Завещание Императора - Вадим Сухачевский

— Тут вы, пожалуй что, правы, — согласился фон Штраубе.

— Я и не сомневался, — кивнул атташе. — Ну, неважно! Тут, гадая, можно припомнить много. Скажем, все тем же римлянам предоставляется возможность узнать, что грядет эра всемирного могущества Веры Христовой; тоже уверен – и в этом случае что-либо можно было бы предпринять… Не хочу, впрочем, отвлекаться столь далеко; начали-то мы, если вы помните, с другого…

— С противоречий между долгом и вашими предчувствиями, — подсказал лейтенант.

— Именно! — подхватил Валленрод. — К чему обязывает меня долг перед кайзером – вполне понятно. Что же касается предчувствий… Казалось бы, в профессии, подобной моей, могут преуспеть лишь самые истовые и закаленные материалисты. Так вот, скажу вам, это не совсем так! Более того – как раз в этой профессии по-настоящему преуспевает только тот, кто способен обращать внимание на смутное, подчас иррациональное, что ему подсказывает душа. Прочих давно уже похоронили. Большинство – в безвестии, некоторых – с почетом, под залпы салюта, что, впрочем, я тоже не считаю таким уж чрезмерным преуспеянием. Расскажу вам в этой связи об одном случае, бывшем со мной. Это случилось в самом начале моей карьеры, я тогда носил чин лейтенанта и был послан в одно из индийских княжеств с секретной миссией, в суть которой мы сейчас вдаваться не станем. Выполнил я ее, как потом сочли в Берлине, блестяще, я был сразу повышен в чине, получил свой первый орден; но было одно обстоятельство, о котором до сих пор не знает никто. Требовалось добыть некие сверхважные документы, касавшиеся права на наследование престола в княжестве… в общем, не суть важно. За ними тогда шла настоящая охота, были затронуты интересы и Великобритании, и России, и еще ряда стран. В особенности – после того, как сам раджа почил в бозе (про скорпиона в его сандалии я уже вам, помнится, говорил). Покойный не доверял никому из своего окружения, поэтому запрятал документы так, что сам черт не найдет. Мне, однако, посчастливилось. Проделав колоссальную работу, не однажды рискуя жизнью, в конце концов, я узнал, что документы спрятаны в тайнике, находившемся под статуей Будды в саду его дворца. Казалось бы, дальше – чего уж проще! И вот тут я вдруг понял, что не могу переступить через себя. То был какой-то необъяснимый с точки зрения разума, всепоглощающий страх!.. Короче говоря, я вынужден был преступить через все правила своей профессии, посвятить в суть дела совершенно постороннего человека и взять его с собой. Тайник я открыл сам, но запустил туда его. Документы он мне подать успел, а потом… Боже, слышали бы вы, мой друг, как он тогда кричал! До последнего часа буду помнить!.. Тайник оказался полон кобр, наверно, их там было с тысячу. Адские создания облепили беднягу так, что, сплошь покрытый ими, он сам казался гигантской рептилией, вздрагивающей в последних судорогах… — Генерал выпил вина и лишь затем, несколько остыв, продолжил: – И вот после этого случая мне уже представлялся нелепым вопрос – надо ли доверяться своим предчувствиям? Я доверялся им всецело и безоглядно, доверялся больше, чем донесениям самых проверенных агентов, чем сводкам генерального штаба, чем любым, самым надежным источникам. Именно это более, чем все прочие умения и навыки, потом не однажды спасало меня от верной смерти! Именно поэтому я дослужился до своего чина и сейчас имею удовольствие беседовать с вами, а не гнию в земле, как все, кто начинал службу вместе со мной. — Атташе в упор посмотрел на лейтенанта: – Надеюсь, я не произвожу впечатление человека, склонного к излишней откровенности? В таком случае – как вы полагаете, мой друг, зачем я вам все это рассказал?

— В самом деле, — полюбопытствовал фон Штраубе.

Выдержка наконец изменила Валленроду. Лицо из приветливого стало раздраженным. Он вскочил с места и швырнул на стол скомканную салфетку.

— А затем, молодой человек, — сверля фон Штраубе взглядом, проговорил он, — затем, что никогда, слышите, никогда до сих пор это предчувствие смертельной опасности не было во мне так отчетливо и сильно, как сейчас! Сам не знаю, в чем тут дело – но, клянусь вам, всех кобр индийского раджи я бы предпочел поручению, которое на меня взвалили сейчас. Каждый миг я ощущаю холод какой-то непонятной, но неотвратимой, убийственной опасности, исходящей от вас, от этой вашей тайны. В особенности – после шлейфа смертей, который вдруг за всем этим потянулся. Ведь все, буквально все, кто пытался приблизиться, кто так или иначе принимал участие… Позвольте! — внезапно встрепенулся он. — Однако же, вы тут говорили про какого-то Джехути, про каких-то неведомых мне Иван Иванычей! Если только они, в самом деле, живы… Но это надобно сперва проверить! Задействовать всех агентов, хоть весь Петербург перетряхнуть!.. — Он снова устремился к телефонному аппарату.

