Курс оверклокинга для операторов машинного доения. - Дмитрий Беразинский

В Глазго пытался он накормить куском сыру восемь попрошаек из Руси, да ничего не вышло. Сыр слопал самый первый нищий, зато бутылка скотча повалила всех остальных. Проспавшись, нищие смотрели вслед отъезжавшему Джону и спрашивали один одного: «Ужели он нас, братцы, и вправду, одним куском сыру накормил?» И побежали они вслед за ослом, прося опохмелки, но опоздали. Стал народ шотландский звать их Опоздолами…

В Дамфрисе Опоздолам удалось настичь упрямого юнца и нажраться вновь, там они поутру наблюдали, как Джон ловит рыбу руками, нагнувшись с камней. После этого нетрезвые Опоздолы бились об заклад друг с другом что Благодетель бродил по воде, аки по суху. И обратился Павлик Морозов с таким вопросом к Джону, на что тот философски заметил:

- Ну ты, Павел, и оп… дол! - Павлик помчался к Петьке Романову с криком, - Петр, меня благословили.

Перед пересечением английской границы группа, ведомая Джоном Мак-Лаудом, схоронилась в кустах и немного перекусила. Тайно. Старый еврей Шмицер по кличке Иуда вдруг поперхнулся вяленой козлятиной и закашлялся.

- Мыслю, братцы, что продаст он меня своим кашлем тамошним погранцам, - поделился своими опасениями Джон, - но не будет ему счастья.

И исполнились остальные Опоздолы печали - халява скоро кончится. Дальше Джон сказал, что пойдет один. Шмицер рвался вслед за ним, но остальные его оттащили. Тогда старик кинулся к начальнику заставы:

- Герр майор, человека видел! - побожился он.

- Молодец, Юда! - оскалился майор Гроппскопф, - отсыпьте ему тридцатник и проводите до Освенцима. Заработал! Хвалю!

Вслед за Джоном полосу препятствий преодолел и верный Иа. Заметая следы собственным хвостом, он вскинул хозяина на спину и поскакал в направлении Ланкастера. Вскоре кончился лес и началась дорога, вымощенная желтым кирпичом. Иа увеличил скорость до двух миль в час, и вот уже вскоре Джон Мак-Лауд предстал перед поросячьими глазками Торбена Дэдмена.

- Вовремя ты, - покачал головой упырь, - а то с того боку китайской границы уже поползли слухи, что человека, похожего на тебя, распяли в Иерихоне.

- Всех не распнут! - засмеялся Джон, - мы, жиды, триста тысяч лет ведем борьбу за выживание. И еще ни один с голоду не помер.

- Это точно, - кивнул Торбен, - жрать вы мастаки.

- А где выгребная яма, где мой батя…

- Ассенизаторы засыпали! - прервал вопрос молодца упырь, - ты мне службу служить будешь, али языком трепать?

- А чего сделать-то надо? - спросил Джон.

- Десять лет! - с наслаждением произнес упырь, - десять лет!

- Чего «десять лет»? - не понял парень, - срок службы - десять лет? Я на такое не согласен!

- Жрать немае, спать - в сарае, удобства - за огородом, а будешь кому жаловаться - кровищи отопью! Все понятно? - спросил Торбен, с наслаждением потягиваясь, -да, кстати! Хорошо, что вспомнил! Фуфайку мою не надевать - лапы отобью!

- Поцелуй меня в задницу, старая сволочь! - сплюнул втихаря Джон и пошел обустраиваться.

На следующее утро упырь позвал Джона и сказал:

- Слушай сюда, гаденыш! Есть у меня для тебя задание. Выполнишь, срок скощу вдвое.

Парень обрадовался, даже глаз задергался.

- А если не выполню? - вдруг вспомнил он, что из всякой ситуации есть, как минимум, два выхода.

- А если не выполнишь, - задумался вурдалак, - хе-хе, хорошо, что спросил… а не выполнишь, пущу на плазму. Знаешь, на сколько такого поросеночка хватит? Надолго! Ну чо, хочешь к папочке?

- Вот только пугать не надо! - скривился Джон, - лучше скажи, чего тебе надобно, старче.

Вурдалак немного смутился, но все-таки произнес:

- Жениться хочу! Понимаешь?

Джонни брезгливо осмотрел невзрачное тело Дэдмена.

- Нет проблем! К обеду на кладбище любую откопаю, на заказ!

- Сукин сын! - затопал ногами упырь, - я нормальную бабу хочу! Живую! С теплой… кровью!

- Хоти хоть с холодной задницей! - буркнул парень, - я тут при чем.

-Ты мене ее и найдешь, понял! - устав топать ногами, Торбен присел на завалинку отдышаться, - хорошую бабу найдешь, вообще от службы освобожу.

Джон задумался. Игра стоила свеч, хоть и пахла керосином. Припереть упырю бабу, в принципе, было несложно. Сложность заключалась в том, чтобы заставить ее выйти за мерзавца замуж. Отмыть бы его да зеленкой помазать - профилактики ради.

