Преступный человек (сборник) - Чезаре Ломброзо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я собираю рукописи преступников, в которых нельзя, конечно, подозревать притворство, столь часто встречающееся в официальных беседах. Изучая преступников в течение 20 лет, я тем не менее никогда не подозревал тех ужасов, которые открыл в этих рукописях!
Судите по этим отрывкам, взятым наугад:
«Горе тому, кому приходится изведать одиночное заключение; лучше умереть. Необходимо употребить все усилия для побега, так как лучше жить в лесу дикарем или в пустыне».
«Когда тебя будет допрашивать судебный следователь, притворись сумасшедшим; тогда тебя отошлют в сумасшедший дом, откуда ты сбежишь. Что касается меня, то я благодарю Господа Бога! Я счастливее св. Петра! За мной услуживают, как за принцем. Вот так пир! Здесь живется лучше, чем в деревне».
На книге под заглавием «Жизнь Леонардо да Винчи» надписано:
«Леонардо был столь же несчастлив в любви, как и я; но он сделался великим живописцем, а я сделался известным вором. Я приобрел большую известность, заставил занести свое имя и приметы в тюрьмах, по крайней мере, сорок раз, а между тем и я любил во дни моей юности».
«Как я несчастен! Я невиновен, а меня держат здесь за то, что я убил человека (sic!), в то время как на свете людей даже слишком много».
«Дурак тот, кто умирает за отечество!»
Интересна насмешка над тюрьмой в ответе другого заключенного:
«Прощай, Гектор! Ахилл тебе кланяется. Кто беден, тот расплачивается за всех. Одиночное заключение есть утонченное варварство в полном расцвете XIX века».
«То, что говорит этот заключенный, – неверно. Напротив, с нами обращаются слишком хорошо; слишком заботятся о заключенных. Он хотел бы, чтобы его пустили гулять на дворцовой площади, или позволили играть в карты и на бильярде, или, еще лучше, отправиться к госпоже Гостальде.
О, безумный! В таком случае тебе не следовало попасть в эти стены».
Друг разума и правосудия !
«О, уложение! Как тяжело ты караешь мошенничество, тогда как правительство со своими лотереями само мошенничает. Меня осудили на 10 лет за покушение на убийство женщины, которую я считал порядочной, но она таковой не оказалась, и я из-за нее просидел в тюрьме шесть месяцев. Выйдя из тюрьмы, я поклялся убить ее и нанес ей два удара ножом. Эта презренная еще жива, и я об этом сожалею».
«Как только тебя выпустят, отправляйся в Марсель, на улицу… № 9 и потом вместе с Б. отправимся в Нью-Йорк; работая там сообща, с энергией, мы составим себе состояние».
«Красавица моя больше меня не навещает! Когда я выйду, я ее поцелую зубами».
«Хотя мне всего 15 лет, но описание моей жизни и моих странствований составило бы целый том. Я начал с 9 лет. В первый раз я был осужден на 1 месяц; во второй раз на две недели, а в третий – на год!»
Нечто вроде завещания, написанного одним заключенным, известным вором, пытавшимся повеситься; его спасли:
«Я всегда воровал и буду воровать всегда, потому что так уже мне на роду написано. Бумага, на которой я пишу, украдена. Чернильница и перо – также; даже веревка, на которой я собираюсь повеситься, и та украдена. Я более несчастен, чем испорчен. Я имею несчастье не владеть собой и подпадать под влияние других; я одинаково способен на хорошее и на дурное, смотря по тому, что мне внушат. Ах! Почему Бог посылает мне постоянно людей, склоняющих меня на зло. Совершивши новый проступок, которого я клялся не совершать, я сделал это не по моей воле, а вследствие внушения негодяя, который воровал вместе со мной, а впоследствии, ради собственной выгоды, донес на меня полиции; убежденный, что я не имею силы противиться пороку, который побуждает меня желать и присваивать чужое добро; будучи клятвопреступником; зная, что мне предстоит явиться на суд присяжных и замарать в грязи имя, которое мой отец носил с гордостью, я почувствовал отвращение к жизни; и вследствие всех этих соображений, а также по другим причинам, я решился умереть 26 мая, так как это – годовщина моего первого ареста».
«Вот уже четвертый раз я являюсь сюда, всякий раз невинный и чистый, как грязная вода. На этот раз меня поймали с отмычкой. Эх, бедные воры! Их следовало бы отправлять в “Таверну Мавра”, а не в новую тюрьму. Прощайте, друзья мои!»
«Эти люди смеются, а я напрасно вздыхаю о моей свободе. Я невинен, а они не верят этому. Как это милосердный Бог не накажет их.
Справедлива, видно, пословица “Кто сеет добро – пожинает зло, а кто сеет зло, пожинает добро”. Это жестоко – быть невинным и страдать в одиночном заточении. Разве вы не понимаете, ослиные головы, что я невиновен. Уж не хотите ли вы, чтобы я околел?»
