Азимут «Уральского следопыта» - Станислав Мешавкин

Послушайте ее шутейную речь, которую она творит каждый раз, будто ковшом черпает: «Ой, Маша, ты сейчас обхохочешься! Этот ковер у меня на правтике!» (т. е. выправляется на стене, одновременно проходя практику). Посмотрите ее новые работы: «Я все что-нибудь да делаю, ну в магазин-то схожу или в баню, а так все ковыряю иголкой и сама удивляюсь: и как это меня сподобило, ведь красота! Искусство — это очень хорошо, — труды!»

Все, что происходит в музее Ивана Даниловича, — это только начало. Тридцать лет шел он к великой своей мечте. Слыл чудаком, когда таскал на себе — спасал! — двери, простенки домов, потолки, расписанные некогда уральскими народными мастерами. Всеобщая страсть к полированной, одинаковой — чтоб не хуже, чем у соседа — мебели захлестнула, увы, и уральскую деревню. Старые крестьянские дома пошли под топор. Вместе с ними и предметы крестьянского быта — прялки, туески, самовары, иконы местного письма. Иван Данилович первый понял, почувствовал сердцем, что пройдет время, схлынет мода — люди затоскуют в пустоте и одинаковости быта, лишенного творчества, очищенного от земных корней. Он предвидел это и терпел насмешки.

Из письма Ивана Даниловича (октябрь, 1979 г.):

«Может быть, о башне пока ничего и не надо писать, так как дело еще не закончено. Ведь я должен еще привезти две-три избы XVIII века, дом с народной росписью, деревянную часовню, а может, и две, кузницу, деревянную пожарную (с полным инвентарем), создать усадьбу крестьянина XVIII—XIX веков со всеми надворными постройками и орудиями труда, поставить амбары, овин, гумно, водяную мельницу, колодец-журавль, деревню Балакино обнести огородом с полевыми воротами, построить плотину, — восстановить старый пруд западнее деревни Балакино, восстановить кедровую рощу (там еще около десяти кедров сохранилось) и кое-что еще по мелочи. Объем громадный, но все это реально, сделать можно, я в себе уверен, сейчас живу этим. Жена узнала эти мои прожекты — ревом заревела. Ну ничего, она меня понимает: для себя я ни одного дня жить не буду».

У музея в Нижней Синячихе будет долгая жизнь, потому что народное искусство бессмертно. Он будет жить до тех пор, пока люди берут на себя гораздо больше того, что положено им по должности. А такие люди будут всегда. Свердловчане уже видели выставку ковров алапаевской бабушки Христины Денисовны Чупраковой. С ее творчеством, жизнерадостным и ярким, знакомы Суздаль и Москва, Берлин и Лондон.

Но если всходам случайно не повезло, если побегам приходится взрывать асфальт, то им надо помочь. Речь идет не о спасении цветов: вышел я на улицу, такой хороший и добрый, и решил что-нибудь поспасать, хотя мог бы этого и не делать. Нет, дело не в цветах, речь идет о нас самих. Человек не может оставаться человеком без травы и цветов, без живой и прекрасной жизни. Она пульсирует, ее движение физически ощутимо, она ежесекундно напоминает каждому: ты не железный винт в производственном механизме, ты — создатель его, ты — первичен…

Станислав Мешавкин

Шатер в огороде

Комарово — деревушка маленькая, чуть более двадцати домов — раскинулось на берегах уральской реки-красавицы Уфы. От районного центра Артей ее отдаляют двадцать километров, расстояние для нашего века с его Илами, ТУ и Яками настолько малое, что и расстоянием не назовешь. Но если зарядят тягучие дожди, то легче и быстрее от Свердловска до Москвы добраться самолетом, чем проехать на автомашине по избитой, размягшей колее эти несчастные двадцать верст.

Удаленное от столбовой дороги Комарово выработало свой уклад жизни, тот степенный ритм, который идет на пользу душевному и физическому здоровью. Приезжий здесь большая редкость, по вам не скользнут, как в городах, мимолетным взглядом, напротив, подвергнут обстоятельному осмотру. Осмотр начинается задолго до сближения: сначала оценят одежду и обувь, затем прикинут возраст и возможное служебное положение (не из начальников ли?), не спеша поздороваются и непременно оглянутся, дабы удостовериться, насколько вид сзади соответствует виду спереди. По современному говоря, произведут комплексный обзор.

