Януш Корчак. Жизнь до легенды - Андрей Маркович Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каким надо быть не просто мудрым, но смелым человеком, чтобы идти настолько против потока. И насколько надо быть уверенным в собственной правоте человеком.
Януш Корчак обогнал не только свое, но и наше время. Вывод о том, что дети — это люди, требующие к себе уважения, сегодня нередко приходится доказывать.
Януш Корчак не сзади нас, а впереди. Имеет смысл не оглядываться на него, а стремиться к нему.
10
Мысль писателя, вывод педагога — это и есть, собственно говоря, главное в жизни писателя и педагога. Все остальные события происходят для того, чтобы появились и эта мысль, и этот вывод.
Януш Корчак был и теоретиком, и практиком. Сам он чудесно сформулировал (помните?): благодаря теории он знает, а благодаря практике — чувствует.
Практика дает возможность осознано прочувствовать то, что делаешь.
И в теории — жизнь. И в практике — жизнь. Одну без другой не понять — только в слиянии.
Корчак предложил нам увидеть в детях не объекты воспитания, а товарищей по жизни. Интересных людей, которых мы можем учить, и у которых — вот, что важно! — мы можем учиться.
Корчак предложил нам видеть в детях не неких принципиально отличающихся от нас существ, которые только готовятся жить, а нормальных людей, имеющих право на смерть (то есть на ежедневную полную жизнь) со своим прошлым и будущем.
И в своей практической работе в Доме сирот, а потом и в интернате Фальской он относился к детям ровно так. Он не просто знал — чувствовал правильность такого отношения. Теории давала знания, практика — чувства.
Конечно, дети отличаются от взрослых. Но это повод не разойтись, а, наоборот, сойтись для взаимного изучения.
Да, дети другие. Но задумаемся: «друг» и «другой» — однокоренные слова. Любой другой — потенциальный друг, а не навечно чужой человек.
Корчак предложил нам, прежде чем воспитывать ребенка, изучить и себя, и его. Вообще, семья по Корчаку — это школа познания друг друга. Без такого познания невозможно не только образование, но и просто общение.
«Как любить ребенка», «Право ребенка на уважение», и «Правила жизни» — безусловно, великие книги, которые ни много ни мало вносят в миропорядок иную форму взаимоотношений главных строителей этого миропорядка: взрослых и детей.
Вы никогда не задумывались, что мир строят только взрослые и дети? Больше некому. Ну разве что примкнувшие к ним, кошки, собаки и лошади.
И от того, какими будут взаимоотношения взрослых и детей в конечном счете зависит: каким будет мир.
Все это Януш Корчак нам рассказал. Разъяснил. Пояснил примерами и приправил эмоциями, чтобы легче воспринять.
Восприняли мы? Не вообще — теоретически, а конкретно в своей семье, своем доме? Как нам кажется: мы — поводыри своим детям или товарищи? Мы умеем слушать свое чадо или постоянно раздаем указания? Мы относимся к ребенку как к объекту воспитания или как к другу?
От ответа на эти вопросы зависят не только наши отношения с подрастающим поколением, но и судьба этого самого поколения, судьба конкретно вашего сына или дочери; внука или внучки. Поскольку уроки детства, ранние обретения или потери, детское понимание или, наоборот, не понимание — это все то, что остается в душе человека навсегда, либо осветляя душу, либо накрывая ее тенью.
Теория эта или практика?
Не знаю.
Жизнь.
А нам пришла пора рассказать, что за жизнь была у Корчака на войне, во время которой создавались великие книги о любви и уважении к детям.
Глава семнадцатая. Эх, дороги…
1
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей:
Может, крылья сложишь
Посреди степей… —
пели мои родители — оба, прошедшие войну, папа на фронте, мама в тылу — замечательную песню Льва Ошанина и Анатолия Новикова.
Песня о другой войне, не о той, на которой сражался наш герой. Но, мне кажется, произведение это настолько поразительное, что, в сущности, рассказывает о любой войне. Во всяком случае, дороги — наверное, главное слово для фронтовика, в том числе и для Корчака.
Надо заметить, что Януш Корчак пишет о Первой мировой войне крайне скупо. Он — абсолютно мирный человек. Война ему противна настолько, что он предпочитает о ней особо не вспоминать. Ни обобщений, ни выводов не делать.
На фронте наш герой сделал карьеру (если, конечно, ловко употреблять здесь такие слова): ушел лейтенантом, стал капитаном.
Понятно, что военная карьера Корчака абсолютно не радовала, но как минимум свидетельствовала о том, что дело свое военно-медицинское он делал хорошо.
Корчак служил младшим ординатором дивизионного лазарета в армии Самсонова.
Младший ординатор лазарета — это не фронтовой врач, уносящий раненных под огнем врага с поля боя. Это доктор, который видит результаты войны: разоренные деревни и города; плачущих детей; истекающих кровью солдат — красивых молодых парней, которые становились никому не нужными инвалидами.
В одной из деревень Корчак заметил слепого еврейского старика, который ходил по пепелищу и искал свой дом. Дом сгорел, но старик этого не видел и, перемешивая ногами золу, шагал в поисках сгоревшего дома.
Картинка врезалась в память навсегда.
Война сделала характер Корчака еще более мизантропичным. Он все больше убеждался в том, что от мира взрослых ничего хорошего ожидать нельзя.
«Мне бы с камешками поговорить — с людьми не очень получается, — признавался Корчак. — И не то, чтобы я не хотел — это какой-то врожденный изъян»[123].
С камешками тоже не больно-то поговоришь. И что же делать? Где отыскать собеседников? Ведь в молчании жизнь представляется еще более бессмысленной.
К детям! Всегда и только к ним.
Они — спасение, они — выход, они — защита.
2
В 1917 году госпиталь из Тирасполя, где служил наш герой, эвакуировали в Киев.
Под Киевом Корчак работал тем, кем умел и хотел — педагогом. Правда, на этот раз работа требовала немыслимого, почти нечеловеческого напряжения.
Корчаку поручили четыре (!!!) интерната для детей, у которых война отняла дом и родителей. Четыре сиротских дома в стране, изнывающий от голода и холода.
Стефания Вильчинская в Варшаве, Януш Корчак под Киевом делали, в сущности, одно и то же: старались помочь детям, по чьим судьбам жестоко прокатилась война.
Корчак писал, что его рабочий день продолжался 16 часов.
