Осколки великой мечты - Анна и Сергей Литвиновы

До Ивана наконец дошло – спустя сколько лет! – что женщине нужна любовь, нужны нежность и забота, а не только стопки баксов, придирки, окрики и сильный, грубый секс.

Ах, Иван, если бы ты понял это немного раньше… Хотя бы год назад понял! И стал бы жалеть меня, и прижимать к груди, и утешать, если я плачу…

А теперь – поздно.

Ника сказала устало:

– Иван, ты опоздал…

Она тоже вскочила с кресла, встала перед ним – он по-прежнему сидел на полу. На ее глаза навернулись слезы.

– Знаешь, что я тебе скажу! Ты ночами прятался в своей спальне и счастливо храпел. А знаешь, каково было ночами – мне? Когда я сидела без сна, и вспоминала, и думала? Ты хоть раз спросил меня, каково это – потерять любимых родителей и знать, что ты даже не можешь за них отомстить? А после этого… банка? Ты интересовался, каково мне было одной в Америке? Когда я каждый день ждала, что ко мне – придут? Придут и небрежно спросят: «Мадам Веселова? Мы тут к вам по поводу кредита…» Тебя волновали мои проблемы? Да черта с два! Ты всегда жил, как хотел! Лишь бы тебе было хорошо и комфортно!

Он слушал ее, не перебивая. Ника вошла в раж, заговорила громче:

– Так вот, получай! Врать не буду, в чем-то ты меня устраивал. Мне было хорошо с тобой – но только так, местами. С тобой классно трахаться, ну и ночами гулять не страшно. Вот и все. А я хочу жить с человеком, на которого можно положиться, кто никогда не подведет, кто всегда успокоит…

– Я никогда тебя не подводил, – сказал он глухо.

– Ладно, не подводил, – согласил она. – Зато – доводил! Меня тошнит от твоих «молчи, женщина» и «бабе место на кухне»!

– Ника, ну что такое с тобой! Я же никогда тебе ничего не запрещал! Хочешь работать – работай! Хочешь на концерт – иди!

– Ага, иди – а за тобой мои холуи присмотрят!

– Какие холуи? – спросил он удивленно.

– Твои холуи! Меня даже Катька спросила, разволновалась: «Кто за тобой следит?»

– Когда это было? – настороженно-цепко спросил Иван.

– А то ты не знаешь?! В то воскресенье, на Спивакове!

– За тобой никто не следил, – твердо сказал Иван.

– Ага, ври больше! Хоть бы покраснел для приличия! – горячилась Ника.

В его глазах промелькнула тревога?

– Ника, я действительно никого не просил за тобой следить!

– Слушай, хватит меня за идиотку держать! Ты сам меня только что про «старого хрыча» спрашивал! Откуда ты знаешь про хрыча?

Иван непривычно терпеливо объяснил:

– Петька, ну, Крамаров, в «Патио-Пицце» ужинал. Он тебя знает. Сказал мне, что ты с каким-то дедом миловалась.

– Да что ты мне гонишь! Какой там Петька? Два жлоба на бежевой «девятке» ждали на парковке. И у салона они же крутятся. Еще двое их сменяют.

– Ника, поверь мне! Я тут ни при чем!

– Ладно, ты всегда – ни при чем! Я жизнью рискую – а ты ни при чем! Мне плохо – ты тоже ни при чем. Главное, чтобы тебе – хорошо…

– Ника, ты не права, – устало сказал он. – Просто… я не такой человек. Не умею я эти сю-сю-пусю разводить.

– Ну и ищи себе бабу по зубам! Солдатку! Мазохистку! Деревенскую дуру!

«Господи, что я несу?» – успела подумать Ника.

В глазах у Ивана промелькнула ярость.

– Значит, вот ты как, – сказал он спокойно. – Ну что ж, я все понял. Ищешь врага. Объявляешь войну. Хорошо, пусть будет война. И будет тебе враг.

– Вот так бы с самого начала! А то развел мелодраму: «Люблю! Жалею!»

– Я действительно любил тебя. И жалел, – ответил он. – Но теперь понимаю, что это тебе – не нужно. Хочешь повоевать. Что ж – давай повоюем.

Он подобрался, глаза сузились. Теперь на Нику смотрел прежний Иван – жесткий, самоуверенный, решительный.

– Что ж, красавица. – Он легко встал на ноги. – Вот тебе мой первый ход. Ты думаешь, что все документы, по которым ты – Веселова, уничтожены. Так вот, дорогая, ты ошибаешься. Твой старый паспорт остался у меня. В него, если ты помнишь, вклеена очень милая фотография… И такая же фотография – на твоей медицинской карте в клинике пластической хирургии. Как ты думаешь, кому-нибудь эти сведения пригодятся?

Ника задыхалась от гнева:

– Я всегда знала, что ты – сволочь. Но не думала, что до такой степени…

– Извини, уж каким родился. Так что успехов тебе с твоим дедком! Он будет рад узнать, кто ты на самом деле такая!

– Не делай этого! – не удержавшись, взмолилась она.

