Испанский любовник - Джоанна Троллоп

– Или в наши дни лучше будет сказать – председательствующей!

Лиззи молча кивнула. Ей показалось, что эти месяцы, проведенные рядом с миссис Мэйсон в ее пурпурном джемпере и блестящих очках, могут оказаться действительно очень долгими.

– Как вы узнаете, – говорила миссис Мэйсон, проворно работая пухлыми ручками в ящиках с карточками учеников, – у меня есть своя маленькая система, мои собственные маленькие методы. Мой муж всегда говорит мне: „Твой ум, может, не работает так, как у других, но, по крайней мере, он работает".

И она весело рассмеялась.

– Да, – сказала Лиззи.

Она оглядела канцелярию. Несмотря на ровные линии металлических шкафов и полок, в комнате в целом царила атмосфера благотворительного базара – она до отказа была забита безделушками и какими-то бесформенными вязаными вещами.

– Я никогда ничего не выбрасываю, – заявила миссис Мэйсон, – как вы скоро сами в этом убедитесь. И я люблю придавать рабочему месту что-то личное. Мой внук сделал вот это, – она указала на кусок желто-красного папье-маше, который мог быть и драконом, и ананасом, и просто куском материала, – а малыши-первоклассники подарили мне вот тот календарь на Рождество. Талантливо, да?

– Да, – выдавила из себя Лиззи.

Она рассказала о миссис Мэйсон Роберту, надеясь рассмешить его, но он слишком сильно переживал, что ей пришлось взяться за подобную работу, чтобы почувствовать после такого рассказа что-либо, кроме беспокойства.

– О, Лиззи! Ты сможешь переносить ее?

– Конечно. Осталось всего несколько недель, а потом я могу сжечь ее горшки для цветов из папье-маше.

Она говорила правду. Она беспокоилась не из-за миссис Мэйсон. Миссис Мэйсон была всего лишь временной шуткой, пусть даже и не очень удачной. Волновало Лиззи то, что деньги, которые она будет получать, они не смогут тратить на еду или одежду, а должны будут целиком использовать на выплату процентов по кредиту. Самое худшее было то, что этой суммы, видимо, не будет хватать и на выплату процентов. В глазах Лиззи это было похоже на то, как льют воду в песок, и она приходила в отчаяние, которым не могла поделиться с Робом, потому что он, по какой-то непонятной причине, считал, что именно его следует винить в их затруднительном положении, как будто он мог предвидеть, что время экономического подъема совершенно неожиданно закончится и все их надежды и планы повиснут в неизвестности. Лиззи продолжала настаивать:

– Это наше дело и наш дом. Я участвовала в наших делах наравне с тобой, ни одно финансовое решение в нашей жизни не принималось односторонне. Если уж на то пошло, я больше тебя хотела иметь Грейндж.

Легче было ее успокоить, чем ей успокоиться самой. Она не могла достичь спокойствия самостоятельно, но и попросить эмоциональной поддержки у Роба она тоже не могла – из-за этой его склонности винить во всем себя. Охватившие ее беспокойство и страх перед перспективой долгой борьбы, в которой что-то важное будет неизбежно потеряно, становилось все сильнее еще и потому, что впервые в своей жизни она не могла рассказать обо всем Фрэнсис.

„Я, конечно, могу поговорить с ней, – сказала себе Лиззи, направляясь в свой первый день в Уэстондэйл на подержанной машине, которую они специально для этой цели купили за семьсот фунтов и в которой Лиззи не была уверена, – но смысла в этом не будет, потому что она все равно не услышит меня". Она не слышала ее вот уже четыре месяца, начиная со второй поездки в Испанию, из которой вернулась пылающей и озабоченной. Лиззи никогда прежде не видела ее такой, даже в период прежних увлечений. Лиззи была уверена, что этот, последний, эпизод был тоже всего лишь увлечением.

– Фрэнсис, ведь вы пробыли вместе всего неделю…

– Я помню, что вы с Робертом…

– Но мы были студентами, мы были молодыми, пылкими, безрассудными. Это было совершенно другое. Я так боюсь, что у тебя могут возникнуть неприятности.

Тогда Фрэнсис перешла в наступление, но в наступление не со злобой, а с какой-то тихой силой.

– С меня хватит, Лиззи. Хватит твоего мнения, что я в каком-то смысле несостоявшийся человек, что я не могу поддерживать с кем-нибудь серьезные отношения, что я просто стою на месте в ожидании других людей, в особенности тебя, чтобы они завели меня, как заводную игрушку, чтобы пустить ее бежать в выбранном ими направлении. Я влюбилась, Лиззи, действительно влюбилась, впервые в своей жизни, и никто не будет указывать мне, что я должна делать с этой любовью или какие ошибки я могу совершить. Я не просто нашла прекрасного компаньона, не просто нашла интерес и сочувствие к себе, я нашла возлюбленного.

Лиззи была глубоко потрясена этим, в значительной мере из-за очевидности того, что Фрэнсис обрела бескомпромиссного любовника. Достаточно было одного взгляда на нее – ее кожу, глаза и волосы, не говоря уже о неопределимой, но безошибочно новой согласованности в ее одежде, чтобы понять, что у нее появился любовник. Даже если послушаешь ее с закрытыми глазами, сразу сможешь уловить искрящуюся в ее голосе уверенность, как еще одно доказательство этому.

Лиззи, конечно, захотелось встретиться с ним, ей хотелось знать о нем все, но Фрэнсис не соглашалась.

– Пока не надо. Да и времени у него мало. Мы стараемся сейчас видеться каждый уик-энд, но это непросто. Тебе придется подождать.

– Я тебе тан и говорила, – кипятилась, обращаясь к Уильяму, Барбара. Была Национальная неделя черносливов, и она целиком себя ей посвятила: перед Уильямом стояла угрожающего вида огромная чаша с блестящими ягодами. – Разве я была не права? Ведь когда она уехала на Рождество, я сказала, что здесь замешан мужчина.

Уильям взял одну черносливину и спрятал ее в карман жакета.

– Тогда мужчины еще не было.

– Испанец! Чушь какая-то! Зачем выбирать испанца?

– Не мы выбираем любовь, она выбирает нас, – задумчиво проговорил Уильям. – Не всегда так, как нам хотелось бы, но в конце концов страсть ведь не предполагает еще и эмоциональные удобства.

– Страсть! – фыркнула Барбара. Она посмотрела на его чашку с овсянкой. – А где твой чернослив?

Никто из них не видел Фрэнсис с самого мая. Лиззи совершила один короткий визит в Лондон, но во время беседы Фрэнсис говорила с ней очень жестко и, сама ни разу с тех пор не побывав в Ленгуорте, звонила Лиззи лишь раз в неделю или даже в две, вместо того чтобы звонить каждый день, как она делала раньше.

– Я думаю, она все время звонит в Испанию, – с раздражением заметила Лиззи.

– Конечно, – согласился Роберт. – Чего же ты еще ждала? Почему ты не рада за нее?

– Я рада.

– Ты занимаешься только тем, что выискиваешь рытвины на их пути.