1894 - Владимир Голубев

Революция в Нью-Йорке завершилась катастрофой. Через два дня после отъезда русских в Канаду из Вашингтона в Нью-Йорк были направлены три железнодорожных эшелона с войсками. Ровно сутки потребовались на восстановление полотна железной дороги, ещё сутки длился обстрел города из орудий. Семья Джулии, не пожелавшая бежать вместе с Ершовым, погибла от случайного попадания снаряда в их дом. Такими же случайными попаданиями были разрушены все соседние дома.

Через год район Пяти Углов был снесен и заменен парком Колумба.

Глава 12

Разочарование

Прошел месяц. Физически Ершов давно выздоровел, но брюзжал до сих пор не в меру. Гусев и Клячкин начали срочно собраться для бегства на Аляску, добывать там золото. Володя, впервые за свою жизнь, повел себя расчетливо, заказав Ершову двигатели для драг. Этому способствовали две тысячи мужиков, родственников и свойственников Прокопа Лукича. Они ехали через Монреаль целый месяц, останавливаясь на пару дней у Ершова.

— Эдак, они все сто пятьдесят тонн золота за один сезон выберут, моим казакам ничего не оставят, — ворчал Гусев.

— Глупости. Двадцать тысяч янки добывали это золото долгие пять лет, в среднем по тридцать тонн в год, а ты двух тысяч мужиков испугался, — пробурчал Ершов.

— Так янки поначалу не использовали драги, вручную работали. А ты своим мужикам две сотни драг обещал. Умножать нужно на десять, не меньше.

— Твои казаки большую часть добычи в свою станицу отправили. Для них внешний вид значимей самой сути. Казаку важен статус, чтобы гоголем пройти, пыль в глаза станичникам пустить. Ты бы, Володя, ввел им в обиход всякие значки за сквозное ранение задницы, за прыжок на коня с крыши; или зеленые береты, за то, что старики духа сначала загоняли до смерти, до поросячьего визга, до полного изнеможения, а потом отмудохали. Казаки от восторга кипятком писать начнут.

— Вова! Не путай! У нас — голубые береты, у МВД — краповые, а зеленые, у твоих америкашек. И ещё!!! Володя, следующая такая глупая реплика с твоей стороны, и я не посмотрю на то, что ты мне друг, сломаю тебе левую руку.

— Обиделся? — захихикал Ершов, как ребенок, но быстро перестал, глядя на бешенные глаза Гусева, — Был категорически не прав!!! Приношу свои самые-самые извинения. Давай-ка, «друг», ближе к делу. Короче, есть цена на двигатель для драги, плати, заказывай. Никаких бесплатных подарков не будет.

— Вот она где вылезла твоя американская отрава! Буржуин недорезанный! Хорошо! Возьми мои полсотни тысяч долларов. У Клячкина триста тысяч есть. Думаю, я смогу с ним договориться на такую же сумму, на пятьдесят тысяч.

— Лопух ты, Володя! Серый своей шкурой почти не рисковал, а денег у него в десять раз больше. Не спорь! В десять раз! Ты ему милицейский склад оружия, считай даром, отдал. А он боевиков дона Calmo вооружил. Три тысячи «итальянских революционеров» рисковали жизнью, выполняя его безумные «революционные» планы, а Клячкин таскал чемоданы зеленых.

— Кому бы я еще это старьё продал? По десять долларов за штуку, заметь…

— Во время бунта? Кеннеди взял бы по двадцатке!!!

— Только денег таких у него не было. А когда появились, мы уже были в Канаде.

— Твой заказ нужно обмыть.

— Я знаю хороший ресторан, тут недалеко. Чисто, уютно, дубовые столы и скамейки, приличная публика: в основном охотники, приехавшие прокутить свою выручку за шкурки. Ни конторских, ни полиции.

— Ага. Каждый вечер мордобой?

— Сядем в углу, посмотрим на бесплатное развлечение, а сами участвовать не будем. Лады?

— Лады. Ты Серегу предупреди, а то он намылится по бабам. А я служанку попрошу задержаться, с детьми посидеть вечером.

— Я же говорю, нахватался ты, Коля, американских привычек. Старшей девочке скоро четырнадцать лет, замуж пора выдавать, а ты няню им на вечер нанимаешь. Неприлично тебе чужих детей у себя держать. У них бабка в Техасе, тетка в Оригоне, родной дядя с семьёй в Ред-Ривере, а это рядом совсем.

— С меня Мария слово взяла. Если бы она захотела отправить детей к родственникам, то упомянула брата, например.

— Пацаны адекватные, а старшая девчонка вредная, не в меру. Дисциплины никакой, — Гусев уже несколько раз пострадал от каверз Франчески, нисколько не боявшейся его грозного вида, — Входит без стука. Разрешения не спрашивает. Мнение своё высказывает. Снег отряхивать заставляет. Служанкой твоей командует.

— Это хорошо, что Франческа не замкнулась в себе, не хандрит, не плачет. А служанке непозволительно строить тебе глазки, у неё есть жених.

Ресторан порадовал Ершова своей французской кухней. Канси и шабли, кальвадос и абсент, по мнению Коли, были так себе, но изыски шеф-повара он оценил. Огромное блюдо с сыром, которое подали в самом начале, поражало разнообразием: мягкий и твердый сыр, из овечьего и козьего молока, жирный и выдержанный. Ершов уловил часть знакомых названий: рокфор, камамбер, канталь, грюйер, шевр, конте. Затем официант принес почти сырой, слегка поджаренный, до корочки, бифштекс. И тут же недопустимый ляп, на гарнир был подан картофель во фритюре.

— Не нравится — не ешь, — жадно сверкнул глазами Гусев. Он мазал толстым слоем паштета тонкий кусок хлеба, и довольно щурился.

— Какой вкуснее? Куриный, утиный или из печени кролика? — заинтересовался Клячкин.

— Сделай пяток разных, маленьких бутеров, и попробуй, — пожал плечами Гусев.

— Могу посоветовать соус бешамель, — льстиво согнулся перед Ершовым официант, но его тут же отодвинул в сторону пьяный посетитель.

Волосатый, шестипудовый верзила попытался сесть рядом с Николаем, на лавке было достаточно места для двоих. Мало того, он потянулся рукой к первому бутерброду с паштетом, приготовленному Клячкиным. Ершов чуть толкнул пьяницу, тот стал заваливаться на пол, ухватился за скатерть и половина блюд посыпалась ему на грудь.

— Суки молодые, — удивительно визгливым голосом закричал верзила. Его английский был ужасен.

Собутыльники верзилы резво вылезли из-за длинного стола, хватая мозолистыми руками высокие бутылки из толстого стекла. Они явно были чересчур трезвы.

Гусев отодвинул Клячкина за спину, легко выскочил на проход, и даже умудрился легонько, пяткой, ударить верзилу по почкам. Тот замолчал, жадно хватая воздух.

— Седьмой раз сюда прихожу, и хотя бы одна морда полезла драться. А нынче целых шестеро, — радостно улыбнулся Гусев, и битые, бывалые драчуны отшатнулись.

Высокий француз со смазливой рожей, и плохо сросшейся бровью, напомнивший Володе Сильвестра Сталоне, расправил плечи, и подвигал руками, показывая своё умение боксировать.