Волчонок на псарне (СИ) - Анна Чарова

Колдун щелкнул пальцами, и время остановилось, гребцы на миг замерли и потеряли к нам интерес, словно нас тут не было. Сердце затарабанило в груди так сильно, что подумалось, грохот выдаст меня, ладони вспотели. Вот он, случай проверить, смогу ли я освободиться — все мои движения будут смотреться естественно.

— Ладно, — прохрипела я, поиграла ножом.

С отвычки он казался тяжелым. Тело тоже ощущалось набитым соломой мешком. Не промахнись, Талиша! Ты не имеешь права на ошибку. Мы принялись двигаться по кругу, постепенно приближаясь друг к другу. Мне безумно хотелось одолеть колдуна, но я вспомнила уроки мастера Тайге и поняла, что шансы у меня невелики: колдун выше на полторы головы, его руки длиннее, у него больше опыта, он наверняка знает, чего ожидать от бойца с тесаком, в то время как я никогда не билась с человеком, вооруженным саблей. Одно понятно: колоть ею неудобно, она создана для того, чтобы рубить. Значит, нужно дождаться момента, когда колдун раскроется и…

Он напал неожиданно — я едва успела отразить выпад, лязгнуло железо, запястье отозвалось болью, но я выдержала и пошла в нападение, но все мои уколы и удары уходили в никуда, мой враг скользил, как водомерка по воде, и я ощущала себя неуклюжим медведем.

— Хватит, — скомандовал он, и я замерла с протянутой рукой, опустила тесак.

Боль придет позже, наверное, запястье распухнет.

— Ты отлично бьешься, — похвалил колдун, но не было чувств в его голосе, и единственный глаз смотрел без выражения.

— У меня был хороший учитель. Раньше я была сильнее, сейчас ослабла — ты запретил вспоминать уроки, — проговорила я как можно спокойней, но злость все равно заворочалась в душе.

— Тебе хотелось бы снова тренироваться?

— Конечно! — ответила я без раздумий и улыбнулась.

— Значит, буду давать тебе уроки.

Улыбка сползла с моего лица, я поймала себя на том, что пусть недолго, но была благодарна колдуну и чуть его не расцеловала. Вот оно, поражение! Я даже не заметила, что благодарю собственного мучителя!

Колдун вскинул бровь — почти лысую, с тремя волосинками:

— Что-то нет так? Ты будто покойника увидела.

Пришлось изображать улыбку:

— Я удивлена. Здорово, что я снова смогу заниматься тем, что мне нравится! Можно оставить себе нож?

— Да, я взял его для тебя. Идем ужинать.

Только сейчас я поняла, что не просто так колдун все это время подсовывал мне милые безделицы, пытался как-то порадовать — Лильен уверена, что он растит меня для себя. О, Заступник! Подождав, пока колдун удалится, я вскинула тесак, замахнулась на крайнего гребца:

— Что вытаращился?

Он криво усмехнулся, огладил вислые черные усы, прищурился:

— Ничего ты мне не сделаешь, крысеныш.

Злость враз оставила меня, я бессильно опустила плечи и побрела в столовую, волоча тесак. До чего же больно ударяться с разбегу о невидимые прутья моей клетки!

Эш уже сидел за столом, колдун присаживался, хлопотала Лильен, расставляя тарелки, меня она вроде как не замечала, но я чувствовала ее внимание, мы теперь связаны одной тайной. Гребцы наловили свежей рыбы, и голова кружилась от запаха. Я плюхнулась на свой табурет, подвинула тарелку и принялась уплетать рыбу, не обращая внимания на остальных. Было так вкусно, что я увлеклась, облизнула пальцы — Эш цыкнул зубом, я извинилась и скосила взгляд на колдуна. Он не ел, он прямо-таки принимал пищу — с достоинством, аккуратно, промокая губы салфеткой.

Чтобы избежать его внимания, надо вести себя мерзко: бэкать за столом, не чистить зубы и не мыть волосы… Так ведь заставят! Что же делать?

С ужином я покончила раньше всех, отодвинула тарелку, поблагодарила Лильен. Колдун зыркнул на меня, поставил на стол глиняный кувшин.

— Это пьянящий нектар, волшебный, очень вкусный и редкий напиток.

Он налил мне в чашку, старик накрыл свою чашку морщинистой ладонью:

— Спасибо, но я не буду пить — сердце что-то расшалилось.

Эш с тревогой смотрел то на меня, то на колдуна, я кожей ощущала, что вот-то произойдет нечто важное, одна я не знаю, что именно.

— Пей, — скомандовал колдун, я послушалась и припала к чашке — напиток был ароматным и сладким, словно сделанным из цветов, а еще от него сразу же стало хорошо и спокойно, тревогу как рукой сняло, будто бы я снова в стойбище, и со мной не случилось ничего плохого, и Мыш ждет меня, чтобы поиграть в набег.

Кряхтя, Эш поднялся, держась за сердце:

— Пойду-ка я, пожалуй. Райгель, помни, что я тебе сказал.

Лильен убрала тарелки и удалилась вслед за стариком, и мы с колдуном остались вдвоем в полумраке. Он встал, зажег еще две свечи и расставил на столе, достал какой-то сверток, развернул и подвинул ко мне:

— Попробуй, это сладости, вряд ли ты ела что-то подобное.

Нектар еще действовал, и я потянулась к янтарным кубикам с чем-то розовым в середине, отправила в рот один и зажмурилась от удовольствия. Голос колдуна стегнул кнутом и заставил меня подобраться:

— Я пугаю тебя, Талиша?

Больше всего меня злило, что он смеет произносить мое имя, оно — мое и ничье больше! Колдун налил себе нектар, плеснул немного мне и продолжил:

— Я и раньше говорил, что юному волшебнику сложнее выжить, чем простому человеку, потому что более опытные маги используют детей, и мало кому удается дожить хотя бы до двадцати. Мне было десять лет, меньше чем тебе, когда в наш дом ворвались мечники. Отца зарубили, мать и сестер не тронули, мне надели мешок на голову и куда-то повезли. Сняли мешок в комнатушке с бойницей, заперли меня и ничего не сказали. Потом начали приходить люди и рассказывать ужасы о том, что меня ждет дальше — сначала я пугался, потом перестал, я и не догадывался, что мне уготована более страшная участь, чем все их пугалки. Есть маги, которые черпают силы из чувств других, без разницы, какие это чувства… На моих глазах убили мою мать, сестер…

— Сволочи! — воскликнула я, сжав кулаки, хлебнула нектара.

Мой мучитель на глазах превращался в человека, в глубоко несчастного человека, который пережил даже больше, чем я. Нет, так нельзя. Убить в честном бою — одно, но вот так мучить слабых… Это отвратительно! Зарги никогда так не делали, и его рассказ пробуждал во мне негодование.

— Не буду рассказывать, как они заставляли меня страдать, незачем этого знать девочке. А когда через сколько-то лет, превратившихся в пытку, я вообще разучился чувствовать и потерял ценность, меня продали, уверив нового владельца, что он покупает отличного бессловесного раба. Чаще всего чувства иссякают вместе с даром, получившийся обрубок человека послушен и доволен всем, но со мной вышло иначе: понемногу вернулся разум и дар, а чувства… Они не вернулись. Ни любви, ни тоски, ни жалости, ни ненависти — ничего. Пусто. Чего я только ни делал, чтобы оживить душу — без толку. Через десять лет я убил мага, который искалечил меня. Я думал, что оживу, когда вгонял ему нож в глазницу, но ничего не изменилось. Потому мне трудно представить, что чувствуют люди, я могу только догадываться.