Политические убийства. Жертвы и заказчики - Виктор Кожемяко

Удивительно ли, что дети и подростки стали гораздо чаще умирать? Даже в благополучной школе, где учился Андрей Тружеников, директор начала разговор со мной с того, что вот хоронили недавно выпускника, умершего от болезни, а несколько раньше – девочку-десятиклассницу, и как это невыносимо тяжело – прощаться с умершими детьми. Одна учительница в этой школе посвятила им прочувствованные стихи:

Они ведь и окрепнуть не успели,

И не познали в жизни ничего,

И первую любовь свою не спели,

Таланта не раскрыли своего…

А я вспомнил: в двух школах, где довелось мне учиться, казалось бы, в труднейшие военные и послевоенные годы, не было ни одного смертного случая.

В чем же дело?

– Государство нынче не любит детей, – говорит директор Екатеринбургского интерната № 42 Вадим Арнольдович Шмаков. – Более того, они сегодня государству в тягость. За них некому заступиться: они «выпали из гнезда». Мы превращаемся в страну «общественных сирот».

К чему ведет такое сиротство, показали и события на Манежной площади год назад. Думаю, правы те, кто увидел в них не только результат последних десяти – пятнадцати лет, но и фрагмент того, что, вполне вероятно, нам еще предстоит пережить. Россия все больше начинает пожинать горькие плоды разрушительных, преступных «реформ», родивших растерянное и больное, жестокое и агрессивное, ни во что не верящее поколение.

«Новое поколение выбирает пепси!» Это не они о себе сказали. Это сказали за них и внушили им, не предложив, кроме «пепси», по существу, ничего. «Пепси» – взамен идей; «пепси» – взамен долга и совести; «пепси» – взамен будущего.

Комплекс

В связи с происшедшим на Манежной площади немало говорили и писали о плохой работе милиции, о неумелой организации ее работы. Действительно, все так. И стыдновато видеть на телеэкране всегда хмуро-озабоченного министра внутренних дел, который все-таки никакой не профессионал. Но вот в одночасье становится, ко всему прочему, – будто здесь ему делать особенно нечего! – еще и лидером новоявленной партии под громким названием «Единая Россия». При галстуке-бабочке, возникнув на днях одновременно с Горбачевым не где-нибудь, а на съезде германских социал-демократов, заявляет с экрана: «Мы – партия национального успеха». Полноте, о каком успехе речь? Лучше бы вы, господин Грызлов, не партийным строительством занимались, а ликвидацией коррупции в органах правопорядка, которая проела тут все насквозь.

Но скажу и другое. Одним лишь «подтягиванием гаек», созданием «полицейского государства» проблему преступности тоже не решить. Потому что в основе ее – целый комплекс причин.

Например, в той же передаче Караулова назывались цифры: половина выпускников учебных заведений остается нынче без работы по специальности, а каждый процент остающихся неустроенными увеличивает преступность на семь (!) процентов…

А самое главное все-таки в том, что из нашего общества вынут стержень – идея справедливости. Конечно, нам нужна единая Россия, и сомнений на сей счет у большинства моих соотечественников, в отличие от Ельцина, не было и нет. Но не менее важно, чтобы это была справедливая Россия! Когда же молодой человек, едва начав воспринимать окружающий мир, видит на каждом шагу чудовищную несправедливость, в нем происходит крайне болезненный внутренний слом.

Разве трудно, например, понять чувства подростков из нищих, ограбленных семей, когда они в ярости крушат иномарки? Ведь среди тех, кто разъезжает на этих шикарных «тачках» и блаженствует на богатых виллах, много таких, которые нажились за счет других, а теперь еще и бравируют своим богатством.

Печальные результаты утвердившейся вопиющей несправедливости так или иначе отразились на миллионах людей и ощутимы во всех сферах нашей жизни. Обращусь к спорту, поскольку он как бы вмешался в трагические события на Манежной. Так вот, почему после 1991 года мы и здесь резко сдали свои позиции?

Недавно в одной из телепрограмм снова был поставлен этот вопрос. Две крупные неудачи подряд: наша сборная по футболу проиграла грузинам, а хоккеисты не получили никаких медалей на чемпионате мира. Министру спорта В. Фетисову предложено было три варианта ответа: главная причина – в недостатке денег, в слабости тренеров или в чем-то другом.

Ответ последовал: в другом. Поскольку денег на сборные у нас, оказывается, выделяют сегодня чуть ли не больше всех в мире и подбор тренеров стараются улучшать. А вот это «другое»…

– В свое время, – сказал многоопытный Вячеслав Фетисов, – выступая на международных соревнованиях, мы всегда чувствовали за собой страну.