- В какую сторону хоть идти? - спросил он обреченным голосом.

- Строго на юг, - посоветовал упырь, - годков триста назад мой братец-вампир в южных краях нашел себе прекрасную супругу. Скатертью тебе дорога, Джон, и безопасного стула!

- Засунь себе в клоаку свои пожелания! - буркнул парень, собрал мешок и пошел. А осла упырь себе оставил - в качестве заложника.

День идет, другой идет. Джон тоже идет, не лежит. На утро третьего дня переправил его лодочник через такую широкую речку, что еще целый день берегов видно не было. Только достигли они берега, как буквально в нескольких милях от него повстречался Джону в лесу домишко. Сидит у домишка дедок и отрывает жабам лапы. Увидал незнакомца, да и говорит:

- Куда ты, добрый молодец, путь держишь? Зачем такой хмурый? Хочешь лягушачью лапку - вкусная!

Старик посолил оторванную ногу, поперчил ее, да и запросто всунул в рот. Передернуло тут нашего Джона, он аж позеленел.

- Почто, дедуля, над тварью божьей издеваешься? - спросил, - а ну, как я в Гринпис стукану?

- Это не издевательство, - сказал старик, - это наша национальная еда. А ты все-таки открой тайну: куда направляешься столь целеустремленно?

Выслушав историю парня, дедок посочувствовал, поохал, пожал на прощанье руку.

- Это - не ко мне! - произнес он, вынимая очередную лягуху из стоящего перед ним ушата, - это - к моему племяннику с мамашиной стороны. Вот это земноводное укажет путь к нему, в благодарность за сохранение жизни.

- Ква-а! - заорала лягушка и пустилась в путь-дорогу.

День идет Джон за прыгающей амфибией, другой идет. Уж стало рябить в глазах от прыганий и жрать до жути захотелось. Стал на третий день по иному посматривать он на лягушку, и уже кажется ему, будто прыгает по дороге кусок буженины. Протянул он руку, хотел схватить лягуху, да уткнулся лбом в стену хижины и повалился на дорогу. Сел на землю сырую, да и стал разглядывать: куда, мол, я попал. Возле хижины стоял мангал, у которого хлопотал пожилой мужичок. На голове у мужичка был котелок, а одет он был в белую рубашку, черные короткие панталоны и кожаную жилетку. На ноги мужик натянул полосатые гетры и деревянные башмаки. Панталоны и рубашка были безукоризненно отутюжены.

Тут как заурчит у Джона в желудке, что зверь и птица поспешили убраться прочь из опасного места. А лягуха давно куда-то смоталась. Полуобернулся к нему мужичок и снял котелок в приветствии.

- Слышу и вижу, Джон-Байстрюк, что побрезговал ты угощением моего дядюшки! К слову, я к нему со своими продуктами в гости наведываюсь. Уговори свое чрево обождать немного - будет тебе счастье.

- Счастье? - блаженно улыбаясь, замурлыкал Джон, - а что есть счастье?

- Счастье для одинокого, возвращающегося домой бюргера - это пара свиных ножек со сметаной и майораном! - воскликнул мужичок, - во всей Баварии нет ничего вкуснее. Разве что сосиски с капустой!

- А где это - ваша Бавария? - поинтересовался Джон.

- Тут недалеко, - начал загибать пальцы мужичок, - сначала идет Нидервальд, потом Обервальд, а затем и Бухенвальд. Это - Тюрингия, а Бавария - правее.

- А Вилларибо и Виллабаджо, это из какой оперы? - не отставал парень.

- Это где-то сзади, - пожал плечами мужик, - вот, держи жратву и не задавай неудобных вопросов. Обглодаешь все четыре ножки, а косточки бросишь на дорогу. Они тебя и отведут к моему зятю - в твое Вилларибо. Если уж Бухенвальд для тебя недостаточно хорош. Прощай, служивый! Ауфидерзейн!

Гаркнул что-то мужичонка неразборчиво, и исчез вместе с хижиной и мангалом. Остался на том месте лишь бочонок баварского пива - запить острую свинину. Ну и вознаградил тут себя Джон за долгое голодание, ну и навернул он! Обсосал все четыре ножки без хлеба и выдул пять литров великолепного немецкого пива. Начали после бессонных ночей и на сытый желудок слипаться его глаза, но не тут то было. Встрепенулись свинячьи косточки и побежали по дорожке. Помянул Джонни предков нехорошими словами, да припустил следом.

Отмахав миль восемнадцать почуял он, что еще миль десять - и каюк. Посмертно золотая медаль за выигранный марафон. Выпитое пиво просилось наружу и создавало известный дискомфорт. Только-только решил Джонни остановиться и облегчить свою участь вместе с мочевым пузырем, как патриархальную тишину гасконского леса нарушил внезапный крик.