Сокол и ласточка - Борис Акунин

Двое суток не покидал я своего поста. Не спал, не ел, а попил только один раз, когда над морем пронесся шумный и стремительный ливень.

Ничего примечательного я не увидел и не услышал, если не считать разговора между штурманом и писцом. Тут я, уж можете мне поверить, не упустил ни слова. Но ничего нового, кроме того, что уже было сказано доктору, Логан не сообщил. Правда, в беседе с Клещом он всё напирал на какие-то особенные выгоды захода на Мартинику, но это, вероятно, было уловкой, чтоб распалить алчность чиновника, получающего процент от добычи.

Признаться ли? Мне было жаль Летицию. не выходившую из каюты, и жаль ее бедного отца, но о заходе на Мартинику я размышлял не без удовольствия.

Ах, Малые Антилы! Как они напоминают мои родной остров, мой потерянный рай! Та же буйная зелень, влажное тепло, многоцветные облака. Какое разнообразие птиц! А сколько попугаев! Мы, попугаи, обитаем только в самых благословенных уголках земли. Можете на меня обижаться, но скажу честно: если там, где вы живете, не водятся попугаи, мне вас жаль. Доброго слова это место не заслуживает. Иногда я подумываю о том, чтобы в старости, покончив с морскими странствиями, поселиться где-нибудь на Гваделупе или Доминике и мирно доживать свои век. Вот только найти питомца, который разделит со мной вечернюю пору моей жизни?

На третий день с западной стороны в синей рассветной дымке проступили очертания скал. То был какой-то из островков Петит-Терр, что составляют часть Наветренной гряды — внешнего бордюра Вест-Индии. Зеленые зубчики суши разбросаны тут повсюду. Большинство из них необитаемы, многие даже не имеют названия.

Я перелетел на марс и клюнул нокового матроса (он бессовестно дрых) в темя.

Бездельник вскинулся, заорал:

— Земля! Ахой, прямо по курсу земля! Зазвенел колокол. Корабль проснулся. Все высыпали на палубу.

Я, само собой, уже сидел над квартердеком — подслушивал.

На мостике собрались все офицеры. Те, у кого имелись подзорные трубы, сосредоточенно вглядывались в контуры острова.

— Вроде бы Лоханка, — сказал наконец Логан. — По карте должна быть она… Коли так, обходим с юга, берем зюйд-зюйд-вест и часа через три будем на траверзе Ботона. Там до вечера и простоим. Водой на Ботоне не запасемся, но зато там отличная укромная бухточка.

— Зачем терять время? — спросил Гош. — Чего не повернуть сразу на Мартинику?

— Надо соблюдать осторожность. Хоть воды и французские, но сила на море у проклятых англичан. Днем лучше отсидеться в тихом месте, а плыть ночью, — объяснил ирландец. — Будем скакать мышью от укрытия к укрытию. Кстати сказать, так оно способней и для корсарского дела. Если мимо проплывет кто-нибудь подходящий, мышка может превратиться в кошку. Цап-царап, и готово.

Все, включая капитана, выслушали это суждение с почтением бретонцы в карибских водах были новичками, а штурман явно знал, что говорит.

* * *

С полудня мы встали на якорь в тесной буме Ботона, под укрытием скал, так что с моря «Ласточки» было совсем не видно.

Вся команда кроме вахтенных отправилась на берег — походить по твердой земле, искупаться, поискать съедобных плодов и хорошей воды.

Воспользовались случаем и мы с Летицией.

— Ах, Клара, до чего мне надоели мужчины с их грубыми запахами, руганью, гоготом и испанской болезнью, — тихо говорила моя питомица, вдыхая аромат цветов и трав.

Я поднялся над пальмами, полетал взад-вперед, чтобы проверить, нет ли какой опасности, но чужих не обнаружил. Лишь кое-где виднелись следы костров, скорее всего оставленные буканьерами, которые часто охотятся в подобных местах на косуль или диких свиней.

Островки вроде Богона почти всегда не заселены. Для мирных собирателей жемчуга или рыбаков жить на отшибе опасно — слишком много по морю шастает лихих людей. А для порта нужна большая гавань с хорошими глубинами и надежной защитой от бурь. Здесь же кроме малюсенького заливчика, где не разместились бы даже два корабля, все лагуны были мелки и бесполезны. Зато поразительно красивы с ярко-голубой водой, песчаным дном, изумрудными берегами.

— Кларочка, погляди, какая прелесть! Я искупаюсь, а ты кричи, если кто-то подойдет.

Девочка разделась и долго плескалась в укромной лагуне, вскрикивая от восторга. Как же она, бедненькая, соскучилась по чистоте, по одиночеству, по наготе.

