Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

– Ну, пошто зенки пялишь? Следуй в хату, коли приглашают.

Не чувствуя под собой ног, околдованный всем происходящим Никифор вошел в хату следом за девушкой и, остановившись в дверях, осмотрелся.

Огромная печь делила дом на две комнаты. Та, что побольше, так называемая светлица, имела два окна и была свободна от какой-либо мебели. Окруженный широкими скамьями большой обеденный стол да несколько образов в левом углу, под которыми чадила крохотная лампадка. Посреди стола – огромный чугун, наполненный дымящейся картошкой, вокруг него лежали четыре деревянные ложки. Рядом с чугуном стояла деревянная чаша с квашеной капустой. Видимо, хозяин дома, тот самый старец, заранее ожидал его прихода и готовился к этому. Стоп, но откуда то ему было известно?

Старец сел на скамью во главе стола и внимательно посмотрел на Никифора. Его бездонные голубые глаза, прикрываемые нависшими густыми седыми бровями, излучали какой-то свет, который, казалось, проникал в самую душу казака. Почувствовав себя неуютно, Никифор поежился и отвел взгляд, словно провинившийся мальчуган.

– Я ждал тебя, Никифор, – устало сказал старец и взглянул на переодевшуюся в красный сарафан Мариулу.

Девушка была настолько очаровательна, что от нее нельзя было отвести взгляд. Мариула вела за руку Степана, лицо которого по-прежнему озаряла улыбка глупца или душевнобольного, не имевшего ни единого шанса на излечение.

Мариула села по правую руку старца, а Степан – по левую. Никифору ничего не оставалось, кроме как осторожно присесть рядом с девушкой, хотя он крайне не желал такого соседства. Он боялся в этом доме всего. Боялся смотреть на лицо безумца, которого подсознательно продолжал считать своим умершим братом. Боялся смотреть в лицо старца, который, как ему казалось, знал про него все. А больше всего боялся взглянуть на сидевшую рядом красавицу. Он боялся даже случайно коснуться ее локтем.

– Вкушай трапезу, Никифор, – взяв ложку, проскрипел старец. – Не сердись, коли не по нутру што! Мы здеся привыкши вкушать все то, што Хосподь нам пошлет!

– О себе могешь ниче не сказывать, мы все и так знам, – продолжила девушка, беря ложку и поощрительно улыбаясь Степану.

После этих слов казак едва не впал в состояние полной депрессии. Кушать ему не хотелось, пить… Да, выпил бы что покрепче, да вряд ли в этом колдовском вертепе что сыщется, кроме зелья разве что.

– На-ка вот, испей. – Старик протянул Никифору глиняную чашу, наполненную подозрительной мутной жидкостью. – Коли есть не хошь, напиток сей те силы придаст!

– Дык я… – Казак не нашел слов, чтобы закончить фразу и, осушив одним махом кружку, привычно вытер усы, бороду и губы.

– А теперь спи, казак. – Мариула коснулась могучего плеча Никифора. Глаза его закрылись, а лицо медленно опустилось на стол. – Помни, что ты мне жизнью обязан!

13

Ливень, сопровождаемый грозой, начался ночью. Свирепые отблески молний, яростные раскаты грома, штормовой ветер – все смешалось воедино, грозя разнести крохотное поселение на берегу реки.

Началась паника. Все одевались как попало. Спасали от воды одежду, утварь, порох. То и дело раздавалась отчаянная ругань, когда шалаши, не выдержавшие натиска бури, обрушивались на головы своих обитателей. Бессильные противостоять стихии казаки спешили в атаманову избу, где садились вокруг стола, шутя и матерясь, рыдая и злобствуя. А снаружи завывал ветер, журчала и хлюпала вода.

А ливень все усиливался, и молнии с трудом прошивали плотную стену лившейся с небес воды, окрашивая ее в зеленовато-желтый цвет. В паузах между громовыми раскатами доносился новый пугающий звук – это билась, шипела, лезла на берег, плевалась пеной растревоженная Сакмара.

Прикрепленные к берегу струги жалобно скрипели, качаясь на волнах. Арапов вышел на крыльцо и несколько минут прислушивался. Атаман любил грозу и с интересом следил за сверканием молний, освещавших огороженный лагерь, который уже походил на укрепленное поселение.

Потом он с тревогой подумал о последствиях, которые может причинить разбушевавшаяся стихия, и, подскочив, вернулся в избу, где принялся лихорадочно одеваться. Бревна! Штабеля бревен на берегу!

Выбежав на крыльцо, он столкнулся с Кочегуровым, лицо которого было необычайно взволнованным, искривленным отчаянием.

– Потоп… Гибель всего! – выпалил есаул, перекрикивая завывание ветра и стиснув виски.

– Кара небесная, – простуженно прохрипел оказавшийся рядом Данила Осипов. – Страсть как быстро водица поднимаца!

Арапов стоял, закусив губу. Да, с наводнением бороться трудно. Если вода унесет бревна и струги… Бревна еще напилим, а вот струги. А как их спасешь? На берег тащить надо!

– Всем на реку, а ну, айда!

Атаман побежал к реке, увязая в набухшей от воды земле. Ливень бешено колотил его, бил по рукам, лицу и шее. Шапка превратилась в бесформенный холодный комок. Одежда промокла насквозь. Ноги стали тяжелы и неповоротливы в намокших и облепленных песком и грязью сапогах. Но Арапов бежал, тяжело переваливаясь, хрипло дыша, втянув голову в плечи. Молнии помогали находить дорогу. Но когда он добрался до берега, то не узнал его: на месте ровных штабелей – бесформенные кучи пока еще не успевших уплыть бревен. Берег размыт, исковеркан, залит водой. Струги бешено колотились друг о друга боками, но пока еще держались на привязи.

– Браты, струги спасай! – крикнул он, нащупывая руками закрытый водою канат. – Унесет их, тады до Яицка в жисть не добраться!

Подоспевшие казаки и казачки дружно взялись за работу.

– Поспешайте, браты, струги… – кричал Кочегуров, стоя по пояс в воде.

Петр Пудовкин метался по берегу, увязая в песке, и с отчаянием откатывая бревна как можно дальше от воды. Падая и ободряя криками друг друга, рядом копошились казачки. Никто не командовал, никто не спрашивал, что делать.

Штормовой ветер упорно гнал волны на пологий берег. Люди падали, спотыкались, увязали в песке и глине, но не уходили с берега. Атаман старался быть одновременно всюду. На мгновение остановившись отдышаться, он со злорадством оглядел торжественную и страшную картину, озаряемую блеском молнии.

– Осерчало небо на нас, – прокричал ему в ухо пробегавший мимо Кочегуров и дико блеснув глазами, побежал на подмогу изнывавшим под тяжестью перетаскиваемых бревен казакам.

– А нам-то хоть бы што! – Арапов стянул с ног сапоги, вылил из них воду. Отдыхать и сушиться время пока еще не подошло, но он чувствовал себя неуютно на резком холодном ветру в хлюпающей обуви и промокшей одежде.

Смахнув с лица воду, атаман побежал к берегу и энергично принялся за работу. Он пытался увидеть Степаниду Куракину, чтобы помочь ей. Но в этой ночной суматохе под проливным дождем встретиться было трудно.

Степанида перекатывала бревна, не жалея сил. Когда