«Почему мне никогда не удаются кражи? Я всегда сижу за воровство в этой позорной тюрьме. Бедный, несчастный Кажо!»
«Здесь покоятся бренные останки бедного Тюбана, который, соскучившись воровать в этом мире, отправился совершать кражи в другой мир. Весьма довольные родители пусть помянут меня!»
«Весьма вам преданный Тальбо, предводитель шайки. Я был всегда порядочным человеком и пробыл уже 20 лет на каторге. Я снова в тюрьме, и на этот раз меня присудят к пожизненной каторжной работе. И все это за добро, которое я оказывал ближним. Я убил всего шесть человек; я их удалил из этого мира, так как они слишком много страдали. Я ограбил жилища многих крестьян и затем сжег их. Все ради куска хлеба».
«Старайтесь всегда украсть сколь возможно больше, так как мелкие кражи наказываются всего строже. Слушайте, друзья! Если вы воруете, то воруйте много и осторожно, чтобы не попасться. Все на свете можно украсть. А чтобы выйти сухим из воды, не надо быть дураком. Бог вложил в нас инстинкты, которыми мы должны пользоваться, существуют люди, одаренные наклонностью сажать нас в тюрьмы. Таким образом, мир создан для того, чтобы вечно нас забавлять».
«Лишь только я выйду из тюрьмы, я опять буду постоянно воровать, даже под страхом постоянного житья в тюрьме».
«О, воры! Эти мерзавцы-судьи губят ваш промысел. Не падайте, однако, духом, продолжайте ваше дело».
«Милый друг, посылаю тебе эти две строчки, чтобы сообщить, что я нахожусь в тюрьме. Так как я здесь одинок, то прошу тебя, соверши какой-нибудь проступок, чтобы присоединиться ко мне, вдвоем время проходит незаметно; а когда нас отправят на каторгу, мы станем рассказывать друг другу нашу жизнь».
«Прощайте, друзья! Мужайтесь. Судьи – это шайка негодяев без убеждений: они сами не знают, что они делают и жаждут лишь денег».
«Лукав человек, и все его друзья должны не воровать, а убивать».
Наблюдение Жоли над чтением французских узников дополняют эти документы и показывают, в какой мере тюрьмы являются очагом развращения, источником закоренелости вместо того, чтобы быть исправительными учреждениями.
II
Вот несколько выдержек из книги Готье: «Как гимнастика, – пишет он, – влияет не только на величину и упругость мышц, но и на их форму, даже в известных границах на их взаимное расположение (доказательством могут служить фантастические телодвижения клоунов) и на их химический состав, точно так же несовершенства исправительного режима, неуместность превращать узника при помощи дисциплины в машину, смешение различных категорий преступников, однообразие ощущений, преобладание страха и скуки, плохая пища, обязательное молчание, даже освещение – почем знать, это бледное освещение, особенный полусвет в коридорах и на тюремных дворах – могут, как мне кажется, в течение продолжительного времени оставить след на лице, на глазах, на мозге, на ходе мыслей заключенных и, в конце концов, произвести складки у рта, нахмуривание бровей, нервные гримасы, блуждающий взгляд, странности в жестах и движениях, которые нас так сильно поражают.
Одним словом, в сумраке темницы и под гнетом исправительной дисциплины человек получает облик тюремного сидельца, подобно тому как при других условиях жизни человек получает облик священника, причем атавизм не играет никакой роли.
Лишь таким способом можно понять, почему некоторые заключенные, далеко не закоренелые преступники, доходят до того, что не могут жить иначе как в тюрьме и чувствуют себя вне тюрьмы, как на чужбине; стремятся обратно в заключение подобно раненой дичи, кружащейся на одном месте».
«Считаю нелишним объяснить, что я не говорю о чудовищах, для которых преступления, несмотря на всю опасность, представляются в такой мере жизненной карьерой, в строгом смысле слова, что они считают их “работой”, я говорю не о тех, которые вследствие врожденного предрасположения или вследствие ранней испорченности и неимения иных средств к существованию, кроме грабежа, проституции и убийства, грабят и режут подобно тому, как другие люди пилят дрова, куют железо, ткут сукно, копают землю или марают бумагу; они подготовляют кражу и убийства с важностью и спокойствием купца, обдумывающего коммерческое предприятие».
«Для этого своеобразного населения тюрьма является каким-то печальным, неизбежным предопределением. Это – неудобство, связанное с профессией. Тюрьмы ждут, с мыслью о ней примиряются заранее подобно тому, как средневековый разбойник ждет и мирится с мыслью, что в какой-нибудь несчастный день он повиснет “высоко и коротко”; подобно тому, как рабочий или крестьянин ожидает, мирится с мыслью, что когда-нибудь да придется идти в солдаты; подобно рудокопу, ежеминутно готовому погибнуть от взрыва.
