Шведский стол (сборник) - Ася Лавруша

– Я ни в чем не виноват, понимаешь! Я хотел как лучше, бизнес организовать, деньги зарабатывать! А тут встретил случайно этого козла на крутой тачке, и дернуло же меня похвастаться… Вот и сижу теперь здесь. А что было делать? Оставаться? Так менты наверняка подумают, что я тоже с бандитами связан. На меня и так в городе косо смотрят. У нас же не любят тех, которые что-то пытаются… что-то делают… А если я милиции всю правду расскажу, то меня этот Шмук убьет… Вот я и уехал… Но, видно, зря. Что мне теперь всю жизнь в этом подвале сидеть? И вещи как назло украли… Надо, наверное, возвращаться! В конце концов можно же им сказать, что не Шмук этот, а кто-нибудь другой стрелял. Я этого Шмука и не помню-то толком. Можно же описать ментам кого угодно… Да вон хоть тебя… с серьгой в ухе… Хотя, а вдруг у него тоже серьга, а я ее не заметил? Тогда он подумает, что это я милицию навел… – Старик тоже о чем-то ему рассказывал. Тяжелый с запахом старости дым клубился в подвале. – …А здесь я пропаду! Ни языка, ни профессии. Ну попрошу политического убежища, а они узнают, что меня подозревает уголовный розыск, и что тогда? Вышлют на родину, а там та же тюрьма. Нет, надо возвращаться, пока не поздно. Будь, что будет…

Он открыл кошелек и нашел клочок бумаги с адресом гостиницы, в которой остановилась их группа. Протянул листок старику:

– Ты случайно не знаешь, как туда добраться? Я на каком-то автобусе ехал часа полтора… – Недоуменно глядя в бумажку, старик продолжал говорить что-то на своем непонятном языке. – Ничего ты не знаешь – ни где пляж, ни где моя гостиница, – заключил он, выбираясь из подвала. – Но все равно тебе спасибо! За то, что хоть выслушал…

В розовых лучах утреннего солнца игрушечные домики и молодая зелень живых изгородей отливали перламутром. В небе паслись белорунные мериносовые стада. На свежеполитом, зернисто поблескивающем тротуаре стояла девушка. С длинными льняными волосами, высокая, стройная, в короткой юбке. Он протянул ей бумажку с адресом гостиницы и, мобилизовав воспоминания о школе, сказал по-английски:

– Ай нид зис адрес. Бас намбер…

Взглянув на буквы, девушка вдруг громко рассмеялась:

– Ты из России, да? Знаешь, что здесь написано?

– Ну, название гостиницы и адрес… наверное… – ответил он растерянно, не успев даже обрадоваться тому, что может говорить на родном языке и рассчитывать на понимание.

– Здесь написано: «Частные владения. Убедительная просьба без звонка не входить». Ясно?

– Ясно, – ответил он, заливаясь пюсовым цветом знамени победителя соцсоревнования.

– А где это тебя так обтрепали? – поинтересовалась девушка, присмотревшись к нему. – В порту, что ли, приключения искал?

– Да что-то вроде того, – ответил он со странным и совершенно неуместным чувством довольства собой…

Потом он так и не смог определить, была ли это та самая любовь, мощная и настоящая, или Яне просто удалось на какое-то время развинтить его личность, воспользовавшись положением, в котором он оказался.

К тому времени Яна прожила в Голландии около года, зарабатывая на жизнь шаржами, а до этого закончила два курса английского отделения филфака Ленинградского университета. Рисовала она, если честно, не очень, но туристы реагировали на ее длинные ноги и мгновенно подкупающую манеру говорить. С ней было легко, и все происходящее казалось очень веселым.

Выяснив, что художественных способностей у него нет, но он более или менее уверенно поет и знает десяток гитарных аккордов, она предложила ему просить милостыню у картонной вывески «Подайте югославскому беженцу» и исполнять при этом какие-нибудь выразительные песни!

– Это же роскошная бредятина! – восклицала Яна. – Наши люди, конечно, не поверят и посмеются, но наших здесь мало! А все эти наивные старушки в кудряшках обязательно помогут, чем смогут. И так ты запросто заработаешь на билет в Штаты! Ты же не собираешься возвращаться в этот твой жуткий Жаславль? – убеждала она его, смеясь. Ей очень хотелось в Голливуд. Она заразила его своим желанием. И вообще он подчинялся ей безоговорочно. Как и было велено, просил милостыню, притворяясь беглым югославом и негромко, но проникновенно напевая что-то про «любовь, комсомол и весну». Главное, что она со своим мольбертом стояла рядом и время от времени бросала ему заговорщицкие взгляды, от которых он млел.

