Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы - Леонид Беловинский

Летом, если могла семья отпустить на сторонние заработки хотя бы пару рабочих рук, иль в перерыве между сельскохозяйственными работами, когда кончился весенний сев и еще не начинался сенокос (навозница – не в счет, тут и бабы с подростками справятся), такие же тысячи мужиков осаждали бурлацкие биржи на пристанях, подряжаясь доставить расшивы, беляны да гусяны, вмещавшие по 40 тыс. пудов, из того же Симбирска или Саратова до Рыбинска или от Рыбинска до Петербурга (медленным был этот долгий путь, и в Рыбинске барки зимовали, так что город жил их охраной и ремонтом). Бурлацкая артель впрягалась в крепкие кожаные лямки, прикрепленные к бечеве, толстому канату, завязанному за мачту неповоротливой барки, и медленно, под «протяжную», шествовала нескончаемыми бечевниками. И точно так же сбивали они заработки, получая гроши за каторжный труд.

Были, конечно, и другие неквалифицированные и потому дешевые сторонние заработки. Например, рубить лес, вывозить его к сплавным рекам, вязать плоты и гнать их вниз по рекам, как это было уже описано в этой книге. Например, в интереснейших дневниках тотемского крестьянина А. А. Замараева поездки «по бревна» значатся в январе 1912 г. 3-го, 4-го, 13-го, 19-го, 20-го, 21-го, 24-го, 30-го числа. Но заработки были мизерные – от 45 до 90 коп., тогда как пуд сена стоил в ту зиму 25–35 коп., овес – 54 коп. и ржаная мука 1 руб. 30 коп., да податей пришлось уплатить по 3 руб. 51/4 коп. с души (40; 35–37).

А потому привычный к тяжелому труду и сноровистый мужик старался приобрести какую-нибудь более доходную «специальность»: белотелые сметливые ярославцы в качестве половых заполняли тысячи русских трактиров; рязанцы, костромичи или вятичи затыкали топор за опояску и шли плотничать; смоляки отправлялись копать землю; владимирцы-офени знакомыми путями несли за спиной лубяные короба с немудреным крестьянским красным товаром да лубочными картинками и книгами; пошехонцы и алатырцы с нехитрым инструментом и огромным, перенятым от родителей опытом шли в качестве коновалов холостить боровов и жеребцов да лечить скотину. Кстати, слово «коновал» понапрасну стало синонимом плохого врача: достаточно сказать, что коновал, из года в год проходивший по одним и тем же деревням, в качестве залога оставлял хозяину вылеченной скотины деньги, забирая их вместе с платой на обратном пути, если лечение было удачным.

Отходничество было развито в русском крестьянстве в высшей степени. И развиваться оно начало вместе с развитием помещичьей усадьбы. До середины XVIII в. отход на заработки был незначителен, зато в конце столетия только в Московской губернии выдавалось ежегодно около 50 тыс. паспортов, а в Ярославской – 74 тыс., то есть уходило около 1/3 взрослого населения губернии. Он и понятно: после появления «Манифеста о вольности дворянской» в 1762 г. помещик хлынул со службы в деревню, интенсивно начал обустраиваться, и ему понадобились деньги. Под 1802 г. владимирский губернатор князь И. М. Долгоруков отмечал: «Большая часть поселян ходит по паспортам в верховые города на разные работы, общие рукоделья их – кирпичная кладка и плотничество… В год до шестидесяти тысяч разойдется паспортов» (37; 575). В 1828 г. отход государственных и помещичьих крестьян по 54 губерниям России составлял 575 тыс. Новый толчок развитию отходничества дала Крестьянская реформа и быстрое развитие капиталистического хозяйства. По 50 губерниям в среднем за год выдавалось краткосрочных паспортов в десятилетие 1861–1870 гг. уже 1286 тыс., в 1881–1890 гг. – 4938 тыс., в 1901–1910 гг. – 8873 тыс.! Вот это-то В. О. Ключевский называл зимним отдыхом крестьянина.

Но мы здесь будем говорить о тех сторонних заработках, о тех промыслах и ремеслах, для которых не нужно было покидать надолго родной деревни и уходить за сотни и тысячи верст, а можно было работать за околицей или даже прямо у себя в усадьбе.

