Проклятые короли: Железный король. Узница Шато-Гайара. Яд и корона - Морис Дрюон

Вдруг из-под балдахина белых с золотом носилок, которые несли за королевой, раздался детский плач.

– Так, значит, сестра, – спросил Филипп, – вы взяли с собой нашего племянника? Не слишком ли трудный путь для такого крошки?

– Было бы неосторожно оставить его в Лондоне. Вы же сами знаете, кто меня там окружает, – ответила Изабелла.

Филипп Пуатье и Карл Валуа осведомились у королевы Англии о цели ее путешествия; она кратко ответила, что просто хочет повидаться с отцом, и они поняли, что пока больше ничего не узнают.

Изабелла сказала, что немного утомилась с дороги; она тут же сошла с белого своего иноходца и пересела в огромные носилки, которые несли два мула, разубранные бархатом, – один был впряжен впереди, другой позади. Обе свиты тронулись по направлению к Клермону.

Воспользовавшись тем обстоятельством, что Пуатье и Валуа снова заняли места во главе кортежа, Робер осадил своего першерона и поехал шагом рядом с носилками.

– А вы все хорошеете, кузина, – сказал он.

– Не лгите так безбожно; откуда бы взяться красоте после двенадцатичасового пути, да еще по такой пыли? – возразила королева.

– Если человек любил ваш образ, лелеял его в памяти в течение многих недель, он не замечает пыли, он видит лишь ваши глаза.

Изабелла откинулась на подушки. Ее снова охватила та странная слабость, которую она испытала тогда в Вестминстере при встрече с Робером. «Действительно ли он меня любит, – думала она, – или просто говорит мне комплименты, как, должно быть, говорит каждой женщине?» Сквозь неплотно закрытые занавеси носилок она видела серый в яблоках конский круп, большущий красный сапог и золотую шпору графа Артуа; видела гигантскую ляжку с узлами мощных мускулов; и она невольно спросила себя, а что, если всякий раз, при любой встрече с этим человеком, она будет испытывать то же смятение, то же желание забыться, ту же надежду проникнуть в неведомый доселе мир… Огромным усилием воли королева овладела собой. Ведь не ради этого она приехала сюда.

– Послушайте, кузен, – обратилась она к Артуа, – сообщите мне поскорее все, что вам удалось узнать, тем паче что сейчас мы можем поговорить свободно.

Робер еще ниже нагнулся к носилкам и, делая вид, что показывает королеве окрестности, быстро рассказал ей все, что узнал, все, чего ему удалось добиться, упомянул о слежке, которую он установил за принцессами, о засаде, которую он устроил у Нельской башни.

– Кто же эти люди, что бесчестят корону Франции? – спросила Изабелла.

– Они едут в двадцати шагах от вас. Они состоят в сопровождающей вас свите.

И Робер сообщил королеве сведения о братьях д’Онэ, о размере их ленных владений, об их ближайших родственниках и об их дружеских связях.

– Я хочу их видеть, – сказала Изабелла.

Артуа помахал рукой братьям д’Онэ, и они приблизились к носилкам.

– Королева изволила вас заметить, – сообщил им Робер, лукаво подмигнув, – я ей тут кое-что порассказал о вас.

Лица обоих д’Онэ расцвели от гордости и удовольствия.

Великан подтолкнул их поближе к носилкам, словно добрый опекун, желающий осчастливить своих подопечных, и, пока юноши почтительно раскланивались перед королевой, чуть не касаясь гривы своих рысаков, Робер говорил с наигранным простодушием:

– Ваше величество, разрешите представить вам мессиров Готье и Филиппа д’Онэ, самых преданных конюших вашего брата и вашего дядюшки. Молю вас быть к ним благосклонной. Ведь я отчасти им покровительствую.

Изабелла на мгновение вскинула глаза на склонившихся перед ней юношей, как бы желая узнать, что именно в их лицах, во всем их облике заставило невесток короля забыть свой долг. Конечно, оба они красивы, а вид красивого мужчины всегда несколько смущал Изабеллу. Вдруг она заметила кошели, прицепленные к поясам обоих братьев, и сразу же перевела взор на Робера. А тот еле приметно улыбнулся. Отныне он может отойти на второй план. Совершенно незачем брать на себя в глазах всего двора роль доносчика. Этой случайной встречи достаточно, чтобы погубить обоих конюших. «Недурно сработано, Робер, недурно сработано!» – похвалил он себя.

Братья д’Онэ, полные самых радужных надежд, повернули коней, спеша занять свое место в процессии.

А из ликующего Клермона уже доносился приглушенный гул голосов, приветствующих двадцатидвухлетнюю красавицу королеву, которая несла французской короне неслыханное бедствие.

Глава VII. По отцу и дочка

Вечером в день приезда Изабеллы король Филипп сидел с дочерью в кабинете замка Мобюиссон, где он любил пожить неделю-другую в полном одиночестве.

– Здесь я советуюсь сам с собой, – пояснял король домашним в один из тех счастливых дней, когда удостаивал их разговором.

Серебряный подсвечник с тремя рожками бросал неяркий свет на стол, на пачку пергаментов, которые Филипп только что просмотрел и подписал. Окутанный вечерними сумерками, глухо шумел парк, и Изабелла, повернув лицо к темному окну, смотрела, как постепенно ночная тень поглощает одно за другим столетние деревья.

Со времен Бланки Кастильской замок Мобюиссон, расположенный неподалеку от Понтуаза, стал жилищем королей, а Филипп превратил его в свою загородную резиденцию. Ему полюбилась эта укромная вотчина, отгороженная от мира высокими стенами, полюбился огромный парк, палисадники, аббатство, где мирно жили сестры бенедиктинки. Сам замок был невелик, но Филипп Красивый ценил его за тот покой, который не могли дать ему другие, более роскошные его владения, и всем им предпочитал скромный Мобюиссон.

Изабелла встретила трех своих невесток: Маргариту, Жанну и Бланку – с сияющим улыбкой лицом и отвечала самым любезным тоном на их приветственные слова.

Поужинали быстро. И сразу же после ужина Изабелла заперлась с отцом в его кабинете, дабы совершить жестокое, но необходимое деяние, которое она определила себе. Король Филипп смотрел на нее тем ледяным взглядом, которым он смотрел на всех живых существ, будь то даже его собственные дети. Он ждал, чтобы она заговорила первая, а она не смела начать разговор. «Какой же удар я ему сейчас нанесу», – думала она. И внезапно присутствие отца, вид этого парка, этих деревьев, вся эта насторожившаяся тишина, вдруг нахлынувшая на нее, вернули Изабеллу к полузабытым годам детства, и горькая жалость к самой себе стеснила ей грудь.

– Отец, – начала она, – отец, я очень несчастлива. Ах, какой далекой кажется мне Франция с тех пор, как я живу в Англии! И как я сожалею о минувших днях!

Изабелла замолкла, она старалась одолеть неожиданно подкравшегося врага – непрошеные слезы.

Наступило молчание, его прервал Филипп Красивый. Тихо, но по-прежнему ледяным тоном он спросил дочь:

– Неужели, Изабелла, вы предприняли столь длительное путешествие лишь затем,