Новое время — новые дети - Ирина Медведева

Но все равно для некоторых детей осознание факта человеческой смертности — это тяжелейшая психическая травма.

А теперь представьте себе, каково шестилетнему мальчику было узнать, что он может умереть прямо сейчас: завтра, послезавтра, через неделю! Да еще насильственной смертью, которая, как он уже знал из кино, бывает сопряжена с болью и ужасом. А у Кирюши обыкновенный укол вызывал панику.

Теперь, когда он знал правду, страх шел за ним по пятам в ногу с охранниками. Больше всего ему хотелось спрятаться за их спины, как за пуленепробиваемый щит, сделать так, чтобы они шли впереди, а он сзади. Но и сзади было жутко. Кирюша представлял себе, как пуля, прострелив взрослого насквозь, все равно попадет в него, и содрогался от ужаса.

Вскоре он наотрез отказался гулять. Никакими силами не удавалось выманить его на улицу: то у Кирюши болела голова, то он начинал кататься по полу, держась за живот, то буквально заходился в кашле.

Кирюша стал видеть страшные сны. И если наяву он часто представлял себе смерть от выстрела, то во сне убийца душил его огромными ручищами в черных перчатках. Кирюша напрягал из последних сил сдавленное горло и звал на помощь.

Дядя Коля, устав от этих ночных криков, уволился, а появившийся вместо него дядя Витя внешностью удивительно напоминал убийцу из Кирюшиных сновидений.

Вскоре у Кирюши начались настоящие астматические приступы. Родители бросились к врачам–аллергологам, гомеопатам и даже экстрасенсам. Результат был нулевой. Не помогали ни холодные обтирания, ни обливания, ни поездки на курорт. Узнав, что астма бывает и невротического происхождения, Кирюшина мать постаралась исключить из жизни ребенка все травмирующие факторы: убрала из дома телевизор, не читала ему страшных сказок, запрещала мужу говорить в присутствии мальчика о каких бы то ни было неприятностях. Она даже отказалась от услуг дяди Вити, который почему–то не нравился ее сыну!

Но вовсе отказаться от телохранителей родители не могли: в их положении это было далеко не безопасно. Так что главный травмирующий фактор устранить не удалось. Да и потом, Кирюша к тому времени был уже буквально нашпигован страхами и психологически не мог обходиться без постоянной охраны точно так же, как он не мог обходиться без ингалятора, заряженного эфедрином.

Кирюша теперь в основном сидел дома и непонятно чего больше боялся: сна или бодрствования. В постель он ложился только со скандалом, а утром подолгу не хотел вставать и лежал, укрывшись с головой одеялом.

Уже пора было идти в школу, но об этом не могло быть и речи. Кирюшу обучали на дому. Впрочем, и это оказалось для него непосильной нагрузкой.

Сейчас ему девять. Из спокойного доброжелательного мальчика он превратился в домашнего тирана. Банкир, которому надоело видеть страдальческие глаза жены, старается бывать дома пореже. Она даже подозревает, что муж тайно завел вторую семью и с ужасом ждет, что он объявит ей о своем уходе и Кирюша лишится отца.

Хотя как знать? Быть может, именно это станет началом Кирюшиного исцеления, ведь вместе с отцом (человеком не самым щедрым) из дома уйдет и богатство. А значит — опасность быть украденным и убитым…

Но пока… пока у Кирюши все чаще и чаще бывают приступы ночного удушья. Это мечется, заставляя судорожно сжиматься легкие, его загнанная страхом душа.

8. ЛЕНЯ

Природа страхов бывает разной, и проявляется она по–разному. Пятилетний Леня больше всего любил играть в полицейского. Причем не с ребятами, а с игрушками. Таким образом «распределение ролей» было целиком в его власти, и роль полицейского всегда доставалась ему, а роли преступников, соответственно, игрушкам. Но само по себе это не вызывало никакой тревоги. Вполне естественный для мальчишки сюжет! Тревожило другое: Леня–полицейский пойманных «преступников»… пытал на электрическом стуле. Нравилось ему и применять раскаленный паяльник. Не настоящий, конечно, а воображаемый. К слову сказать, воображение Лени было несколько однообразным и пугало своей жестокостью. Особенно изощренным пыткам подвергался почему–то большой плюшевый Микки–Маус, беспечно–добродушная мордочка которого, казалось бы, могла склонить к милосердию даже отпетого злодея.

Но самое интересное — в Лениной внешности не было ни тени того, что намекало бы на подобные наклонности! Скорее наоборот. Худенький, тихий, с милым добрым лицом, он был похож на безобидного мальчика Вишенку из сказки про Чипполино. Главным в его облике была та самая врожденная интеллигентность, которая никак не сочетается с агрессивностью и уж тем более с садизмом.

