непобедимой страны, историю страны, стремящейся к справедливости, к добру и величию своего народа. За дух России, который воспитывает сильных и добрых людей с широкой и глубокой душой! За то, что Россия страна, где понятия «дружба и братство» ценятся выше, чем где бы то ни было.
Спасибо японцам за осознание моей любви к России.
ЗВЕРЬЕ МОЕ
Феня
Это удивительное создание — ослепительно белого крошечного котенка с огромными голубыми умными глазами — принес в наш дачный дом семилетний внук Степа …
Большой деревянный дом с баней и огромным сараем для скота мы купили за относительно небольшие по тем временам деньги в татарской деревне Усть-Баяк, недалеко от города Красноуфимска и рядом с красавицей рекой Чусовой.
От квартиры в Екатеринбурге до дачи было ровно 225 километров. Неблизко, но ездили туда с женой на выходные каждую неделю. Дом, конечно, требовал большого ремонта и реконструкции, но я тогда работал в японской фирме, и расходы на ремонт нас не пугали.
Феня. Фото из архива автора
В соседнем доме жила Лиля, она и посоветовала при первом нашем приезде и осмотре дома сходить к мулле и попросить разрешения на покупку дома, потому что деревня чисто татарская и здесь так принято. Рассказала, что недавно приезжал прокурор города Красноуфимска, тоже русский, но мулла почему-то ему не разрешил покупку этого дома.
Прежний жилец дома, татарин, связался с какой-то сектой, распространял среди местных жителей листовки с призывами в нее вступать. Его несколько раз предупредили, затем деревенские побили его изрядно, сломав ребра, и приказали убираться из деревни. Он моментально исчез, но своей соседке Лиле оставил все документы на продажу дома и земли, а сам, по ее словам, долго лечился в больнице. Мы его так и не видели. Дом и сарай были совсем пустыми, а в бане я обнаружил два мешка макулатуры с бланками каких-то денежных переводов из разных городов и банков на разные суммы. Использовал их для растопки печки.
Я сходил к мулле в крайний дом на нашей улице Гагарина, представился и переговорил с ним. После получасовых подробных расспросов обо мне, жене, обоих сыновьях, кто они и чем по жизни занимаются, мулла позвонил Лиле по телефону и сообщил, что дает нам разрешение на покупку дома и проживание в этой деревне…
Но вернусь к кошачьим. Принесенный Степашкой котенок оказался обаятельной кошечкой. Мы ее назвали Феней. За врожденное царственное поведение и дистанцию, на которой она с первого дня появления в нашем доме держала нас всех, я частенько называл ее Фелицией. Никогда Фелиция не мурлыкала, и никому она не позволяла себя гладить. После многочисленных попыток приласкать и погладить чудесную кошечку, мы ходили потом с оцарапанными до крови руками.
Бывая в гостях у Лили, я встречал маму нашей Фени, кошку сиамской породы, с черно-бело-желтыми пятнами, белыми носочками и белым пятнышком на мордочке. Она была уже старая и часами лежала на высокой лавке возле русской печи. Пока мы обедали, сидя за столом, она, как правило, была рядом, крепко спала и даже храпела. Неловко повернувшись во сне, несколько раз при мне падала с лавки на пол, просыпалась, ловко запрыгивала на лавку и снова засыпала.
Кота-папу я видел только один раз, мне его как-то показала соседка. Это был серый, с тигриными разводами по шкурке, огромный, наглый кот, периодически посещавший соседний двор.
В детстве меня всегда сопровождали коты и кошки, но подобного гордого, величественного поведения, как у Фени, среди них я никогда не наблюдал. Моя мама всех котов называла просто «Васька», а кошек, наверно, на польский манер (мы жили тогда в Белоруссии и в лексиконе бабушки и мамы всегда присутствовали польские слова), называла «Гидота», что значит «гадливая, мерзкая, противная».
Тогда я не понимал, что означало это прозвище, ведь в детстве гладил своих котов и кошек, а они только ласково мурлыкали и терлись мордочкой. Утром, еще не открыв глаза, уже слышал ласковое «мурчанье» наших котов, спавших в моих ногах. Потом, когда они начинали облизывать мое лицо своими шершавыми языками, просыпался, радуясь новому солнцу и новому дню жизни.
Большинство котов из моего детства были пройдохами и жуликами. Одного «Ваську» запомнил на всю жизнь. Бабушка, подоив корову, кувшины молока ставила на полку в сенцах. Полка была прибита метрах в двух от пола, и столько же было от полки до чердака, что гарантировало недоступность молока для Васьки. Через пару дней с каждого кувшина молока бабушка ложкой собирала сметану. А в субботу бабушка проводила чистую уборку дома, скребла ножом дощатый деревянный пол до желтизны. В одну из суббот, помыв пол и выйдя в сени, она обнаружила внезапно Ваську на полке с молочными кувшинами. Этот пройдоха только что поедал сметану из очередного кувшина и, увидев бабушку, лапой толкнул кувшин на пол, тот разбился.
Запомнились сцены наказания Васьки. Бабушка держала кота за хвост и молча лупила голяком, веником-метлой без листьев. При каждом ударе Васька утробно мяукал и подпрыгивал от пола, обрызгивая его мелкой мочой. Затем бабушка за хвост волочила кота к двери и выкидывала из дому. Через два дня ласковый и громко мурлыкающий Васька возвращался из леса, где, словно партизан, был в засаде. Долго терся возле ног бабушки, и она его прощала. Воспитательных мер хватало ровно на неделю. Как-то, вновь поймав Ваську с поличным, бабушка применила совершенно новое оружие возмездия: зажав Васькину голову под мышкой, бабушка