"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Мирьям, сглотнув, поднялась, и Лиза, заглянув в шаль, еще улыбаясь, спросила: «Мальчик или девочка?».

— Мальчик, — тихо ответила женщина, опустив голову. «Простите, пани Эльжбета, простите меня». Лиза на мгновение застыла, увидев рыжие волосы, а потом, даже не повернувшись к мужу, велела: «Дай мне шаль и сапожки, и ложись спать».

Федор медленно нашел вещи, и, протянув ей в окно, попытался сказать: «Может быть, что-нибудь сделать…»

— Ты уже сделал все, что надо, — сквозь зубы проговорила жена, пытаясь надеть обувь. «Я о ваше плечо обопрусь, пани Мирьям, — жена накинула шаль, и, выпрямив спину, блеснув синими глазами, сказала: «Пойдемте, пани Мирьям, мальчика помыть надо, и вам — лечь.

Пойдемте».

Они ушли вверх по улице, к еврейской стороне, а Федор, обернувшись, вдохнул запах трав, который исходил от чистой, свежей подушки, и потянувшись за платьем Лизы, прижав его к губам, долго сидел на кровати, глядя на выскобленный пол и беленые стены маленькой комнаты.

— Это ничего, — сказала Лиза, моя руки в деревянной миске. «Оно заживет скоро, не бойтесь».

Мирьям сдвинула ноги, чуть охнув, и посмотрела на мальчика — он лежал чистый, в пеленках, и спал, подрагивая ресничками.

Лиза встала с кровати, держась за поясницу, и сказала, улыбнувшись: «Еще хорошо, что у меня воды на улице отошли, а не у вас в комнате. Сильные схватки, какие, и часто. Скоро и рожу уже».

— Пани Эльжбета, — Мирьям расплакалась — едва слышно.

— Не надо, — ласково сказала вторая женщина, ходя по комнате. «Я вам расскажу. Моя мама покойная очень, очень сильно моего отца любила, а замужем была — ее еще девочкой выдали, из-за денег. А отец мой и жена его потеряли друг друга, после венчания, молодыми еще, и батюшка мой думал, что нет ее в живых больше. Ну, с мамой моей и встретился. А так получилось, что жена батюшки моего с мамой моей подружилась и меня принимала. Ну, а потом, мама умерла, — я младенцем была еще, — и та, кто меня принимала, меня и вырастила. Вот так, пани Мирьям».

Она на мгновение остановилась и зашагала дальше. «Но я ведь знала, — измученно сказала Мирьям, отводя взгляд, — знала, что он женат. И я замужем, и я ведь своего мужа люблю, пани Эльжбета, он у меня хороший, ласковый. Зачем это все было, как наваждение какое-то, — девушка закусила губу и призналась: «Я вам смерти желала, пани Эльжбета, даже на кладбище ходила, демона нашего вызвала».

— Прилетел демон-то? — смешливо поинтересовалась Лиза, и чуть застонала.

Мирьям покраснела и предложила: «Давайте вы ляжете, я постою, а мальчика на кровать, — она прервалась, и, замявшись, завершила, — на другую кровать положим».

— Я похожу еще немножко, — отмахнулась Лиза, — все потом легче будет. Мне матушка приемная говорила — ходи, что есть мочи, до самого последнего, терпи, а уж потом на спину ложись.

— А что вы говорите — наваждение, так, пани Мирьям, — Лиза улыбнулась, — я вон княгиней могла бы стать, и сбежала из-под венца — к пану Теодору, потому что любила его, и всегда буду любить.

— Даже сейчас? — после долгого молчания, опустив голову, спросила Мирьям.

Лиза помолчала, часто дыша, и ответила: «Разные вещи в жизни бывают, пани Мирьям. Вот, если бы ваш муж такое сделал, — вы бы его не любили больше?».

Мирьям вспомнила, как зимой, когда ее по утрам мучила тошнота, Хаим вставал еще до рассвета, чтобы сходить к пекарю и принести ей свежего ржаного хлеба — больше ничего не помогало.

— Любила бы, — наконец, ответила Мирьям, представив нежные, карие глаза мужа.

— Ну вот, — женщина вздохнула, — видите. А что у вас при виде моего мужа наваждение случилось, пани Мирьям, — так я пана Теодора с шести лет люблю, он же сын моей матушки приемной, мы росли вместе. И ваше наваждение, — Лиза, превозмогая боль, улыбнулась, — мне очень знакомо. А с мужем у вас как? — осторожно спросила женщина. «Хорошо?».

— Очень, — Мирьям взяла мальчика и покачала его. «Мне теперь уйти надо от Хаима, ему со мной после такого жить нельзя».