А вот Ленин отец ни врожденной, ни приобретенной интеллигентностью не отличался. Он был типичным «новым русским»: самоуверенный и самодовольный хозяин жизни, не отягощенный рефлексией. Одним словом, грубо сделанный человек. Или, по нашей терминологии — неэлевированный.

Друзей его мы не видели, но со слов Лениной матери знали, что они «еще круче». Открыто она, конечно, не признавалась, но давала понять, что компания мужа, в основном, состоит из мафиози.

— Леня их просто не выносит, — жаловалась мать. — Особенно одного… он такой шумный, чуть что не по нему — сразу в драку. Как–то раз даже запустил в другого нашего гостя фруктовым ножом… Хорошо, не попал… А не приглашать его нельзя — он у мужа начальник… Леня от него под стол прячется. Вы же видите, какой он… Заячья душа. Когда ведьма в мультфильме «Русалочка» появилась, с ним истерика была. На все, буквально на все остро реагирует! Я однажды на даче хотела колорадских жуков потравить, так Ленечка у меня на руках повис. «Мама, — кричит, — не надо! Им же больно будет!»

— И при этом он каждый день пытает Микки–Мауса? — спросили мы.

— В том–то и дело! — с готовностью подхватила мать. — Прямо какое–то раздвоение личности… И говорит, знаете, таким хриплым голосом, так грубо… Жуть берет, когда слышишь.

Мы достаточно быстро сообразили, что дело тут в иноприродности отца сыну. Но все равно оказались не готовы к той сцене, свидетелями которой нам вскоре довелось стать.

Однажды Ленина мама заболела, поэтому папа не просто привез сына на занятие, а вынужден был на этом занятии присутствовать.

«Крутяк» всем своим видом демонстрировал пренебежение к тому, чем мы занимались с детьми.

«Е–мое! Куда я попал? Играют тут в какие–то бирюльки…» — было написано на его скучающем лице.

Особое презрение вызвала наша беседа с родителями в перерыве. Мы как раз говорили о «психотерапии жалостью», о том, что нервных детей очень важно учить состраданию, поскольку тогда они начинают чувствовать себя более сильными.

На этой фразе Ленин папаша сломался. Возмущенно фыркнув, он вскочил с места и подошел к играющим детям. Леня и еще один тихий мальчик, сидя на ковре, строили из кубиков дворец.

— Кончайте лабудой заниматься, парни! — заявил этот деловой человек и резким движением поднял сына с пола. — Мужчина должен уметь бороться. Ну–ка, Леонид, покажи свою силу! Чего стоишь? Не трусь! Налетай первый! Тебя папа как учил?

Леня сжался от ужаса в комок, но покорно замахнулся на друга маленьким кулачком. Отец победно посмотрел в нашу сторону: дескать, вот она, настоящая психотерапия! Однако побоища не получилось, потому что второй мальчик кинулся к своей матери со словами: «Я ненавижу драться!», — и во избежание скандала мы поспешили закончить перерыв.

Но, история на этом не закончилась. Продолжение было дома, вечером того же дня. Леню уложили спать, и вскоре из его комнаты запахло паленым. Вбежавшая в детскую мать увидела Микки–Мауса, привязанного Лениными подтяжками к ноге торшера. Многострадальный мышонок был охвачен пламенем, как ведьма во времена инквизиции. А рядом стоял маленький полицейский в ночной пижаме, и в его глазах горело торжество.

Дело в том, что мы забыли сообщить одну очень важную деталь: Микки–Мауса Лене подарил отец.

Кто–то прочтет эту историю и скажет:

— А что тут, собственно, специфичного для нашего времени? Разность характеров. На этой почве кофликт. Разве раньше так быть не могло?

Так, да не так. Раньше уголовник, запускавший ножом в приятеля, не становился образцом для массового подражания. Прежними аналогами слова «крутой» были «шпана» и «бандит». И отец, обладавший грубой, низменной натурой, на кичился своей грубостью, а скорее с тайной гордостью вопрошал, глядя на своего утонченного ребенка: — И в кого он такой? И государство вполне определенно демонстрировало уважение к интеллигентным профессиям. Теперь же, когда все поставлено с ног на голову, «крутой» отец ощущает себя солью земли, а своего интеллигентного ребенка считает выродком, из которого надо «выбить дурь». Больше того, мы уже встречали немало случаев, когда вполне интеллигентные люди, став «новыми русскими», спешили и сами перенять манеры «крутяков», и навязывали их своим детям. Как вы, наверное, догадываетесь, в подобных случаях конфликт отца и сына выглядел еще драматичнее.