Шла шаша по соше (сборник) - Макс Неволошин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну ты даёшь! У тебя лучшие шансы в мире! Красный диплом, Рюрикова…
– И что Рюрикова? Оно ей сильно надо?
– Ещё как. Подумай. Это её факультет, эксперимент, первый год. Скептики есть, я уверен. Результаты успеха нужны до зарезу. И вот с этого факультета её – заметь – дипломник поступает в аспирантуру. Да она за такой результат всех порвёт.
– А кто-нибудь с факультета подаёт?
– Пока один Дроздов.
– Дроздов?
– Ты разве не знал?
– Нет. И кто руководитель?
– Запрудин, естественно.
Ах так, – подумал Слава, – Дроздов. Опять Дроздов. Ну ладно, сука, поборемся.
Назавтра он подал заявление в аспирантуру.]
10 октября, 1989
12:38
Разговоры стихли. Ожидание придавило соискателей. Наконец с листком в руке вышла доцент Усатова. Острым безжизненным профилем доцент напоминала сушёную рыбу.
– Внимание, – сказала доцент, – те, кого я сейчас назову, зачислены на спецфакультет. Иногородние могут ехать и оформляться в общежитие по адресу метро Спортивная, Усачёва, 62. Завтра в девять – на лекции. Расписание вывесим. Зачитываю.
Пошли имена, фамилии, отчества. Слава особо не вслушивался. Читали вроде бы по алфавиту. Аааев блабла блаблаевич, вававава…ина оовна, дооова…яна ииевна… И вдруг. Сафронова Наталья Алексеевна, Ткачёв Сергей Владимирович…
Эй! Подождите! – закричал кто-то в голове у Славы. – Какая Сафронова? При чём тут Сергей Владимирович? А где я?! Он представил, как едет в метро на Казанский вокзал. Выстаивает очередь за билетом. Затем тащится в рюмочную. Нет, сначала рюмочная, а потом очередь… Не позвонил дядя Гера, сволочь.
– …и Смирнов Вячеслав Николаевич. Поздравляю, – Усатова опустила лист. – У кого есть вопросы, обращайтесь в деканат.
Слава вышел на улицу, закурил. Над головой легонько хрустнуло, будто сломалась ветка. Пространство чуть сдвинулось и встало на место. Началась вторая из трёх его жизней. Самая лучшая.
Часы из России
– Что тебе прислать, сынок? – мамин голос в трубке снова звучал как чужой. Тихо, едва ли не грустно. Хотя речь шла о моём юбилее. Сорок лет вроде бы. Говорю «вроде бы» не из кокетства. Я запретил себе думать о возрасте. Настолько успешно, что подолгу сомневаюсь, заполняя всякие анкеты. Любая цифра больше тридцати кажется мне подозрительной.
Зеркал я избегаю, бреюсь на ощупь. Близорукость – опять-таки плюс. А если мельком отразится чья-то унылая физиономия, так это мой старший брат. Я всегда хотел старшего брата.
– Здорово, – он всматривается, якобы давно не виделись, – как сам?
– Я-то хорошо. А вот ты?
– Да болею…
– Чем?
– Всем понемногу.
– Пить бросай. И жрать. И пластику сделай, наконец. Щёки вон развесил, как сенбернар.
– Да пошёл ты! – он поворачивается спиной. Уходит.
И пусть катится. Не о таком брате я мечтал.
«Сынок» – не мамина лексика. Это она к пенсии расслабилась. Раньше не выносила телячьего сюсюканья. «Болтать о чувствах легко, – говорила она, – настоящее проверяется делами. Только делами». И она со мной натворила этих дел. Полжизни разгребаю.
– Часы, – неожиданно ответил я. – С механическим заводом. Здесь таких нет – все на батарейках. А там у вас, может, остались.
И сразу понял, откуда это. Родители подарили мне часы на окончание института. Я с ними работал в двух школах. А перед третьей – обронил, кажется, в Ялте. Правда, необходимость в них тогда отпала. Учитель чувствует время – плюс-минус три минуты, даже бывший. Хотя я думаю, что бывших учителей не существует. Как, например, бывших шпионов. В каком-то смысле учитель – тоже шпион. Иногда проснусь ночью и знаю, что на дисплее 3:33. Или 4:44. Смотреть тошно.
Горе дитю, зачатому в семье перфекционистов. Мой отец, интроверт, улучшал только себя. А мама – всех. Четвёрка по любому предмету считалась у нас дома недоразумением и тщательно анализировалась. Но и за пятёрки меня не хвалили – как за итог ожидаемый и безусловный. «Выше требования к себе, – твердила мама, – запомни это. Выше требования к себе». Вздыхая, она рассказывала о замечательных детишках сослуживцев и подруг. Лёша – круглый отличник, идёт на медаль. Таня – умница, абсолютный слух – поступает в консерваторию. Дима бегло читает по-английски, готовится стать военным переводчиком. Миша – чудесный хирург, звали в Италию – не поехал. Молодец, не бежит от трудностей. Захар – такой надёжный, всегда поможет, отладит, исправит, довезёт – хоть ночью его позови.