Полонский прекрасно знал, что она – Веселова, но Нике совсем не хотелось, чтобы профессор проведал о ее афере с кредитом и почему она на самом деле изменила внешность. Конечно, Владислав ее не сдаст. Но и помогать больше никогда не будет. Он чистоплюй, интеллигент. И использовать его надо интеллигентно.

– Ясно, значит, с дедулей у тебя – роман, – констатировал Баргузинов. – Тогда вот еще что. Если ты помнишь, кредит оформлялся на твое имя. А я – и рядом не стоял. Так что тебя не трогали только до тех пор, пока я играл на твоей стороне. Теперь же, как ты просила, у нас – война.

Ника смотрела на него, прикрыв ладонью рот. Боже мой, и этому человеку она доверяла? С ним делила кров и постель? Ну сколько же можно ошибаться!

Баргузинов наслаждался ее смятением. Он повернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях остановился, сказал на прощание:

– Так что подумай, курочка, – нужно ли тебе со мной ссориться…

– Негодяй! – выдавила она.

– А ты только так и понимаешь, – спокойно ответил он.

И вышел из гостиной.

«Форд Скорпио» Полонского остановился возле кирпичного девятиэтажного дома в Сокольниках. Профессор заглушил мотор и выскочил из-за руля. Открыл перед дамой дверцу автомобиля. Кажется, такого рода старомодный знак внимания оказался внове для Инны. Она слегка смутилась, растрогалась даже, однако царственно выплыла из машины. Полонский щелкнул центральным замком автомобиля, взял девушку за руку и, нежно касаясь, повлек к подъезду.

Прошло четыре дня со времени знакомства Полонского с Инной. Они встречались два раза. Сегодня, на третье свидание, профессор пригласил девушку к себе домой. Она не возражала. События, вопреки личным традициям Влада, развивались слишком стремительно. Он сам удивлялся тому, что звонит Инночке каждый день. Но успокаивал себя тем, что это просто игра. Поручение, которое он взялся выполнить.

Владислав понимал, что игра с Инной Соломатиной, в которую он оказался вовлечен по милости Веры-Ники, опасна. Более того, она может оказаться для него смертельно опасной. Если об их романе прознает муж, тому ничего не стоит отдать своей охране приказ: избить профессора до полусмерти. Или вовсе – закопать его. Полонский, встречаясь с молодой женой крутого бизнесмена, ходил по лезвию ножа.

Но – странная вещь! – чувство опасности вдруг сделало их отношения острожеланными для Влада. При мысли об Инне он уже не испытывал равнодушие или скуку, которыми столь тяготился в своих прежних любовных приключениях. Ни тени серости, вялости или усталости. Никакой запыленности! Давно забытое чувство: острота, яркость, свежесть. Он ощущал себя с рядом Инной словно двадцатилетним мальчиком. Он хотел ее и, кажется, уже полюбил ее с той силой, с какой был способен любить только в молодости.

К тому же девушка оказалась отменно хороша. Что за типичное дитя юного поколения! Что за великолепная смесь наива, цинизма, капризов и неуверенности в себе!

Открывая перед Инной дверь подъезда, Полонский еще раз оглядел сзади ее фигурку: высоченная, длинноногая, в коротюсеньком пальто и высоких сапогах. Он уже чувствовал к ней вожделение.

В своей квартире Владислав дал Инне время освоиться. Спросил, что она пожелает пить, получил ответ: «Мартини», – и скрылся на кухне. Когда он вернулся в комнату, Инна бродила вдоль стеллажей с книгами, занимавших три стены профессорского кабинета от пола до самого потолка.

– Вы все это читали? – спросила она с почтительной смесью восхищения и недоверия, обводя головой полки.

– Почти все, – улыбнулся Полонский, передавая ей мартини со льдом и лимоном.

Инна изрядно отхлебнула из бокала на высокой ножке и кивнула на стену над рабочим столом профессора, где на малом свободном от книг пространстве висело три фотографии:

– А это кто?

– Две девушки – это мои дочери. Здесь они на стажировке в Англии, сняты перед Вестминстерским аббатством.

– Я там тоже была… Но не училась, а просто на экскурсии… А они у вас – совсем взрослые, почти как я…

– Инна, я вам не гожусь в отцы, – произнес Владислав, пристально глядя на девушку. – Я с вами чувствую себя подростком.

– Правда? – вспыхнула глазами Соломатина, довольно улыбнулась и поспешила переменить тему: – А это – те самые?.. – спросила она с восхитительной непосредственностью, почти с благоговейным ужасом, кивнув на вторую фотографию в скромной рамке.

– Те самые, – усмехнулся Влад.

На втором фото был изображен он, Полонский, в белой рубашке с распахнутым воротом – еще более моложавый, чем сейчас, худой, белозубо улыбающийся. Рядом с ним, обняв профессора, в такой же непосредственной позе, в распахнутой на груди рубахе, радостно улыбался первый президент России. Третьим на снимке, в неком отдалении от двух центральных персонажей, помещался, так же по-летнему неформально одетый, с длинной прической «под баранчика», молодой Явлинский: тот улыбался, но скупо, как бы зная себе цену и не намереваясь расточать улыбки по любому поводу.