Разведка и шпионаж. Вехи тайной войны - Андрей Юрьевич Ведяев

выпускник Массачусетского технологического института майор Семён Семёнов (Таубман) — оперативный псевдоним «Твен». Именно он установил код Манхэттенского проекта и местонахождение его главного научного центра — бывшей колонии для малолетних преступников Лос-Аламос (штат Нью-Мексико). Завербованный Твеном и получивший приглашение в Лос-Аламос 19‑летний физик-вундеркинд из Чикаго Тед Холл (Theodore Alvin Hall) на первой же встрече в городе Альбукерке в 1944 году передал Лоне Коэн чертежи плутониевой бомбы. Через двенадцать дней после сборки в Лос-Аламосе первой атомной бомбы «Штучка» (Gadget), работавшей на основе распада плутония-239 и имевшей имплозивную схему подрыва, Центр получил её описание, причем по двум независимым каналам — от агентов Чарльз (Клаус Фукс) и Млад, он же Персей (Тед Холл). Первая шифрограмма поступила в Центр 13 июня, вторая — 4 июля 1945 года.

Испытание «Штучки» было проведено 16 июля 1945 года на горе Аламогордо (Нью-Мексико). Вскоре Центр получил подробнейшие документы о характеристиках испытательного взрыва. То же самое устройство имела бомба «Толстяк» (Fat Man), сброшенная 9 августа 1945 года на Нагасаки.

11 августа 1992 года в газете «Красная звезда» было опубликовано интервью с главным конструктором первой советской атомной бомбы РДС-1 академиком Юлием Борисовичем Харитоном. Он впервые упомянул о том, что немецкий коммунист, физик-теоретик Клаус Фукс, работавший с 1943 года в Лос-Аламосе, в 1945 году передал нашей разведке «достаточно подробную схему и описание американской атомной бомбы». Харитон, в частности, произнёс такие слова: «…наша первая атомная бомба — копия американской».

В 1993 году Квасников побывал на торжественном заседании учёного совета Курчатовского института, посвящённом 90‑летию академика Курчатова. Вечером того же дня он позвонил Раисе Васильевне Кузнецовой и сказал, что доклад Харитона и Смирнова смутил его и привёл в недоумение… «И пригласил меня с магнитофоном и видеокамерой к нему домой», — рассказывает Раиса Васильевна. В интервью явно сквозит раздражение в отношении академика Харитона. Цитируя слова Харитона «ну что уж там Клаус Фукс, он же этого вообще не мог вам ничего сказать!..», Леонид Романович восклицает: «А вы, Юлий Борисович Харитон, забыли, как знакомились с материалами? И до сих пор используете это дело, благодаря этим материалам подробным! Поняли? А об этом никто не скажет вам теперь. Когда я ездил в Кыштым (Комбинат “Маяк” по производству оружейного плутония. — А.В.), возил с собой одну из работ — специально по плутонию. И спектру нейтронов. И по расширению ТВЭЛов. Это — работа целая! Он что, с ней не знаком? Он же просил, чтобы ему ее дали… Вопрос по литию. Использование лития. Вот он. Записан. Идет под таким-то номером, и есть номер тома, в который собирали, — номер такой-то. Или вот материал — технология производства атомных бомб. Вот технология идёт. И по диффузии идёт (показывает записи в тетради). Харитон — это руководитель одного из ряда отдельных работ. В этом плане я рассматриваю любого, и академиков. Я со многими встречался и их мнения знаю. И когда говорят: “Это все делал я сам!” — я думаю: “А что вы сами делаете-то?” Я же знаю, откуда вы этот материал получили. Этот материал с фирмы такой-то, а вы его хотите воспроизвести».

Как рассказала Раиса Васильевна автору этих строк, она сама не искала встречи с Леонидом Романовичем. Но ей показалось, что в нём самом к началу 80‑х годов созрело желание несколько приоткрыть завесу тайны над деятельностью научно-технической разведки, в которой он работал с 1938 года. «И вот это его желание, видимо, и привело его к мысли снова побывать в том доме, в котором он не раз беседовал с научным руководителем Атомного проекта Игорем Васильевичем Курчатовым. Сам Леонид Романович тоже был человек незаурядный — строгий, сдержанный, с высоким чувством гражданственности и патриотизма. Судя по всему, талантливый — окончил Московский институт химического машиностроения, затем поступил в аспирантуру. Но когда его вызвали в ЦК и предложили работать в НКВД по линии научно-технической разведки — он сразу почувствовал, что это нужно Родине. А ведь раньше, когда говорили: “Надо Родине!” — люди понимали. Для поколения, которое создавало страну, созидало на своей земле, защищало её — для наших дедов и отцов понятие Родина было святым. И когда они ходили босиком по родной траве и чувствовали под ногами свою землю, то понимали, что “не нужен им берег турецкий…”. И хотя Квасников впоследствии несколько лет провел в США, носил американскую шляпу, видел заокеанский образ жизни — но не упал же он перед ними на колени, и не дал поставить на колени свою Родину, потому что считал, чувствовал, знал и верил, что прекраснее нашей земли нет. В этом с Курчатовым они были схожи. Они защитили страну, когда она была ослаблена войной, оккупацией, разрухой, а на США работал весь Запад и лучшие умы со всего мира. Более того, США засекретили все свои разработки по урановой тематике ещё до начала войны, но использовали наши — например, Флёрова и Петржака, которые в 1940 году под руководством Курчатова открыли явление спонтанного деления ядер урана. И если бы американцы по дну Атлантического океана не получили бы сведения об этом открытии — сколько бы лет они шли к нему? А без него невозможно было осуществить атомный проект. Насколько я помню, США ведь реализовывали английский атомный проект. Воспользовавшись всеми этими разработками, они убили население двух японских городов, чтобы показать — русские, смотрите, что с вами будет! Это как? Так что уж извините, но разведка всегда и везде решает поставленные перед ней задачи, помогая обеспечить необходимый ядерный паритет».

И во главе созданной им национальной разведывательной службы страны, разработавшей технический проект для наших физиков, все эти годы находился Генеральный конструктор Государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия. Да, украли «чертежи». Но ведь это, возможно, самая «крутая» операция в мире военно-промышленного шпионажа, которым занимаются все цивилизованные страны.

Вялотекущая исследовательская работа сразу же сменилась энергичным инновационным рывком вперёд. 9 апреля 1946 года было принято постановление Совета Министров СССР № 805—327сс о создании КБ-11 при Лаборатории № 2 АН СССР, которому поручалась сборка и испытание атомной бомбы. Причём вначале надлежало сделать плутониевую бомбу. Такой выбор был предопределён тем, что в Лаборатории № 2 имелась подробная схема американской плутониевой бомбы «Толстяк», сброшенной на Нагасаки. Начальником КБ-11 был назначен Павел Михайлович Зернов, а главным конструктором — Юлий Борисович Харитон.

Строительство КБ-11 на базе оружейного завода № 550 в посёлке Саров возлагалось на Главпромстрой НКВД СССР. Для проведения всех строительных работ была создана специальная строительная организация — Стройуправление № 880 НКВД СССР. С апреля 1946 года весь личный состав