Это было совершенно не похоже ни на один из его предыдущих романов. Раньше он легко находил общий язык с девушками, и легко с ними расставался. Несколько раз в него основательно влюблялись энергичные пэтэушницы, одна даже как-то утопиться от любви обещала. Он поклонниц поддразнивал и собирался когда-нибудь жениться в Москве на дочери министра. Теперь же он забыл обо всем – о церкви, о Володьке, о сановных постах и выгодных невестах. Главное – чтобы Яна всегда была рядом.

«Всегда» закончилось через четыре месяца. Они действительно заработали на билеты до Нью-Йорка и успели туда прилететь. Но в аэропорту она от него сбежала с их попутчиком, бледным европейским аристократом лет сорока.

Он снова потерянно бродил по чужим нарядным проспектам и убогим трущобам. Но вспоминал не Яну, а ту самую девицу, собиравшуюся сигануть в Свислочь… А еще стихотворение Маяковского про мост самоубийц, которое они проходили в школе. И подолгу смотрел с Бруклинского моста вниз, на головокружительные глубины Гудзона…

Через пару лет все как-то устроилось. Он получил грин-карту, выучился на таксиста и зачем-то начал со вкусом материться. А на макушке у него разместилась округлая розовая ранняя лысина, беззастенчиво притворявшаяся мудрой тонзурой…

В восстановленном костеле Святой Девы Марии живет вполне симпатичная крыса. Крыса хозяйничает, стучит тарелками, открывает кран, шуршит в ведре. «Эге она, судомойка», – думает маленький мальчик, который пришел сюда вместе с бабушкой. И в голову ему приходит беспокойная мысль, что крыса может иметь собственное имя, неизвестное людям. – Лиомпа?..

Любовь

Юхан Стенмарк родился в пятьдесят втором году на самом севере Швеции в крошечном городе, название которого переводится с саамского как Санный След. С октября по май запорошенный сухим блестящим снегом городок незатейливо жалуется на строгую, требовательную зиму – поскрипывает, как дверь в гостеприимном деревенском доме, трещит, как огонь в работящей печке. Краснобокие белоголовые дома в освещении круглосуточно работающих фонарей выглядят модниками, хоть и очень неохотно надевают на себя рекламные щиты и прочие современные урбоукрашения. Закованные в ледовую броню деревья от порывов ветра звенят ветками, как лошади колокольчиками, а под фонарями, притворяясь диковинными насекомыми, увлеченно летают всякие искрящиеся снежные мелочи. Небо цвета маренго, опротестовывая северную сдержанность, переходящую в скуку, иногда самовозгорается. И несмотря на то, что местные жители не отличаются особой тягой к знаниям, латинское название северного сияния – Aurora Borealis – горожане запоминают с самого детства.

Где-нибудь к середине июня Ботнический залив окончательно освобождается ото льда, и наступает краткое, но пронзительно светлое лето. Спешно зацветают острова архипелага, шумно машут перистой листвой крепкие березы – белокожие, многоглазые, с черным саамским прищуром. По нежно-розовому небу изредка прохаживается белооблачный обоз, и свежий молочный воздух утоляет жажду лучше воды. Пожалуй, только прожорливые комары слегка портят общее удовольствие. Спокойствие характеров и событий не позволяют жизни меняться, но это никого не огорчает – скорее наоборот.

Впрочем, полвека назад, сообщение о появлении на свет Юхана Стенмарка вызвало среди обитателей Санного Следа заметное оживление. Об этом узнал каждый из сорока девяти тысяч девятиста девяносто девяти жителей города – потому что Юхану посчастливилось родиться пятидесятитысячным горожанином. На первой странице местной газеты напечатали их семейную фотографию, а от муниципалитета родителям подарили красивую керамическую тарелку с городским пейзажем и большую оленью шкуру. Так что Юхан с самого детства ощущал собственную исключительность – хоть ему и приходилось прятать это чувство за стенами родного дома, носить его как приватную пижаму. По социальным нормам Санного Следа публичная демонстрация собственного – пусть даже заслуженного! – превосходства считалась верхом неприличия. В почете были такие добродетели, как скромность, немногословность и трудолюбие. Последнее было для Юхана совершенно естественным, первые два давались с трудом, и их все время приходилось изображать, лавируя волей.

Юхан никогда не сидел без дела. В детстве не хулиганил, хорошо учился, помогал родителям по дому, ходил с отцом и старшим братом на охоту. И очень любил свой дисциплинированный холодный край. Организовывал для одноклассников походы в окрестные леса, знал всех северных птиц и запросто мог изобразить, как поет какой-нибудь крохаль, оляпка или утка-гнилушка. Подзаработав как-то летом на сборе морошки, купил дорогой бинокль для наблюдения за птицами. Мама закатила глаза и хлопнула в ладоши – мол, безумные же деньги! – но на самом деле ей нравился поступок сына, и втайне она тоже считала, что ее мальчик не такой, как остальные дети…