Собрание сочинений: В 10 т. Т. 5: Секта - Еремей Парнов

Авторитарные замашки Нефедова, очевидно, производили впечатление на администрацию, чьи потуги, собственно, и сделали из него форменного «короля».

Формула, предложенная столпами административной службы в генеральских погонах, выглядела до смешного просто: «Китаец держит на привязи преступный мир, мы водим на коротком поводке Китайца». Сторонники строгого исполнения закона, справедливо полагавшие, что бандиту, кем бы он ни был, место на нарах, остались в меньшинстве. В печати проскользнули сообщения о «санкционированных контактах» высокопоставленных чиновников мэрии и силовых структур с главарями наиболее одиозных группировок.

Предложения об установлении мирного сосуществования и даже сотрудничества между двумя разнополюсными сферами общественной жизни поражало беспринципностью, доведенной до полного абсурда. Циничная логика ГУЛАГа: «Сегодня умри ты, а завтра я», давшая зеленый свет фашизму, возобладала и тут. Машина завертелась с бешеной скоростью. Бумаги с грифом «секретно» обрастали визами лиц, которым законом вменялось ловить преступников и содержать их за решеткой. В отделе ЦК, ведавшем административными органами, готовились проекты решений секретариата — уже под грифом «совершенно секретно».

Примерно так обстояли дела в 1991 году, когда шли ожесточенные баталии по поводу шестой статьи Конституции, узаконившей примат партии над народом и государством.

Китайцу предстояло провести за колючей проволокой еще целых четыре года, но, как по заказу, посыпались письма во всевозможные инстанции. Поднаторевшие на бюрократической переписке «законники», адресуя ходатайство начальнику исправительной колонии, не забывали указать. «Копия Председателю Верховного Суда СССР». Писали Президенту и Генпрокурору, в МВД и даже в Союз кинематографистов. Ходатаями выступали, как правило, люди именитые, титулованные: депутаты Верховного Совета, артисты-лауреаты, спортсмены-олимпийцы.

Бели последних еще как-то можно было понять — Китаец имел звание мастера спорта по борьбе, — то с прославленными деятелями культуры и искусства у вора в законе, казалось бы, не могло быть ничего общего. Но было, было… Какие проникновенные строки рождались под вдохновенным пером! Каким благородным и чистым представал в них случайно оступившийся мастер спортивной борьбы.

Один народный артист, удостоенный и депутатства, и лавров, одинаково близкий властям и спортсменам от мафии, не упускал случая разразиться панегириком в честь униженного и оскорбленного. Как было не прислушаться к голосу, который знала вся, от края и до края, страна? Перед незакатной звездой кремлевских и милицейских концертов, перед тем, кому сама Раиса Горбачева жала руку, не могли устоять руководители высшего звена. Ну никак не могли!

В конечном итоге Коллегия Верховного суда РСФСР пересмотрела приговор Нефедова Владимира Лукича, заменив оставшийся срок пребывания в колонии условно досрочным освобождением. Решением суда Китаец был поставлен под административный надзор.

Под «надзором» в данном случае следовало понимать тесное сотрудничество. О том, насколько плодотворным оно оказалось, можно судить хотя бы по ежедневной хронике криминала. Кривая преступности продолжала неуклонно карабкаться вверх.

Согласно оперативным данным, Китаец организовал несколько заказных убийств, которым сам бог велел оставаться нераскрытыми, и пропал с глаз повивальных бабок с орденскими планками и лампасами. Как того требовала статья 198 в части 2 Уголовного кодекса, он был объявлен в розыск, который опять же никак не мог увенчаться успехом. Дальше бумажной переписки между милицейскими подразделениями дело не пошло.

Связи в самых разнообразных кругах позволили Нефедову обзавестись служебным загранпаспортом, хотя в перерывах между отсидками он нигде не служил. Синий паспорт предоставлял возможность, не спрашивая ничьего дозволения, выехать в любую страну, связанную с СССР безвизовым режимом: от Польши до Лаоса. Однако Китаец предпочел ФРГ, где для получения визы требовалась печать МИДа в графе: «выезд до…» Очевидно, нашлись друзья и в консульском управлении. Впрочем, пара сотен долларов позволяла обойтись и без сердечных объятий.

Так или иначе, объявленная в розыск очень важная персона беспрепятственно пересекла КПП в Шереметьеве и через три часа приземлилась во Франкфурте-на-Майне.