На крышах добротных домов — телеантенны. Телевизору и в больших городах многие молятся как идолу, а в глухой деревушке, особенно зимними вечерами, когда пурга переметет дорожку к ближайшему соседу, сам бог повелевает сидеть неотрывно перед голубым окошечком в мир, приобщаясь к большому свету. Телесеансы проходят своеобразно. В разгаре, скажем, футбольный матч, назревает голевая ситуация, а экран предательски гаснет как всегда на самом интересном месте. Это, значит, кончилась солярка, заглох движок. Зажигается керосиновая лампа, и семья ожесточенно спорит: быть или не быть голу. Окончательным арбитром служит газета, которую опять-таки из-за плохой погоды и дорог доставляют раз в два дня, а по праздникам и выходным и того реже. Поэтому многие жители ведут специальные записи и в присутствии почтальона сличают номера газет, дабы не было потери.

Обычно в деревнях взрослое население собирается около правления колхоза или конюховки. В Комарово разнарядка на рабочий день проходит на высоком обрывистом берегу Уфы. Программа предстоящих дел обсуждается обстоятельно, решения принимаются коллегиально. А кто не согласен, шутят мужики, того под обрыв. Любопытства ради я подошел к берегу. Удержаться при толчке на крутом склоне невозможно, лететь вниз добрых метров пятнадцать, причем ослушника ждут при приземлении камни — валуны и галька. По этой или другой причине, но при мне разнарядка прошла спокойно, да я и сам про себя решил, что на все время пребывания в Комарово буду ревностным сторонником коллегиальности.

Очарование деревне придает Уфа. Так случилось, что все уральские реки оказались в тени первой красавицы среди них — Чусовой. И Чусовая, как настоящая примадонна, ни с кем не желает делиться славой. Спору нет, хороша Чусовая с ее камнями-бойцами, но, право, и у других рек есть свое обаяние. У Уфы нет такой броской красоты, в нее надо вглядеться, чтобы сердцем впитать очарование, которое несут ее лесистые берега, быстрая вода с частыми перекатами, причудливые изгибы, когда плывешь на лодке час-другой в надежде, что приближаешься к цели путешествия и вдруг оказываешься почти в той же точке, с которой начинал отсчет.

Уфа прокладывает свой путь по оконечности Уральского хребта, пограничной с Башкирией, на просторы которой она в конце концов и вырывается. Твердое, покрытое галькой дно, сухие берега выгодно отличают ее от других уральских сестер, к берегам которых и подойти нельзя, если нет на тебе болотных сапог. У нее есть азиатская величавость, но нет дикой угрюмости, краски смягчены близостью башкирских степей, они более нарядные, яркие. Да и комариная армада, от которой в дождливое лето нет спасения, здесь куда менее числом и характером добрее, как мне показалось, чем в северных широтах. Остается гадать: или в далеком прошлом они водились в изобилии, или название деревне дал человек очень впечатлительный, легко ранимый или просто мало путешествовавший по Уралу.

В этих местах Уфа рассекает Бардымский хребет. Река яростно атакует горный кряж. Когда не удается лобовая атака, она отступает, чтобы найти уязвимое место и нанести решающий удар. Отсюда и рождаются причудливые петли-изгибы.

Родословная Комарово восходит к демидовским временам. На руде и древесном угле взошла слава уральского металла. В глухих таежных местах возникали встарь такие деревушки, как Комарово, чтобы питать дровами и углем ненасытные печи тагильских, невьянских и прочих заводов. В наши дни ремесло углежогов забыто. Остались леса, тревожно шумящие своими вершинами. Не перевелась в них живность, редкие по нашим временам звери, о встречах с которыми красочно рассказывает бригадир Юрий Зиновьевич Коростылев.

«…Приехал я однажды на покос. Лошади, спасаясь от жары, разбрелись по лесу, и я, кликнув верного Тузика, маленькую собачонку, отправился на поиски. Тузик залаял, я обрадовался — нашлись, родимые. Вышел на елань и попятился. Метрах в двадцати карабкаются на осину, сталкивая друг друга, два медвежонка, а на моего Тузика грозно надвигается разъяренная мамаша. Я руку к поясу, а нож, оказывается, забыл дома. Схватил толстую палку и думаю про себя: один-то раз все равно оглоушу, а там будь что будет».

На его счастье медведица решила не выяснять отношения и, забрав своих чад, с достоинством удалилась в лес. Ни секунды не медля отправился в строго противоположную сторону и бригадир с собакой…

…Почтальон в деревне не то что в городе — фигура видная, он та ниточка, что связывает Комарово с внешним миром, источник всяческой информации. Стоит почтальону показаться на улице, как из домов высыпают жители. Как большинство людей на Руси, население Комарово не обременяет себя перепиской, ограничиваясь поздравительными открытками, поэтому в сумке почтальона преимущественно газеты и журналы. С одной оговоркой, в данном случае очень важной. Одному из жителей почтальон приносит десятки, а в иные дни и сотни писем. На конвертах помечено: Степану Минеевичу Сыропятову.