Я был хуже их всех. Комплекс неполноценности вбивался мне в голову шестидюймовыми гвоздями.
В седьмом классе я понял: надо что-то менять. Для начала бросил опостылевшую музыкальную школу. Записала меня туда понятно кто. Мама бледнела от гордости, когда я с отвращением исполнял что-нибудь для подвыпивших гостей. Или на очередном концерте – деревянный от волнения и нового костюма. О, эти ненавистные концерты…
Заданий в обеих школах с годами прибавлялось. Ко мне почти не ходили друзья. Я стал непопулярен. Авторитетом пользовались мастера футбола и хоккея. А также умельцы начистить кому-нибудь репу. Чуть ниже котировались модные шмотки, импортные сигареты и амурные успехи. Игра на пианино отсутствовала в этом списке. Вернее, находилась в области минусовых величин. Однажды я сказал – хватит. Первый раз.
Затем начал хуже учиться. Из-за конфликта с математичкой получил две тройки в аттестате. После выпускного ходили бить ей окна. Жаль, не попали – всё-таки четвёртый этаж. Любопытно, что сейчас я зарабатываю математикой на хлеб и колбасу.
Одновременно я стал понемногу выпивать. В институте продолжил это дело с опасным энтузиазмом. Зависал в общагах у друзей, прогуливал лекции. Балансировал на грани отчисления. Регулярно забывал имена своих девушек, что их, как правило, не смущало. Естественно, связался чёрт знает с кем. Одна моя пассия из деревни Кошки носила сельповское имя Зина. Или Клава, не помню. Название деревни меня заинтриговало. Я даже побывал там. Отец Клавы (или всё-таки Зины?), приняв меня за жениха, напоил самогоном до изумления. Вернувшись, я злорадно объявил маме, что женюсь на Клаве.
Старшекурсником я избегал дома неделями. Подрабатывал ночным сторожем. Получив диплом, распределился в немыслимую глушь. Казалось, только дистанция способна исцелить агонизирующие отношения с родителями. И ещё, может быть, время. Так и случилось.
Вскоре я осознал, что кроме расстояния важно ещё и направление. Протрезвел, одумался. Уехал в Москву. Получил второе образование, красный диплом. Поступил в аспирантуру. Сообщил об этом маме по телефону. Она сказала:
– Хорошо. Как у тебя с деньгами?
– Погоди, мам, ты не поняла. На курсе сорок человек, и только у меня диплом с отличием. В аспирантуру конкурс сумасшедший…
– Ну и что? – перебила мама. – Так и должно быть. Ты же мой сын.
За целую жизнь – совместно и врозь – она удивила меня дважды. Первый раз – когда узнала, что мы собираемся в эмиграцию. Я готовился к обвинениям в поиске лёгких дорог и низких требованиях к себе. К словам «ренегат», «отщепенец» и «крыса». Мама произнесла что-то совершенно неожиданное: «Уезжайте, пока выпускают. И побыстрей. Я помогу, если надо денег или бумаги какие ускорить». Мы с женой озадаченно переглянулись. Мама добавила: «У этой страны нет будущего. А там хоть какие-то шансы. Бог даст, поживёте как люди».
Незадолго до этого окончательно развалили авиационный завод, где мама трудилась сорок лет. Последние двадцать – старшим экономистом. Шустрые мальчики, незаметно вставшие у руля, перепрофилировали завод на изготовление газокачалок. Мама собралась на пенсию. Но её уговорили поработать в той же должности ещё немного. Поскольку ни в чём, кроме дележа украденного, новые хозяева не разбирались. И доделились – завод погиб. А она была хорошим специалистом и всё понимала, конечно.
Второй удивительный разговор случился через двенадцать лет. Мы ужинали в кафе на Рио Сан-Моизе. Мама рассказывала о знакомых из прошлой жизни. Тот женился, другой развёлся. Третий опустился – поднялся – умер… Я спросил, где примерные дети её сослуживцев. Ну, эти: Таня, Дима, Захар… Лёша.
Оказалось, что Лёша – кавалер двух медалей, надежда советского авиапрома – вдруг остался не у дел. Исчез авиапром. Лёша потыкался туда-сюда, одна фирма, вторая… Свой бизнес. Пролетел, насилу отдал долги. Взяли по знакомству начальником автомойки. Владелец сети – одноклассник Лёши, бывший хулиган и двоечник Мамаев. Уважаемый человек, меценат.
Таня, выпускница консерватории, сменила трёх мужей. Пела в ресторане, имела успех с вытекающими… От ночной жизни стареют быстро. Сейчас играет на пароходах, фуршетах, банкетах. Иногда поёт в церкви.
Дима не стал военным переводчиком – завалили на экзаменах. Работал в Интуристе. Торговал учебными кассетами. Последнее время эскортирует богатеньких детишек в Лондон и там их гувернирует. Случается, бегает им за пивом.