Посетив Берлин, Гамбург и Кельн, Китаец в короткий срок сумел сплотить разрозненные группировки бывших соотечественников в дееспособную организацию. Поставив во главе ее своего выдвиженца Мокроусова, более известного как Валера Монте-Кристо, он отбыл в Соединенные Штаты.

Где и каким путем удалось обзавестись американской визой, так и осталось тайной. Наверняка в консульской карточке против вопроса о судимости не был поставлен крестик, ибо иначе, чем неведением, невозможно объяснить снисходительность иммиграционной службы. О его деятельности за океаном в Москву доходили подробные вести. Притом настолько интересные, что занимали подчас целые газетные полосы.

Но кого сегодня всерьез волнуют газеты?

Стоит Китайцу пальцем пошевелить, и вместо того чтобы копаться в грязном белье, они воспоют ему осанну. И есть, за что. Народ должен знать своих наиболее замечательных представителей. Не важно, что уголовник. Бывшие уголовники заседают в Думе, учат жизни по телевидению. Такой век! Развивается человечество, не стоит на месте. Возьмем искусство, Древнюю Грецию, например. Сегодня три знаменитые грации — проститутка, нимфонка и лесбиянка. Так что лучше не выступать насчет уголовника. Достаточно одного звонка по радиотелефону, чтобы любой, за ничтожным исключением, московский банк предоставил Китайцу кредит на несколько миллионов.

Этим и только этим определяется истинная значимость.

Не приходится удивляться, что вокруг Нефедова вновь поднялась суета. Опять приглашают «короля» володеть, как некоего незаменимого варяга. Править зовут землей, что велика и обильна, но никак не дождется порядка. Теперь уже сам начальник государственно-правового управления мэрии получает санкцию на встречу с матерыми волками и по всем канонам нынешнего этикета созывает «круглый стол».

И, вторя послам, соблазнившим некогда ярла Рюрика, звучит единоустная мольба: «Верните Колю Авдеева, верните в Москву Китайчика. Он наведет порядок. Он станет центром, вокруг которого сплотятся организованные и сильные, он передушит всю эту мелочь, которая устраивает стрельбу на улицах, а вы будете точно знать, с кем вы имеете дело — с одним сильным хозяином».[6]

Что ж, каждое время действительно выдвигает своих героев. Когда Авдеева, взятого в мотеле «Лазурный», выпустили под залог — вернули, вернули Коляна! — Корнилову пришла в голову крамольная, но соблазнительная мысль: «Почему бы не выдвинуть Китайца прямо в президенты?»

До Нефедова он дотянуться не мог, но стреножить его наместника дал себе слово. Едва ли Константин Иванович осознавал это до конца, но Авдеев в его глазах воплощал наиболее отвратительные черты системы, которая была недостойна ненависти, но внушала стойкое омерзение. Она вырисовывалась уродливой химерой, где рядом с блатными мордами в семиклинках вырастали раскормленные рожи в генеральских папахах. Сруби любую, и боль почувствуют все. Стрела, приготовленная Коляну, метила в начальство, не обязательно непосредственное, но осознавалось это скорее в области чувств, эмоций. Бесполезно даже пытаться обрисовать то, что не имеет и не может иметь фигуры. Ни папах, ни кепочек, ни шляп: аморфная масса — тупая, всеядная, лживая.

Созвонившись с начальником российского отделения Интерпола, Корнилов поехал в штаб-квартиру национального центра, для которого мэрия не пожалела выделить бывший дом купца Родионова, причисленный к архитектурным памятникам.

В отличие от многих коллег по прежней службе, Сергей Платонович Невменов успел за короткое время приобрести внешне неброский, респектабельный лоск, отличающий международного чиновника. Изменилась не только манера поведения, но как будто даже и голос, утративший характерные обертоны. Он держался предупредительно и вместе с тем немножечко отстранение), больше слушал, нежели говорил сам, легким движением бровей выражая полное понимание.

— Давно не виделись, Сережа, — преодолев минутное замешательство, по-товарищески обратился Корнилов. — Не звонишь, не появляешься… Наверное, ездить много приходится?

— Куда денешься? — Невменов пожал протянутую руку и слегка прижался щекой. Пахнуло хорошим трубочным табаком и английским одеколоном. Он и одет был, как англичанин: скромный, но дорогой твидовый пиджак, темно-синие идеально отглаженные брюки и галстук какой-нибудь кембриджской школы. — Живем в суете и помрем в суете. Садись, рассказывай…