Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И так с голодухи не пухнешь пока! — обрезал Фрол жену.
Собрание должно было начаться после обеда, Фрол пришел с работы пораньше, сказав с порога:
— Собирайся.
— Сейчас, сейчас! Надень вот эту тужурку.
— Дура! Давай новый полушубок. Пимы новые достань. Шарф покупной…
Стешка нехотя полезла за вещами.
— Конюшня-то твоя тоже… смех, а не конюшня колхозная. Решето решетом. На днях заглядывала — снег сквозь стены пробивается. И хоть бы лесу не было в колхозе! Что зимой мужикам делать! Навалили бы ельника, а по весне перебрали весь конный двор. А?
— Переберем. Все видят, что к лету завалится она. Ее и строили на время.
— Не в том дело, что видят. А раз видят, и говорить легче — сразу поймут. Вот ты бы и поговорил на собрании.
— Чего мне! Другие поговорят, коли надо.
— А ты не жди других, ты сам наперед. И про конюшню, и про хлебную полосу за буераком. И нынче хватит… — Стешка подошла к мужу с полушубком, но не протянула его Фролу, а прижала к своей груди. — Слышь, нынче и хватит. А при следующем собрании я тебя еще надоумлю, про что говорить. И все увидят — заботишься о колхозном-то. И Захар увидит…
Фрол, закручивавший портянку, глянул снизу вверх на Стешку.
— Что, что? — сунул ноги в валенки, тяжело разогнулся. — Ну-ка, ну-ка, об чем ты?…
— Ей-богу, Фролушка, клюнет. И об личном подсобном хозяйстве ты не печешься, без корысти живешь, не как иные-прочие. Курей и тех порубил.
— Вон ты куда стелешь! Ловко… — сквозь зубы выдавил Фрол. — Без корысти я, говоришь? Бедняк-пролетар?
Фрол вырвал у жены полушубок. Стешка испуганно отступила шага на два.
— Конечно… Сколь тебе еще на конюшне-то торчать? За конюха я бы в любое время замуж выш…
Она оборвала на полуслове, потому что Фрол подошел к ней, сгреб в кулак лопнувшую на груди кофточку, нагнулся к самому Стешкину лицу:
— Гляди прямо, не виляй глазами, и так косая… Значит, значит, должен я… чтобы…
— Ну да, ну да… Фролушка, родимый! Я обещала вывести в люди тебя — и выведу. Чего же, каждый об себе должен заботиться, — глотая слова, умоляюще заговорила Стешка. — Вот увидишь, не пройдет и году — главным на конеферме будешь. Потом — бригадиром. А там и… Захар — он что, не вечный… Ты на собраниях только не сиди молчком… Ты делай вид… вид делай…
Фрол сильнее сжал кулак, и Стешкина кофта треснула теперь и на спине. Он отбросил жену в сторону, усмехнулся:
— Ладно. Сделаю… вид, — и, не дожидаясь ее, вышел.
На собрании Фрол не был. Домой пришел за полночь, вдрызг пьяный. Стешка сидела на кровати в коротенькой, выше колен, ночной рубашке, с распущенными волосами. С минуту она смотрела, как Фрол раздевается. Пуговицы полушубка не поддавались, словно пальцы были мерзлыми. Тогда Фрол так рванул полушубок, что пуговицы стрельнули в стену и покатились по полу. Стешка вздохнула и поджала губы. И вдруг заголосила:
— Господи, достался же мне идиот полоумный! У других мужья как мужья, живут по умению да по совести… У тебя ведь силищи невпроворот. А кабы к этой силе да умишка капельку! Нет своего — так пользуйся жениным…
Фрол кое-как стащил стылый пим с правой ноги, прислушался к голосу жены. Потом вдруг размахнулся и пустил тяжелый валенок в Стешку, стараясь почему-то попасть в ее голое толстое колено. Но не попал, валенок ударился в окно, и опять, как в день свадьбы, посыпалось со звоном на пол стекло.
— Вот, во-от! — завопила Стешка, вскакивая с кровати. — У тебя силищи только и хватает — водку жрать да одежду рвать! Да над женой изгаляться! Уйду я, уйду, коли так, коли не будешь… А на черта мне?! К Захару в ноги кинусь — он поднимет, подберет. Выбирай, милок: или будешь, как я говорю, или…
У Фрола плавало, качалось перед глазами ее мокрое лицо, мотались спутанные волосы, блестели зеленые, рысьи глаза. Он поднялся, пошел на Стешку. Ее лицо, и волосы, и глаза становились все ближе и ближе… В ушах стоял звон разбитого стекла…
— Кинешься под ноги? — спросил он хрипло. — Значит, совсем хочешь жизни человека решить?
— Тебе… тебе какое дело? — взвизгнула Стешка.
Тогда Фрол наотмашь хлестнул ее рукой, как мокрой, тяжелой тряпкой, по лицу. Стешка упала на колени, испуганно глядела снизу на мужа, словно соображая, что же такое произошло.
— Фролушка… Не тронь меня! Не хочешь, я сама… сама буду…
— Что-о? — рявкнул Фрол.
— Сама выйду в люди… сделаю вид…
Он вдруг, осатанев окончательно, сдернул висевшие на гвозде у порога толстые волосяные вожжи…
Стешка не кричала, распустила все тело, расплылась по полу, словно нежилась под его ударами. Она только прикрыла руками голову да чуть-чуть вздрагивала, когда вожжи обжигали ей спину.
Наконец Фрол выдохся, отшвырнул вожжи, доплелся до кадки с водой. Стуча зубами о железо, выпил подряд три ковша, обливая водой горячую грудь. Подошел к кровати и бухнулся в постель.
Стешка до утра так и пролежала на полу недвижимо, словно муж засек ее насмерть.
Утром Фрол обмыл изуродованную спину жены теплой водой, помазал топленым маслом. Перенес ее на кровать, положил вниз лицом, прикрыл простыней и сел возле на стул.
Стешка долго лежала без движения, потом повернула к мужу голову. Из глаз ее неслышно катились слезы.
— Подурили — и будет, — виновато сказал Фрол. — Давай жить.
…И стали жить тихо, безрадостно, как старики. Свадьба была без веселья, и жизнь потекла без любви, похожая на скучный осенний день, которому нет конца.
Стешку Фрол никогда больше не бил. Потому, может, что не за что было. После того как исхлестал ее вожжами, она сделалась тихой и покорной. Только нет-нет да и вздыхала тяжело о чем-то.
— О чем? — спросил он однажды прямо.
Она вздрогнула, как
