Молодые невольники. Смертельный выстрел. - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это были плохие вести для соседей и весьма грустные для матери. Но до последней они не дошли. Прежде чем охотники могли сообщить ей эти неблагоприятные известия, госпожи Кленси уже не стало на этом свете.
Скорбь о потере мужа и еще более недавняя утрата единственного сына, подло умерщвленного, потрясли организм женщины, страдавшей уже долгое время. Когда соседи подъехали к ее дому, то услышали плач. Навстречу к ним вышла женщина и, жестом руки приглашая к молчанию, сказала грустно и торжественно:
— Миссис Кленси скончалась.
Глава XVIII. ОХОТНИК ЗА ЕНОТАМИ У СЕБЯ ДОМА
На плантации Ефраима Дарка было еще светло, когда охотник за енотами, возвращаясь с прерванной охоты, достиг невольничьего поселка. Как мы уже сказали, он вошел украдкою, осторожно оглядываясь вокруг, так как, по его мнению, большинству товарищей было известно, что он отправился на охоту за енотами, и они удивились бы его слишком скорому возвращению. Они могли бы спросить объяснения, к которому он не приготовился.
Он пробирался вдоль хижины, все еще неся на руках собаку, из боязни, чтобы она не зашла понюхать чужих горшков и не выдала его.
К счастью, его хижина стояла в конце улицы, близ тропинки, ведущей в лес, так что он мог, проскользнуть не замеченным.
Семейство Синего-Билла состояло из жены Фебы и полудюжины полуголодных ребятишек. Хотя он и очутился среди своих, однако, не считал себя в совершенной безопасности. Неожиданное возвращение его, порожняя сумка и собака, которую он нес на руках, — все это не могло не удивить Фебу.
— Помилосердствуй, Билл, — сказала она, — зачем ты возвратился так рано, без енота или двуутробки и с собакой на руках? Ты был в отлучке не больше часа, кто же ожидал тебя с пустыми руками? Объяснись, Билл.
Охотник пустил собаку и сел на скамейку, не давая, однако, требуемого объяснения. Немного погодя он сказал:
— Ничего не значит, Феба, ничего не значит, что я возвратился рано. Тут нет ничего странного. Я увидел, что ночь будет неблагоприятна для охоты за енотами, и потому заключил, что гораздо лучше оставить его в покое.
— Взгляни на меня, Билл, — сказала жена, положив ему руку на плечо и пристально глядя в глаза, — это не объяснение, ты не говоришь мне правды.
Охотник смутился от этого проницательного взора, но не сказал ничего: он не знал, что отвечать.
— Тут есть что-то таинственное, — продолжала Феба, — вижу по глазам, что у тебя есть тайна. Я видела тебя таким лишь в то время… Помнишь Браун-Бет?
— Что ты хочешь этим сказать? Клянусь тебе, что тут дело идет не о Браун-Бет.
— Кто тебе говорит о ней! Нет, Билл, с нею все покончено. Я упомянула о ней только потому, что у тебя такой же вид, как в то время, когда она тебя приворожила. Ты что-то скрываешь и будет гораздо лучше, если ты признаешься мне во всем.
Феба не сводила глаз со своего мужа, стараясь прочесть на его лице отгадку тайны.
Но она ничего не могла открыть этим путем, потому что Билл был чистокровным африканцем с неподвижными чертами лица, как у сфинкса. Он стойко выдерживал испытующий взгляд Фебы, которую это сбивало с толку. И только после ужина язык охотника развязался, и Билл откровенно признался во всем своей лучшей половине.
Он рассказал ей также о поднятом письме, а затем вынул его осторожно из кармана и подал ей.
Феба раньше служила горничной в доме у белой хозяйки, где и научилась читать, но из старой Виргинии попала на запад и была продана Ефраиму Дарку, который отправил ее на черную работу. Но она еще помнила грамоту, и могла прочесть письмо, принесенное мужем.
Она долго рассматривала фотографию, которая попалась ей прежде. Нельзя было ошибиться и тотчас не узнать, чей это портрет. Красоту Елены Армстронг ценили все. Кроме того, ее по всей реке знали как друга негров.
Жена Синего-Билла несколько минут смотрела на это прекрасное лицо и потом сказала:
— Какая красивая барышня! Как жаль, что она уезжает от нас!
Потом, развернув бумагу и держа ее возле свечки, она прочла:
— «Последний раз, когда мы виделись под магнолией, вы предложили мне вопрос, на который я обещала ответить вам письменно. Теперь я исполняю свое обещание, и ответ мой вы найдете внизу прилагаемого портрета. Отец уже назначил день отъезда, и в будущий вторник мы оставим свое прежнее жилище, чтобы искать нового. Но будет ли оно так же дорого, как то, которое мы покидаем?
Ответ зависит… надобно ли пояснять от кого? Вы это угадаете скоро, прочтя то, что я написала внизу портрета. Там я созналась во всем, в чем только женщина может или должна сознаться. Несколькими словами я отдала вам свое сердце. Примите его. Теперь, Чарльз, поговорим о вещах более прозаических: во вторник утром, я полагаю, очень рано пароход отплывает по Красной реке. Он отвезет нас до Начиточеза, где мы останемся несколько времени, пока отец сделает необходимые приготовления, чтобы проехать дальше внутрь Техаса. Теперь он сам еще не знает, где изберет место для нашего будущего поселения. Он говорит о верховьях Колорадо, о которых отзываются с похвалою, но вы должны их знать, потому что сами там были.
Во всяком случае, мы должны пробыть некоторое время, недель шесть, в Начиточезе, а там, Чарльз Кленси — нет надобности вам напоминать — есть почтовая контора, где можно получать письма, также и отправлять их.
Заметьте — отправлять! Прежде, чем мы уедем в отдаленные степи, где нет почтовых контор, я опишу вам подробно наш переезд с указаниями, как найти нас. Должна ли я излагать все мелочи или могу надеяться, что ваше чутье охотника поможет вам отыскать нас? Говорят, что любовь слепа: надеюсь, милый Чарльз, что ваша не слепа, а иначе вы не нашли бы своей подруги в пустыне.
Все это я говорю или, скорее, пишу о вещах, которые намеревалась сказать вам при будущем нашем свидании под магнолией, под нашей магнолией. Грустные мысли невольно связываются с приятным ожиданием: ведь это будет последнее наше свидание