Страна же была не только сильная (увы, и это теперь в прошлом), но также справедливая, что особенно важно для русского человека. Ибо сказано нашими пращурами: «Не в силе Бог, а в правде».

Но где сегодня эта правда, если у одних все, а у других – ничего? Вместо справедливости и праведности как Бога молодым навязывают в качестве кумира золотого тельца. И люди гибнут за металл.

Болезненная операция, которой подвергнута страна, проводится по чуждым рецептам. По ним пытаются вконец переиначить государство и общество, историческую память и традиции, идеалы и цели, культуру и самих людей, отношения между ними. Деньги, деньги – во главу всего…

Ох, ломка исконного нашего генетического кода и попытка заменить его американизированными стандартами ни к чему хорошему не приводят! Лишь вызывают и накапливают в молодых людях агрессию, которая бьющей пружиной разжалась на Манежной. Лишь уродуют людей, а вместе с ними и всю страну.

Выход

Павел Сафронов, друг погибшего Андрея Труженикова, когда мы обсуждали происшедшее за последние годы с нашей страной и с нашей молодежью, вспомнил программу Даллеса по уничтожению Советского Союза «изнутри». Оказывается, они с Андреем не раз об этом говорили.

– Ставка была на разложение молодежи, и все у американцев, к сожалению, получилось.

Да, он в основном понимает, почему мы потерпели поражение в «холодной войне». Очень остро переживает нынешнее состояние России и своих сверстников. Говорит, что это настоящая катастрофа. Но вот что делать – не знает. Ко всем политическим партиям, а уж тем более к пресловутым «Идущим вместе», относится настороженно или крайне скептически.

– Так где же выход, Павел? – спрашиваю я. – Как изменить положение?

– Учиться, работать… Потом истинным патриотам, честным людям, может быть, постепенно захватывать места в спецслужбах и правительстве…

– Каждому в одиночку?

– Ну, возможно, история сама все исправит…

Повисает молчание. Повисает мой вопрос.

А может, наши читатели что-то посоветуют Павлу и таким, как он? Может, выскажете в письмах свое мнение и по другим поставленным здесь вопросам?

Тогда мы продолжим разговор.

Реквием по Марии

Сегодня – сорок дней после авиакатастрофы 9 июля 2006 года в Иркутске. Все потерявшие в то черное воскресенье своих близких будут их поминать. А я особенно думаю о единственном знакомом мне человеке из 125 погибших. Ее звали Мария, она – дочь выдающегося русского писателя Валентина Распутина.

Бывало, когда я звонил по делам Валентину Григорьевичу, мне отвечал женский голос.

– Светлана Ивановна? – спрашивал я, имея в виду жену писателя.

– Нет.

– Значит, Маша!

Так я ее звал по возрастному своему праву. Уж не припомню, когда мы познакомились, но было это давно и, конечно, в московской квартире Распутиных. Не каждый раз во время моих наездов заставал я ее дома, да и если была, в наших беседах с Валентином Григорьевичем по поводу той или иной очередной его работы не участвовала. Но после делового разговора Светлана Ивановна, как правило, звала за накрытый стол на кухню или в столовую, и, несмотря на мои отнекивания, чаепитие все-таки происходило. А то и самый настоящий ужин. «Вы же с работы», – убеждали меня.

И вот здесь, в застолье, я имел возможность близко видеть Машу и говорить с ней. Красивое лицо ее всегда было серьезным, глаза из-под темных бровей смотрели строго и несколько отрешенно, улыбка редко в них появлялась. Вообще, казалось, что она постоянно погружена в себя, как бывает у людей творческих, в том числе и у знаменитого ее отца.

Да, сходство с отцом не было только внешним. Узнав, что она окончила Московскую консерваторию по классу органа и теперь там работает, воспринял я это как нечто очень естественное, словно дочь писателя Распутина и должна была стать если не писателем, то обязательно художником или музыкантом. А профессиональные ее интересы – Бах, древнерусские церковные распевы – представлялись удивительно соответствующими всему складу личности.

Однажды обратил внимание на появившийся в квартире небольшой домашний орган – первый раз такой видел. Теперь знаю, это работа современного петербургского мастера Павла Чилина: подруга Маши по консерватории рассказала, что лишь в этой покупке она позволила себе принять помощь отца, в остальном старалась полагаться всегда на собственный скромный заработок.