Я знаю, что женщины прикрывают тело одеждой не из стыдливости, как думают мужчины, а чтобы выглядеть привлекательней. Это вроде брачного оперенья у птиц. Не то чтобы я мог считать себя таким уж знатоком женских статей, но все же могу уверенно сказать: подавляющее большинство красоток в платье выглядят гораздо привлекательней, чем в своем природном виде.

Однако Летиция представляла собою исключение. Рассматривая ее упругое, гибкое тело, я пришел к выводу, что моя питомица принадлежит к редкой разновидности женщин, кому одежда только вредит. Плавая и ныряя в прозрачной воде, девочка была похожа на грациозного дельфина необычной золотистой окраски.

Залюбовавшись этой милой картиной, я чуть не прошляпил людей, ломившихся к нашей лагуне через заросли. Тот-то был бы сюрприз!

По счастью, кто-то из них заорал:

— Эпин! Доктор! Куда вы подевались?

Это были наши матросы, чем-то напуганные. Летиция стрелой выскочила из воды, кое-как натянула штаны и рубаху, после чего подала голос:

— Здесь я! Что стряслось?

Выяснилось, что один болван-марсовый (долговязый увалень по кличке Маяк) вздумал купаться прямо в бухте, чего делать ни в коем случае нельзя, потому что здесь повсюду кишат акулы. На мелководье эти хищные твари не заплывают, но горе тому, кто захочет нырнуть со скалы в глубоком месте.

Рыбина просто прошмыгнула мимо, задев Маяка своим шершавым боком и ободрав ему кожу. Можно не сомневаться, что после разворота она бы его сожрала, поскольку вода аппетитно окрасилась кровью, но товарищи успели вытянуть матроса на берег

Теперь он орал благам матом — соль разъедала рану.

Летиция блестяще справилась с этой несложной, но непривычной для нее травмой. Промыла больное место пресной водой, смочила целебным раствором, перевязала чистой тряпкой, и инцидент был исчерпан.

После этого никто из моряков не осмеливался купаться даже в безопасных лагунах.

Пообедав, все завалились спать — прямо на теплой земле. Прикорнул и я, удобно устроившись на ветви кипариса. После качки и ветра эта колыбель показалась мне очень уютной, и я провалился в глубокий, безмятежный сон, какой бывает только на суше.

Мне привиделось небо, и я летал в нем, то взмывая в густую синеву, то плавно падая вниз, гак что замирало сердце. Это мой любимый сон. Я вижу его, только когда все вокруг хорошо и на душе покои.

Но вдруг в дальнем конце небосвода показалась туча, вся лиловая от накопившейся грозовой силы. Туча шипела и посверкивала молниями, словно вылетевшее из пушки каленое ядро. Дра-да-да-дах! — разразилась она раскатистым громом.

И снова: дра-да-да-дах! Дра-да-да-дах!

Я встрепенулся и открыл глаза.

Небо было ясным. Ничем не омраченное солнце едва начинало клониться к западу.

Дра-да-дах! — ударил где-то неподалеку новый разряд грома.

Воздух слегка качнулся. Я заморгал, чтобы прогнать остатки сна — и увидел, что матросы поднялись и быстро бегут к шлюпкам.

Вскочила и Летиция, спавшая под моим кипарисом.

— В чем дело? — крикнула она. Никто ей не ответил.

— Живо на корабль! Живо! — махал рукой боцман. Мое чуткое обоняние уловило запах пороха, а потом снова донеслись звуки пушечного залпа. Где-то неподалеку шел бой!

Четверть часа спустя мы поднялись на борт фрегата, который стоял в самой горловине бухты со спущенными парусами, надежно укрытый тенью скал.

В открытом море, на расстоянии полумили от острова, грохотало и изрыгало дым морское сражение. Я взлетел на середину фок-мачты, чтобы понять, кто с кем воюет, и в то же время слышать разговоры на баке, где офицеры сгрудились вокруг капитана.

— Красный — это англичанин, — сообщил Дезэссар, у которого был самый мощный окуляр. — Вижу флаг с крестом Святого Георгия. Трое остальных — испанцы.

— Что за дурак поставил паруса такого цвета и выкрасил корабль белой краской? — спросил канонир Кабан. — Дорого, непрактично, а главное — за каким чертом?

Дело в том, что один из кораблей, английский фрегат с необычным для судов этого класса хищным наклоном мачт, был с белоснежными бортами и с парусами ярко-алого цвета — ничего подобного мне раньше видеть не доводилось. Он шел наискось к ветру, навстречу трем выстроенным в линию испанцам, не отвечая на огонь их носовых орудий. Неужели он собирался вступить с ними в бой? Один против трех? Притом что флагман неприятельской эскадры был почти вдвое больше, а остальные корабли примерно того же размера, что англичанин?