Звери до нас. Нерассказанная история происхождения млекопитающих - Эльза Панчироли

помогло нам рассмотреть и понять то, что происходило в позднем триасе. Прежде между многочисленными цинодонтами триаса и млекопитающими юрского периода была огромная пропасть. Новые крошечные окаменелости ее заполнили, обозначив появление млекопитающих среди множества немаммальных цинодонтов.

Первые млекопитающие отличаются от остальных своих сородичей, в частности, одной особенностью: челюстными суставами. Из-за отсутствия мягких тканей и существования целого ряда животных, имеющих черты, сходные с признаками млекопитающих, исследователи должны были обозначить границы. В летописи окаменелостей должно быть что-то, на что можно было бы указать: этакий крестик на карте. И в итоге ученые выбрали челюстный сустав. Если задняя часть челюсти образует соединение с чешуйчатой костью (область щеки в черепе), то вуаля, это млекопитающее! Если этого соединения нет, то нет и млекопитающего.

По правде говоря, даже в этом разграничении есть оговорка. Млекопитающие позднего триаса жульничали. У них были как новые челюстные суставы, так и остатки сустава немаммальных цинодонтов. Эти остатки формировались между сильно уменьшенной суставной костью, все еще крепящейся к задней части челюсти, и тем, что осталось от квадратной кости, крошечной части черепа, спрятанной под щекой. И все же эти зверьки, несомненно, самые ранние наши сородичи и предшественники следующих 220 миллионов лет пушистых теплокровных инноваций.

Их появление шло с позднего триаса до самых первых дней юрского периода. Оно совпало с массовым вымиранием в конце триаса, которое поменяло местами родословные великих рептилий, «понизив» в должности крокодилов и поставив динозавров на первое место в наземной экосистеме Земли. Почти все немаммальные цинодонты вымерли, остались только выносливые тритилодонты и несколько видов трителодонтовых, большую часть их позиций заняли рептилии. Экологическое пространство трещало по швам от динозавров, которые не только заняли ниши, оставшиеся от терапсидов и крокодиломорфов, но и увеличились в размерах, став настоящими гигантами и заняв прочное место в человеческом воображении.

На первый взгляд может показаться, что первые млекопитающие были ничтожными. Очевидно, они проиграли битву с рептилиями, так называемыми королями тирании. Ревущие динозавры изображены на тысячах книжных обложках, они сотрясают наши телеэкраны, и в целом они больше похожи на монстров из ночного кошмара, чем на живых существ. Млекопитающие на их фоне кажутся не более чем их закуской.

В 1925 году исследователь по вымершим млекопитающим Джордж Гейлорд Симпсон написал обновленную версию великой монографии Ричарда Оуэна о мезозойских млекопитающих. Несмотря на то что он сделал свою карьеру на их изучении, он писал своей сестре следующее: «Я занимаюсь этими мерзкими тварями уже почти четыре года. Остается только молить небеса, чтобы при моей жизни никто больше не нашел новых видов»9. Они были низшими существами даже для него. Мало на кого производили впечатление их миниатюрные тела.

Такое негативное отношение в целом не изменилось. Во многих книгах, научно-популярных статьях и публичных выступлениях мезозойские млекопитающие очерняются как средствами языка, так и используемыми сравнениями. Они таятся, ползают и бегают в тени благородных рептилий. «Похожие на крыс» паразиты. Угнетенные и порабощенные могущественными ящерами. Объект насмешек. Неудачники.

Нам говорят, что во времена динозавров млекопитающие ничего из себя не представляли, поэтому мы преспокойно пропускаем их в изучении жизни на Земле. Большинство книг по эволюции млекопитающих начинаются только тогда, когда они окончательно освобождаются от своих хозяев и становятся больше. Потому что чем больше, тем лучше, верно?

Предлагаю вам следующую игру. В следующий раз, когда будете смотреть документальный фильм о дикой природе, палеонтологии или эволюции, выпивайте стопку чего-нибудь крепкого каждый раз, когда рассказчик говорит об «успешности» животного. А если речь зайдет про «самого успешного» представителя, не стесняйтесь наливать еще. Напиться не составит труда, потому что успех – одно из самых часто используемых описаний в документальных фильмах о природе и в целом в зоологии.

Что, собственно, подразумевается под успехом? В нашем обыденном понимании мы часто так говорим про крупные организмы, потому что считаем размер аналогом успеха, будь то явно или неявно. Киты и слоны, например: у них, должно быть, все хорошо, раз они выросли такими большими. Если говорить научным языком, успех аналогичен приспосабливаемости. Обычно это определяется с точки зрения передачи генов: чем успешнее вы передаете свою ДНК следующему поколению, тем успешнее вы в эволюционном смысле.

Но когда большинство людей используют слово «успех» в отношении животных – как в обиходе, так и в научных кругах, – на мой взгляд, они редко имеют в виду точное биологическое определение. Обычно подразумевается что-то из следующих четырех показателей: живучесть в течение геологического времени; изобилие или разнообразие; широкий географический ареал; и смутное представление о том, что какое-то животное «лучше» (то, что мы чаще всего ассоциируем с сверххищниками, которые, как нам почему-то кажется, куда лучше справляются с выживанием, чем их гораздо более крупные травоядные собратья). Акулы – вот хороший пример того, что большинство назвало бы «успешной» группой.

Придерживаетесь ли вы биологического определения или разговорного, одно неоспоримо: мелкие млекопитающие успешны. Как и насекомые, ящерицы, грибы – даже бактерии невероятно успешны. И все же мы редко говорим об этих организмах, используя такие термины.

Пришло время переосмыслить наше представление о том, что значит успешность в игре эволюции.

Мезозойские млекопитающие правда уменьшились в размерах в позднем триасе. В итоге они стали намного меньше своих предшественников, в то время как динозавры становились только крупнее. Однако размер млекопитающих был отнюдь не недостатком, а откровением. Они – пионеры миниатюрности среди наземных позвоночных. Им не было места среди гигантов, и потому они пошли другим путем: стали совершенными в своей крошечности.

Более быстрый метаболизм и более теплая кровь были подарком от их предшественников. Эти черты означали, что в позднем триасе млекопитающие могли не только стать меньше, но и вести ночной образ жизни. Холод ночи не представлял преграду для животного с собственной системой обогрева. О ночном образе жизни первых млекопитающих свидетельствует одна особенность, которая досталась нам от них по наследству.

Внутри нашего глаза есть два основных типа фоторецепторов, или светочувствительных клеток. Первые, называемые колбочками, менее чувствительны к свету, но обеспечивают более высокое разрешение – они лучше подходят для дневного зрения. Другие рецепторы, называемые палочками, более чувствительны к свету, но эта чувствительность достигается за счет разрешения – потому они гораздо полезнее в условиях низкой освещенности.

Изучая живущих сегодня млекопитающих, биологи заметили, что в их глазах много палочек, но всего несколько колбочек (из четырех типов колбочек, присутствующих у других позвоночных, у млекопитающих есть только два). Это обеспечивает их хорошим зрением при слабом освещении, но в результате почти все млекопитающие страдают цветовой слепотой – они не различают красно-желто-зеленые