— Да простит он вас, — Лиза погладила аккуратную, изящную голову Мирьям. «Простит, если любит».

— У нас закон такой, — мальчик захныкал, и девушка дала ему грудь. «Муж не может оставаться с изменившей женой, даже если хочет. Надо развестись. Ладно, — она поцеловала дитя, — пойду пешком в Святую Землю, по дороге полы буду мыть, стирать — доберемся с ним. Там матушка моя в Иерусалиме, братья с женами — все легче.

— У пана Теодора прадед в Святой Земле жил, — сказала Лиза, и, подойдя к стене, согнувшись, оперлась на нее. «Вот теперь мне помочь надо, пани Мирьям, — позвала она, и, оглянувшись, ахнула: «Да что вы, что вами?»

— Это мой отец, — тихо ответила вторая женщина. «Авраам Судаков. Он умер зимой, храни Господь душу его, от матушки письмо как раз в начале лета привезли». Она встала, и, положив задремавшее дитя на кровать, опустившись на колени, сказала: «Вот, у вас уже и головка видна».

Лиза взяла руку Мирьям и не отпускала до конца.

Худенькая, изящная, темноволосая девочка сделала один вдох, слабо, едва слышно закричала, и Лиза с ужасом увидела, как синеет лицо дочери.

Мирьям прижалась губами к ее маленькому рту, вдыхая воздух, но Лиза, плача, вытирая лицо, сказала: «Не дал Господь, пани Мирьям, не дал Господь».

Мирьям положила девочку на пол, и, потянувшись за сыном, отдала его Лизе.

Она разрыдалась, так и стоя на коленях, а Лиза, укачивая ребенка, гладя девушку по голове, повторяла: «То не ваша вина, пани Мирьям, так бывает, то не ваша вина».

Лиза устроила мальчика в шали, и, присев на кровать, глядя на мертвое личико дочери, которая лежала на руках у Мирьям, спросила: «Вам когда можно, ну, после…»

— Два месяца, — тихо сказала вторая женщина, поправляя шелковистые волосы девочки.

Лиза посчитала на пальцах. «Ну, чтобы в июле родили тогда, пани Мирьям, не уеду отсюда, пока не родите».

Она только кивнула и прижалась губами к руке женщины.

Лиза тихо вышла, прикрыв за собой дверь, а Мирьям, поморщившись, подобрала под себя ноги, и застыла, баюкая крохотный, уже холодеющий трупик.

Он все сидел, привалившись к спинке кровати, спрятав лицо в ее платье, и просил Бога, чтобы она вернулась, неся на руках дитя. «Все равно, — сказал Федор отчаянно, — все равно, Господи, убереги ее, ребенка убереги. Верни их мне, я обещаю, обещаю, больше такого никогда не будет».

— Федя, — раздался ее голос с порога.

Он нашел в себе силы встать и, не смотря в ее сторону, сказал: «Лиза, я даже не знаю, как мне у тебя просить прощения — за все. Я так, так виноват перед тобой, перед всеми. Я не знаю…

— Как ты мог, Федя? — сказала Лиза, и он заметил дитя, что лежало в шали. «Разве батюшка наш бы сделал так — девочка перед тобой на коленях стояла, твоего сына, плоть и кровь твою, протягивала тебе, а ты ей уходить велел? Какой ты христианин после этого, какой человек? Откуда в тебе жестокость эта, разве такому нас родители учили?

Он молчал, и Лиза, вдруг, удерживая дитя, потянулась к нему, и ласково стерла слезу со щеки: «Все бывает, Федя, — сказала она, — все бывает. Просто не только о себе надо думать, но и о других. На, возьми сыночка нашего, хоть посмотришь на него как следует, он красивый, на тебя похож. Садись, — она не доставала рукой до его плеча, и поэтому дернула за локоть, — садись».

Жена устроилась, как любила, — у него на коленях, и сказала: «Вот, ресницы, какие. И глаза у него твои — голубые, как небо».

Мальчик зевнул, поворочался и попросил грудь. Лиза расстегнула рубашку и Федя, обняв ее, прижавшись щекой к его плечу, смотрел, как она кормит их сына.

— А что, — вдруг попытался сказать он. Жена вздохнула: «Не дал Господь девочке нашей пожить, Федя».

Он заплакал, — неслышно, чтобы не потревожить дитя, заплакал, а Лиза, обняв его, сказала:

«Я потом схожу в церковь, помолюсь за душу ее. А похоронят ее как надо, на их кладбище, к свекрови ее покойной положат».

Лиза вспомнила тихое, маленькое еврейское кладбище — на склоне холма, окруженное белой, каменной оградой, и добавила, помолчав: «Там ей хорошо будет».