Естественно, что в лесной стране основным местом приложения крестьянских рабочих рук был лес. Наш современник при этих словах может подумать, что занят был крестьянин охотой: что еще ценного добудешь в лесу, как не птицу и зверя. Действительно, и охотой, и рыболовством крестьяне занимались. Но не той охотой и не тем рыболовством, как они представляются нашему современнику: не с ружьишком бродил мужик по лесам в свободное время, и не с удочкой встречал утреннюю зорьку над рекой. «Ружья да удочки доведут до сумочки, – говаривал он. – Рыбка да рябки – прощай, деньки». Охота и рыболовство только тогда занимали помыслы крестьянина, когда они давали верный заработок. Это была рыбная ловля большими ставными сетями, огромными неводами и многосаженными переметами на рыбных реках и озерах или в море, например, в Белом, в Каспийском, где треска, палтус, семга, осетр, стерлядь, белуга брались пудами, десятками пудов за тоню. Это была промысловая охота, как, например, в вологодских, архангельских лесах, где у крестьян были родовые, переходившие по наследству «путики» – помеченные родовыми знаками-«знаменами» обустроенные охотничьи тропы, тянувшиеся на 40–50 верст. С лета завозилось в расположенные одна от другой на расстоянии дневного перехода «едомные избушки» и лабазы продовольствие, расчищались в приметных местах «точки» для боровой птицы, устраивались хитроумные ловушки, а затем, в течение зимы, обходил охотник на лыжах свои угодья, выбирая добычу из 200–500, а то и из 1000 силков и ловушек и вновь настораживая их. Во второй половине ХIХ в. в Яренском и Сольвычегодском уездах Вологодской губернии считалось до 15 тыс. охотников-промысловиков. В 1879 г. только крестьянами-охотниками Олонецкой губернии было добыто оленей и лосей – 191, медведей – 276, волков – 119, лисиц – 319, куниц – 206, зайцев – 14 457, белок – 86 468, рябчиков – 72 461, куропаток – 7536, глухарей и тетеревов – 35 435; разумеется, читатель понимает, что эта статистика далеко не полна (8; 54–57).

Но при всем огромном масштабе охоты не к ней в основном прилагались в лесу крестьянские руки.

Автор когда-то занимался изучением состояния крестьянского и помещичьего хозяйства Вологодской, Вятской и Олонецкой губерний в середине ХIХ в. В Вологодской губернии, по данным Всеподданнейших отчетов губернаторов, которые, разумеется, не склонны были показывать положение в подлинном виде, с учетом семенного и помещичьего хлеба (который шел на продажу и винокурение) только в трех южных уездах имелся некоторый излишек хлеба, почти только ярового, а в остальных имел место огромный недостаток, и исключительно озимого хлеба, ржи, той, которую и ел крестьянин. Даже с учетом помещичьего хлеба на продовольствие не хватало в среднем по 0,2 четверти хлеба на душу, то есть более чем по 70 фунтов, более чем на месяц. В 1841 г. вологодский губернатор писал в отчете: «…Причитается на каждую душу с небольшим по полторы четверти. Такое количество хлеба недостаточно на продовольствие в течение года»; по расчетам автора и по данным современников, на душу требовалось по две четверти озимого и ярового хлеба. Это положение сохранялось в губернии и в начале ХХ в.: «Население Вологодской губернии не может жить на счет продуктов земледелия и принуждено искать средств к существованию, помимо хлебопашества, еще и в тех неземледельческих промыслах, которые дают ему возможность прокормить как-нибудь себя и семью» (57; 4). Уже цитированный вологодский губернатор продолжал в своем отчете: «…Многие из них занимаются звериным, птичьим и рыбным промыслами или отлучаются в другие губернии для работ, приобретают хлеб в других местах». Только за паспорта и билеты на право отлучки с места постоянной оседлости в 1845–1855 гг. вологодские крестьяне выплачивали в среднем по 7 тыс. руб., что, между прочим, составляло менее чем по 1,5 % от общероссийской суммы! А ведь основные работы в такой промысловой губернии велись в пределах волости, для чего паспорта брать не требовалось.

Большое количество рабочих рук в пределах собственных волостей занимало строительство разного рода речных судов: барок, полубарок, паузков и тому подобное. В 1839 г., например, по речным дистанциям Вологодской губернии было построено 284 судна более чем на 323 тыс. руб. (16; 281). В 1851–1855 гг. в губернии было построено до 200 барок, более 100 полубарок, около 180 более мелких судов (90). Между тем, это были годы, наименее благоприятные для судостроения: по случаю военных действий с Англией (Крымская война!) отпуск товаров за границу был прекращен, а именно для их сплава к Архангельскому порту и строились эти суда на северных реках. Зато за пятилетие 1865–1869 гг. было построено 3455 судов (51; 200). Ведь после отмены крепостного права в стране началось бурное развитие экономики. При постройке барки артель из 10 человек получала по 15 руб. серебром на душу. Однако если вычесть стоимость леса и иных материалов (смола, гвозди, скобы и пр.), то, по официальному признанию, «выгода крестьян-судостроителей незначительна по сравнению с трудом» (62; 91). Впрочем, для крестьянина его труд ничего не стоил, лишь бы он давал деньги.