Унесенные ветром. Мировой бестселлер в одном томе - Маргарет Митчелл

Ничего не скажешь, первые поселенцы, обосновавшиеся в Терминусе, переименованном затем в Мартасвилл, а позже в Атланту, бесспорно, были людьми предприимчивыми. Деятельные, энергичные, они стекались из ранее освоенных областей Джорджии, да и из других отдаленных штатов в этот разраставшийся вокруг железнодорожного узла городок. Они приезжали сюда, исполненные веры в будущее. И строили свои склады и магазины по обочинам пяти красных раскисших дорог, пересекавшихся позади вокзала. Они воздвигали добротные дома на Уайтхолле, и на улице Вашингтона, и вдоль подножия высокого холма, где мокасины многих поколений индейцев протоптали путь, именуемый Персиковой тропой. Они гордились своим городом, гордились его быстрым ростом и собой, ибо это благодаря их усилиям он рос. Старые города могли давать Атланте какие угодно прозвища. Атланта не придавала этому значения.

Атланта привлекала Скарлетт именно тем, что заставляло Саванну, Огасту и Мэйкон относиться к этому городу с презрением. В Атланте, как и в ней самой, старое причудливо переплелось с новым, и в этом единоборстве старое нередко уступало своеволию и силе нового. А сверх того, некоторую роль играли в этом и чисто личные причины — Скарлетт увлекала мысль о том, что этот город родился или, во всяком случае, был крещен одновременно с ней.

Ночь, проведенная в дороге, была ветреной и дождливой, но когда поезд прибыл в Атланту, жаркое солнце уже храбро взялось за работу и трудилось вовсю, стараясь высушить улицы, превратившиеся в потоки и водовороты грязи. Глинистая площадь перед вокзалом, вдоль и поперек изрытая колесами и копытами, представляла собой жидкое месиво, наподобие тех луж, в которых любят поваляться свиньи, и несколько повозок уже увязло в этом месиве по самые ступицы. Сквозь сутолоку и грязь беспрерывной вереницей тянулись через площадь армейские фургоны и санитарные кареты, выгружая из вагонов боеприпасы и раненых, мулы тонули в этой жиже, возницы чертыхались, фонтаны грязи летели из-под колес.

Скарлетт стояла на нижней подножке вагона — бледная и очаровательная в своем черном траурном платье с траурным крепом почти до пят. Она не решалась ступить на землю, боясь испачкать туфли и подол платья; оглядываясь по сторонам, ища глазами среди всех этих громыхающих повозок, колясок и карет пухленькое розовощекое личико мисс Питтипэт, она увидела, что к ней, с видом важным и величественным, направляется, шлепая по лужам, худой старый седовласый негр со шляпой в руке.

— А это, сдается мне, мисс Скарлетт? А я Питер — кучер мисс Питтипэт. Стойте, не лезьте в такую грязь! — сердито остановил он Скарлетт, которая, подобрав юбки, уже готова была спрыгнуть с подножки. — Вы, глядишь, не лучше мисс Питти, она что твое дитя малое — завсегда ноги промачивает. Давайте-ка я вас снесу.

Он поднял Скарлетт на руки — поднял легко, невзирая на свой возраст и хилый вид, — и, заметив Присей, стоявшую на площадке вагона с ребенком на руках, спросил:

— А эта девчушка — ваша нянька, что ли? Молода еще, чтобы нянчить единственного сыночка мистера Чарлза — вот что я вам скажу, мисс Скарлетт. Ну, да об этом опосля. Ступай за мной, да смотри ребенка-то не урони!

Скарлетт кротко выслушала нелестный отзыв о своем выборе няньки, высказанный весьма безапелляционным тоном, и столь же кротко позволила старику негру подхватить себя на руки. Пока он нес ее через площадь к коляске, а Присей, надув губы, шлепала за ним по лужам, ей припомнилось, что рассказывал Чарлз про «дядюшку Питера»:

«Всю Мексиканскую кампанию он проделал бок о бок с отцом, выхаживал его, когда отец был ранен, короче говоря, спас ему жизнь. Он же, в сущности, и вырастил нас с Мелани, ведь мы остались совсем крошками после смерти отца и матери. Тетя Питти в то время рассорилась с дядей Генри, своим братом, переехала жить к нам и взяла на себя заботы о нас. Только она совершенно беспомощное создание, этакий славный добрый большой ребенок, и дядюшка Питер так к ней и относится — как к ребенку. Даже для спасения собственной жизни она ни по какому, самому простому вопросу не в состоянии принять самостоятельного решения, так что дядюшка Питер должен все решать за нее. Это он, когда мне сравнялось пятнадцать лет, решил, что надо увеличить сумму, отпускаемую на мои карманные расходы, и он же настоял, чтобы я заканчивал свое образование в Гарварде, в то время как дядя Генри хотел, чтобы я окончил местный университет. И когда Мелани подросла, тот же дядюшка Питер решал, можно ли уже позволить ей делать прическу и выезжать в свет. По его слову тетя Питти должна оставаться дома и не ездить с визитами, если он находит, что на дворе слишком холодно или слишком сыро, и он же указывает ей, когда нужно надеть шаль… Он самый умный, сметливый негр из всех, каких мне доводилось видеть, и самый преданный. Беда лишь в том, что все мы трое, со всеми потрохами, находимся в его безраздельной личной собственности, и он это превосходно понимает».

