Токсичный компонент - Иван Панкратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На вопрос «Почему он так принципиально резок с родителями?» Кириллов как-то ответил Добровольскому:
– Я этим дебилам всё могу простить, Максим Петрович – и то, что они памперсы поменять не могут, и накормить вовремя забывают, и температуру не знают как измерить, и то, что у них дети постоянно брошенные, пока мамки-дуры в телефонах сидят. Могу. Но не прощу. И знаешь, почему? Потому что я за свои двадцать лет в этой реанимации столько детей, в простыню завёрнутых, вынес, что лучше тебе не знать. Были всякие – и такие, что в шестнадцать лет на каталку не помещались, и такие, что не поймёшь, где он там в клинитроне лежит под одеялом. И когда дети умирали, мамаши, конечно, выли в голос, волосы на себе рвали, кто по стеночке сползал, кто на полу валялся, кто под капельницей, а выносил их детей – я. И не дай тебе бог такой груз, Максим Петрович, не дай бог.
Получал, конечно, Кириллов за свою прямоту выговоры, и не раз. Родители на него жаловались частенько – и Лазареву, и руководителю стационара, и в Минздрав. На диктофон записывали, видео снимали, в соцсети выкладывали – возмущённые, обиженные, оскорблённые, ни в чём, конечно же, не виноватые. А потом, спустя неделю в реанимации, им становилось понятно, что жив их ребёнок, конечно, благодаря ожоговым хирургам, но огромную работу по выведению из шока, по борьбе с осложнениями вёл именно Николай Дмитриевич.
Добровольский помнил, как впервые увидел Кириллова на общей пятиминутке и услышал странную формулировку доклада:
– В ожоговую реанимацию поступил пятимесячный организм мужского фенотипа в тяжёлом состоянии. Родители-дебилы решили искупать ребёнка, но что-то пошло не так и как результат – термический ожог шеи, туловища и конечностей третьей А Бэ степени сорок процентов, прогноз крайне неблагоприятный…
Лазарев помолчал немного, задумавшись о чем-то своём, потом добавил:
– Я заметил на дежурствах, хоть их у меня и не очень много, – есть такое время в вашем ожоговом отделении, я его называю «полуночный чай». Как только пол-одиннадцатого на часах – жди, сейчас приедут. Чаю захотели попить перед сном. И почему у вас в это время дети не спят, хочется спросить? Какого хрена они у вас вокруг стола ползают, а не в кроватке лежат? «Они, – говорят, – у нас на руках лучше засыпают». Берут на руки, телефон на стол кладут, наклоняются и трескают печеньки. А ребёнку – ему же интересно! Он же ещё дурачок!
«Несмышлёныш» – почему-то сразу вспомнилось Добровольскому, но он не стал влезать в монолог Лазарева со своими терминами и мнениями, тем более что согласен он был с Алексеем Петровичем на сто процентов. Детей, поступающих именно в указанное им время, было достаточно много – родители подгоняли их график под свои желания, стараясь прожить день максимально полно и после работы не торопясь ложиться спать. Вместе с ними никуда не спешили и дети.
– Вот они и тянут руки к чашкам, – присоединился к разговору Кириллов, до этой минуты просто слушавший коллег. – А потом начинаем операцию по спасению, звонки в ожоговое. Это ещё хорошо, если день, все на месте. А случись такое ночью, да если здесь простой дежурант из поликлиники? Какой помощи дождёшься?
– Ты уж так поликлинику нашу не опускай, – всё-таки вставил слово Добровольский. – Там люди опытные. Они по-честному к нам учиться приходили. В свободное, между прочим, время. Сидели тут с нами, слушали советы, на перевязках присутствовали, вопросы задавали – про детей особенно.
– И как, помогло? – скептически спросил Кириллов.
– Если честно, не очень, – согласился со скепсисом коллеги Максим. – Но они хотя бы звонят и спрашивают. И при любом непонятном случае вызывают реаниматолога, кстати – за что вашему брату низкий поклон.
Кириллов удовлетворённо поднял большой палец, соглашаясь с последним предложением.
– А насчёт поликлиники я тебе так скажу, – решил он всё-таки добить эту тему. – Послушал я их на докладах. Особенно одного, имя его забываю. Такой самоуверенный. Помнишь, как-то Аллу нашу прямым текстом послал и дверью хлопнул?
– Русских, – напомнил фамилию Добровольский. – У него, говорят, кто-то в краевом Минздраве есть, потому и терпят.
– Точно, Русских. Он рассказывал то ли про панкреатит, то ли ещё что-то – я уже не помню. В хирургии ведь стандартный набор диагнозов – стриктуры, язвы, грыжи, полипы, панкреатиты. Он докладывает что-то, а я прямо вижу его в телевизоре, а под ним субтитры: «Основано на реальных событиях. Некоторые элементы общей хирургии, анатомии, физиологии и биохимии изменены для придания докладу художественной ценности». Анна слушает и записывает, Порываев рисует, как обычно, на листочке, а Лопатин просто уткнулся в телефон и что-то там пальцем возит. Потому что лучше шарики на экране собирать, чем эти сказки слушать.
Дима Русских был для хирургов и реаниматологов притчей во языцех. Почти все разговоры о дежурствах заканчивались рассказом о том, как Дима что-то где-то недоделал, не дописал, не дообследовал. Довольно часто он становился объектом поиска для дежурных сестёр приёмного и всех хирургических отделений, потому что приходил на работу, выдёргивал в ординаторской шнур из городского телефона, закрывался на ключ и ложился спать. Правда, сестры уже выучили эту странность и бегали к нему, чтобы в случае необходимости разбудить стуком в дверь. Неоднократно руководство больницы пыталось с ним расстаться – безрезультатно. В общем, проблем от него было много, а безнаказанность развязывала руки и давала право хамить налево и направо. Далеко не самые конфликтные врачи, вроде профессора или заведующих отделениями, с приподнятыми бровями выслушивали псевдохирургическую ахинею, заканчивающуюся словами: «Все, я устал, надоело, прощайте!» – и только разводили руками. Уйти Дима мог только сам – и все ждали этого дня, как манны небесной. Кто-то где-то слышал, что его пророчат в ординатуру по лучевой диагностике. Эта новость давала надежду хирургической службы на то, что когда-нибудь Русских смилостивится и покинет больницу, чтобы делать несчастными и злыми других людей.
Мнение Кириллова о нём все знали уже давно – Николай его никогда не скрывал, а сегодня просто лишний раз напомнил, уж больно кстати пришлось. Последнее, что сделал Русских для комбустиологов – это положил к ним
