Таганский дневник. Кн. 1 - Валерий Золотухин

Дупак. Я снимаю с себя всякую ответственность.

А люди действительно ждали… никто не покинул зал. Стояла та же гробовая тишина.

Вилар сидел все так же прямо и с предчувствием радости.

Любимов. Гости дорогие, извините, что мы вас заставили ждать, сейчас мы начнем… Артисты дорогие, я понимаю ваше состояние, но тем не менее прошу вас набраться мужества и провести репетицию спокойно и собранно.

Приготовились… Лида, ты готова… Начали…

Я чуть не разревелся, когда сказал: — Борис Можаев… Из жизни Федора Кузькина — Живой.

И спектакль пошел… ровно и в хорошем темпе. Где-то в «Сомах» шеф прокомментировал в микрофон — «Молодец, Валерий». То же самое он сказал в антракте. Вилар приходил на полчаса, просидел все действие и в перерыве смылся.

После прогона в буфете состоялось небольшое обсуждение: выступали Вознесенский, Карякин, Крымова, Кондратович и Виноградов из «Нового мира»… Говорили много хорошего, критиковали почти все финал. Крымова вообще сказала отсечь всю часть после суда, кто-то сказал: «Кузькин гениально смеется». Все посмотрели в сторону буфета, где за ширмой сидел д. Вася, у которого я взял напрокат смех… Говорили, что мало любви с Зинкой. Карякин — «Классический образ получается, поздравляю… Здорово с медалями сыграл…»

Любимов. Молодец, Валерий, я на тебя тогда взбеленился, но важно, чтобы ты сам понял, что ты правильный нашел ход. Продолжай набирать, не теряй, на весь спектакль бери дыхание и беги… Ты бежишь здесь на 10 000 метров, поэтому не сбивайся на мелочи, вези спектакль.

Весь день закончился в толках о скандале и спектакле.

Вечером — «Добрый», еле ноги доволок до дома.

Мой день сегодня.

Вчера и сегодня для меня, может быть, важные дни в рождении моего Фомича. И поэтому я подробно записываю, кто что сказал. Я борюсь со своей слабостью — привязанностью к людскому суждению и чувствую — иногда совсем освобождаюсь от зависимости людского суда, это помогает в работе, в беге, но потом, когда закрылся занавес, хочется понять — нужно ли то, что ты делаешь, людям, в конечном счете для них наш труд, поэтому и тянешься к говорящему и ждешь доброго слова и огорчаешься, не дождавшись.

Сегодня прогон шел грязнее, с накладками и текстовыми и особенно техническими. Были «друзья театра»: Логинов, Толстых, Марьямов, Эрдман с женой, критикесса из управления и сама мадам Целиковская. Это ответственный момент. Почему я боюсь жену и тещу главного больше, чем его самого? Она смеялась. Но не на меня… А жаль… Хотя не очень. Очевидно, это слабость моя нравится женам великих людей.

Жена Эрдмана. Кузькин чудо. — И своей соседке: — Ведь правда, очень хорошо? — И соседка, кажется, согласилась.

Лена Толченова (жена Васильева). Валерка, я тебя поздравляю, ты мне доставил вчера такое удовольствие, я впервые тебе это говорю. Один из всего этого… прям до слез. Молодчина, прекрасная работа…

Критикесса. Удивительно точное попадание исполнителей первых ролей… Золотухин — о, это большая удача и театра и его самого… талантливая работа… А те, кто ему противостоит, марионеточность исполнения, талантливо, но не живые люди. Райком — это не живые люди — марионетки…

Любимов. Я с этим буду спорить… а Смирнов, а Колокольников?? Разве это не живые люди?

Критикесса. Эти двое — да… но мое дело заметить… а ваше — прислушаться, я не вижу тут повода для полемики.

Толстых. Меня смущает музыкальное однообразие, громоздкость стульев, и по-моему, это неудачная находка… И вот Золотухин. Он работает здорово… Изобретательно и по внешним ходам, и по внутренним, и он набирает весь спектакль силу, потом суд и дальше провал… характер не вырастает к финалу, а мельчает… Скорее всего, это драматургический просчет. Вся финальная часть топчется на месте… ничего не происходит.

Эрдман. По-моему, очень интересный спектакль… Какие-то мелкие доделки еще нужно будет сделать, убрать две-три частушки, они надоедают и действуют по инерции на ощущение от всего…

Меня он поздравил лично. Рядом стоял Смирнов, я думал — протянет он ему руку или нет? Нет, не протянул. А мне сказал: «Очень интересная, настоящая работа… Мелкие недоделки… но это когда разыграешься, подпустишь, а в целом очень, очень хорошо…»

Венька. Суд и Счастье, Валюха, гениально. Я смотрел только конец.

Высоцкий. Твоя работа меня устраивает на сто, ну, на 99 %. Валера, это грандиозно, то, что ты делаешь, ты иногда делаешь такие вещи, что сам не замечаешь… очень хорошие места с плотами, «суд», «счастье», «пахота» вообще это твоя удача и Петровича.

Володя говорил много и так хорошо и трогательно, что я чуть не разревелся.

Прилетел Зайчик из Душанбе. Привез себя, денег, гранатов, винограду, редиски… Загоревший и счастливый.

Пасха. Иисус воскрес! Воистину воскрес!

Собирание комплиментов. Отец мой! Помоги мне из этого занятия выйти здоровым и не загордившимся. Что-то в моем Фомиче есть здоровое, кажется, мне удалось его сделать Божьим человеком, добрым и смирным; а если гневится вовсю, то только защищая истину от сволочей.

В нашей профессии есть что-то от гончей собаки, которая идет по следу, или от той, что тащит санки. Как собаку нужно вовремя подбодрить или огреть хлыстом, чтобы она вовремя бежала. Но огреть уверенно и больно в меру, так и артиста. Где-то в середине я начал терять уверенность, даже не уверенность, а ориентир, появились шоры, затолмуженность, и вот тут-то меня стеганул шеф, то, что он стегал меня раньше, было больно, но не закономерно, он еще сам не знал, куда бежать я должен, а когда огрел после первого адового прогона — знал уже точно и уверенно дал мне след.

(запись на полях)

Как хороший егерь знает характер и повадки своей собаки, так и режиссер должен точно знать своего актера, его особенности, психику, чтобы не ошибиться в методе — не стегать, когда нужно погладить, но ударить точно вовремя.

Может быть, мне это все теперь только так кажется… а потом работа еще вся впереди… ни в коем случае не спускать пары, работать, работать, тренироваться, читать, укрепляться в вере… Бог мой, помоги мне выделаться в человека твоего стада.

Два дня — сегодня и завтра не будет репетиций «Живого». Потеря темпа или нужная передышка? Это необходимо уяснить для себя. Очень важно считать, что это — «перевести дух» и можно двигаться дальше.

Два дня битвы за сохранение Любимова, за сохранение театра. Все встали грудью, как один, как сплошная стена.