Слова Чарлза нашли подтверждение, как только дядюшка Питер влез на козлы и взял в руки кнут.

— Мисс Питти крепко расстроилась, что не поехала вас встретить. Боится, вы, может, не поймете, но я сказал ей, чтоб не ехала: они с мисс Мелли только в грязи выпачкаются и новые платья себе испортят. Ну, а я сам все вам растолкую. Мисс Скарлетт, вы бы взяли ребеночка-то на руки. Как бы эта пигалица его не уронила.

Скарлетт покосилась на Присей и вздохнула. Присей, конечно, была не лучшей из нянек. Недавнее превращение из тощей девчонки в короткой юбке, с тугими, торчащими в разные стороны косичками, в солидную особу в длинном ситцевом платье и белом накрахмаленном тюрбане приводило ее в состояние радостного возбуждения. Она никак не могла бы достичь столь высокого положения в столь раннюю пору жизни, если бы не война с ее неотложными запросами. Интендантская служба предъявляла свои требования к поставкам с Тары, и Эллин просто не могла обойтись без Мамушки или Дилси, или даже Розы или Тины. Присей еще ни разу в жизни не удалялась от Тары и Двенадцати Дубов больше чем на милю, и путешествие в поезде да еще в непривычном высоком звании няньки оказалось почти непосильным испытанием для ее бедного маленького умишка. Двадцатимильный переезд от Джонсборо до Атланты так ее взбудоражил, что Скарлетт пришлось все время самой держать ребенка на руках. Теперь же зрелище никогда не виданного скопления домов и людей окончательно деморализовало Присей. Она подпрыгивала на сиденье и вертелась во все стороны, так при этом подбрасывая ребенка, что он стал жалобно хныкать.

А Скарлетт с тоской вспоминала старые пухлые руки Мамушки, которой стоило только прикоснуться к ребенку, чтобы он тотчас затих. Но Мамушка осталась в Таре, и тут уж ничего нельзя было поделать. А брать маленького Уэйда к себе на руки не имело смысла. У нее на руках он будет орать ничуть не меньше, чем у Присей, да еще станет хвататься за ленты и стягивать с нее чепец и, конечно, помнет ей платье. И Скарлетт сделала вид, что не расслышала слов дядюшки Питера.

«Может быть, я со временем и научусь обращаться с детьми, — с досадой думала Скарлетт, трясясь в коляске, с трудом выбиравшейся из привокзальной грязи. — Но все равно мне никогда не доставит удовольствия сюсюкать над ними». И видя, что личико ребенка совсем побагровело от крика, она сказала раздраженно:

— Дай ему соску с сахаром, Присей, она у тебя в кармане. Сделай что-нибудь, уйми ребенка. Он, понятно, голоден, но я же сейчас ничем не могу помочь.

Присей достала сахар, завернутый в марлю, который сунула ей утром на дорогу Мамушка, и ребенок затих, а Скарлетт стала поглядывать по сторонам, и ее настроение немного поднялось. Когда дядюшке Питеру удалось наконец выволочь коляску из глинистых рытвин и выбраться на Персиковую улицу, она почувствовала, что любопытство впервые за многие месяцы снова пробуждается в ней. Как вырос город! Всего лишь год с небольшим назад была она здесь в последний раз, и казалось просто непостижимым, что маленькая Атланта могла так перемениться за столь короткий срок.

Весь прошедший год Скарлетт была так погружена в свои несчастья, а постоянные разговоры о войне так ей прискучили, что она оставалась в неведении тех коренных перемен, которые начали совершаться в Атланте, лишь только прогремели первые выстрелы. Железные дороги, сделавшие Атланту центром пересечения всех торговых путей в мирное время, приобрели в дни войны важное стратегическое значение. Расположенный вдали от района боевых действий, город этот с его железнодорожным узлом стал связующим звеном между двумя армиями Конфедерации — армией Виргинии и армией Теннесси и Запада. И через ту же Атланту шли пути, соединявшие обе эти армии с глубинным Югом, откуда они черпали все необходимое для фронта. А теперь, отвечая нуждам войны, Атланта становилась и промышленным центром, и военно-санитарной базой, и главным арсеналом, и складом продовольствия, поступавшего для сражавшихся армий Юга.