Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, храм Тарекуорина великолепен, но камень испещрен прожилками и потускнел от воздействия соленых брызг. Что касается нашего, он скромный и небольшой, построен из дерева, выкрашенного под камень, со сколотыми скамейками и выступающими балками.
Несмотря на то что моя свита не ведет меня через храм, я мельком вижу его стеклянную крышу – единое стекло, которое простирается на необъятное пространство, – шедевр волшебной архитектуры.
Вспоминая, что это не светский визит, я вновь обращаю внимание на дорогу и прислушиваюсь к тихому шепоту стражников.
– Катон справился с ситуацией, – объясняет Сильвий деду.
Губы генерала сжимаются. Я так понимаю, он не фанат Катона, что усиливает мою симпатию к великодушному беловолосому фейри.
– Он все еще увивается за Церерой?
– У меня есть достоверные сведения, что она не приняла его ухаживаний.
Мурашки покрывают мою кожу, как мокрая краска. Осознают ли они, что я слышу все, что они говорят? Они разговаривают так свободно специально, чтобы я слышала? Не могу представить, чтобы генерал или командующий вели личные беседы на публике, значит, они рассчитывают, что я подслушиваю, но зачем? Продемонстрировать влияние? При таком везении они узнают о моем вороне раньше, чем я смогу найти четырех оставшихся.
– Его рассказ рисует Птолемея в ничтожном свете, – говорит дедушка.
Мне кажется, Сильвий бормочет:
– Тимей – презренный человек. – Уничтожающий взгляд, который мой дедушка бросает в сторону командора, говорит, что я, должно быть, правильно расслышала. – Прошу прощения. Мой комментарий был неуместен.
– Убедись, что твой рот будет на замке в его присутствии.
– Он будет присутствовать? – спрашивает Сильвий. – Я думал, Катон уладил финансовый вопрос вашей внучки…
Туфля цепляется за шов между каменными плитами и золотым мостом. Я размахиваю руками, ударяя по спине стражника передо мной. Он разворачивается, выхватывая из-за перевязи отвратительного вида кинжал.
Я отпрыгиваю назад, поднимая ладони.
Меч со свистом рассекает воздух. Я ожидаю, что клинок взметнется в мою сторону, но Юстус целится им в стражника.
– Убери свое оружие, пока я не отрубил тебе руку, soldato[38].
От этого предостережения серые глаза солдата расширяются, а кадык вздрагивает над высоким воротником мундира.
– Scusa, Generali[39]. – Он опускает и свой клинок, и взгляд.
– Было бы дурным тоном перерезать девушке горло, прежде чем она сможет искупить свои грехи.
Я уже дважды приняла его намерение вынести мне приговор за доброту.
Хотя кривые оливковые деревья не имеют отношения к моему гневу, я пристально смотрю на них, на их ветви, усыпанные золотыми плодами. На нашей стороне оливки вырастают желтовато-зелеными, а не золотисто-желтыми. Вероятно, эти деревья были выведены специально, чтобы их плоды соответствовали мостам и колоннам поместья, которые возвышаются за узловатыми стволами.
Данте упоминал, что жил в каменном доме, окруженном золотыми колоннами. Однажды он даже указал на него с крыши нашей школы, но из-за густой растительности его было трудно заметить. Это его дом?
Должно быть, я задала свой вопрос вслух, потому что вся делегация останавливается, и двое мужчин, возглавляющих ее, оборачиваются ко мне.
– Да. Это дом принца Данте, – говорит Юстус. – Хотя я слышал, что он предпочитает спать в грязном борделе, где ты трудишься.
Глава 28
Мне не терпится поправить Юстуса Росси, сказав ему, что то, что он называет борделем, – это прежде всего таверна, но я сдерживаюсь, потому что мне плевать, что он думает обо мне и моей работе.
– Вы ошибаетесь. Данте не спит в «Дне кувшина».
– Данте? – Бровь дедушки ползет вверх.
– Я училась вместе с ним, поэтому мне трудно называть его по титулу.
– Для человека, получившего лучшее образование, которое может предложить наше королевство, ты говоришь и ведешь себя как тарелексиканская scazza[40], моя дорогая.
Имя дедушки стоит первым в моем списке тех, кого я отстраню от власти, как только стану королевой.
Три моста спустя я не только дошла до короткого списка идеальных кандидатов на его должность, но и добралась до сердца Изолакуори. Здесь больше стражников, чем на островах с казармами: целый полк широкоплечих мужчин в белых одеждах Люче с золотыми перевязями, рукояти мечей сверкают, хотя и гораздо скромнее, чем у Юстуса.
Солдаты не моргают и не пялятся, когда мы проходим мимо них, они больше похожи на статуи, чем на людей. Интересно, нарушит ли кто-нибудь из них строй, если я вырвусь, или солдаты здесь только для украшения?
Звук хлопка ладонью по шее заставляет меня снова посмотреть на дедушку – он только что раздавил насекомое, вместо того чтобы позволить ему прожить свою недолгую жизнь.
Я люблю не всех животных – в конце концов, некоторые жалят, – и все же не могу не испытывать к этому мужчине еще большего отвращения за его безжалостность, так же как и не могу удержаться от пожелания ему попасть под целый рой пчел, чтобы все его тело раздулось. Он, конечно, утопил бы их всех прежде, чем они смогли бы вонзить свои жала, но это было бы потрясающее зрелище.
В конце стены из мускулистых мужчин находятся массивные золотые двери с резьбой в виде солнечных лучей – короны Люче.
– Откройте! – кричит Юстус.
Воздушный фейри, который ранее хотел проткнуть меня своим кинжалом, выпускает порывы ветра из своих ладоней, и они двигают толстый металл. Двери со скрипом отворяются, открывая украшенный мозаикой вход – мозаика изображает солнце в окружении четырех божеств фейри, и все они мужского пола.
Когда я была младше, я однажды спросила Нонну, почему ни один бог не был женщиной. Она объяснила, что это для того, чтобы заставить женщин поверить, что они меньше, и помочь мужчинам почувствовать, что они больше. Мне потребовались годы, чтобы понять, что она имела в виду.
Войдя в тронный зал, я изучаю выложенное плиткой солнце, прежде чем поднять взгляд и увидеть его воплощение. Марко восседает на троне, таком же большом и золотом, как и все остальное в Изолакуори. Во многом он похож на мужчину, которого я люблю. Но во многом совсем не похож.
У него более жесткая челюсть, волосы темнее, глаза острее. Эти глаза скользят по явившейся делегации, прежде чем остановиться на мне. В отличие от Данте, чьи глаза цвета летнего неба, у Марко они темно-янтарные, как