— Постойте, граф, — остановил его фон Штраубе. — Все не так просто, как вы полагаете. Не думаю, что ваши поиски смогут увенчаться успехом.

— Вы плохо знаете наши возможности, — бросил было Валленрод и вдруг осекся. В глазах его заиграл ничем не прикрытый гнев: – Или… Или вы хотите сказать, что все они – лишь плод вашего воображения?.. Вы изволите насмехаться надо мной?! Берегитесь, лейтенант. Моя недавняя откровенность с вами вовсе не означает, что со мной можно вот так вот бесцеремонно шутить!

— Перестаньте, генерал, — спокойно отозвался фон Штраубе. Он уже ничуть не робел перед этим испуганным человеком, чувствуя теперь свою большую силу. — В мыслях не имел над вами шутить. Просто – не допускаете ли вы, что между миром чисто воображаемым и миром материальным существует еще некий мир, недоступный даже для вашей, — в возможностях которой ничуть не сомневаюсь, — агентурной сети? Боюсь, вы слишком уверовали в то, что ваша (в самом деле, немалая) власть распространяется на все миры, а это, я полагаю, далеко не так. Только что вы сами изволили говорить про ваши иррациональные предчувствия; но ведь откуда-то же они, согласитесь, исходят! Не из того ли мира, который неподвластен вам? Если вы все-таки ощущаете это – значит, вы не так уж безнадежны, генерал.

Лицо Валленрода из свирепого снова превратилось в задумчивое.

— Черт бы вас побрал со всеми вашими тайнами, — несколько устало проговорил он, — но какой-то смысл в ваших словах, допускаю, есть… Так вы полагаете, все эти ваши Джехути, все эти ваши "котелки" – они из некоего иного?.. Нет! — оборвал он сам себя. — Бред какой-то! Уж не в Тихой ли обители вы набрались? Некоторые, конечно, странности в мире существуют. Просто мы слишком мало знаем, но, думаю, в конце концов, когда-нибудь всему можно будет найти рациональное объяснение. А что касается странностей… Нет и еще раз нет! Все эти ваши рассуждения о мирах… вдобавок, не подкрепленные никакими доказательствами…

— Доказательства? Что ж… — сказал фон Штраубе. — В таком случае, господин генерал, не могли бы вы мне сказать, который теперь час?

— Ну, если это все, что вас интересует!.. — Валленрод снова перешел на иронический тон. — Удовлетворю ваше любопытство. — Он взглянул на стенные часы, затем сверился со своими карманными, в золотом корпусе: – Все точно: без пяти минут одиннадцать вечера. Еще какие – нибудь столь же трудно разрешимые вопросы?

— Да. Не изволите ли еще сказать, в котором приблизительно часу мы с вами начали наш разговор?

— Без труда. Я все хронометрирую: привычка, выработанная годами. Извольте тогда уж полный хронометраж. Вы с покойным полковником Шварцкопфом явились в мою резиденцию в девять часов сорок восемь минут утра. В десять ноль семь мне доложили о смерти бедного полковника. А в десять пятьдесят две вы вошли в этот кабинет и мы, если помните, сразу приступили к разговору.

— Таким образом, согласитесь, никак не позже одиннадцати утра?

— Таким образом! — снова начал сердиться Валленрод. — Вы можете, наконец?!..

— Неужто не достаточно? Еще не догадались? Ну же, ну! Давайте! — подзуживал фон Штраубе. — Ваши аналитические способности, господин генерал!

Валленрод вдруг подскочил, как с гвоздя, вид у него стал потерянный.

— Черт! — прошептал он. — Вы хотите сказать?.. То есть – по всему получается… что мы с вами тут разговариваем двенадцать часов?!.. Но этого же не может быть!..

Фон Штраубе улыбнулся:

— Мне вы можете не доверять сколь вам угодно, но своим часам, надеюсь, вы доверяете?

Стенные часы как раз уже приготовились бить время, даже на слух было различимо, — "Квирл, квирл!" – как сжалась для этого бойная пружина. Наконец раздался и первый удар. Граф, словно не веря показанию стрелок, кивая головой, отсчитал все одиннадцать.

— В самом деле… — произнес он, когда часы заканчивали бить. — Господи, да и за окном давно стемнело, как я, вправду, не заметил?.. — Смотрел уже скорее даже просительно. — Раз уж вы сами начали, то я жду и разгадки. Чем вы все это объясняете, господин лейтенант?