Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

– Будем надеяться, что не узнают, – ответил Людовичи.

Сулейман в смятении преклонил колена у одра своей матери, а когда та наконец испустила дух, запрокинул голову и взвыл волчьим воем.

Ибрагиму почудилось, что он его услышал, пока он мерным шагом обходил террасу своего собственного дворца подле ипподрома. И Гюльбахар этот вой будто бы тоже причудился.

Аббас же насторожился, остановился, прислушался, но нет – вокруг все та же глухая тишина. Верно, просто ночная сова, подумал он. Встав у окна в своей тесной келье, он окинул взглядом Золотой Рог и перевел его на дальнюю сторону, туда, где Галата. И тут же тень пробежала через Луну.

Он достал наконец бархатный кисет, доставленный ему днем с курьером с венецианской стороны. Ослабив тесемку, он вытряс содержимое кисета себе на ладонь.

Два золотых дуката. Впервые со времени прибытия в гарем его лицо озарилось улыбкой.

Часть 5

Пыльная буря

Глава 48

Стамбул, 1535 г.

«А у матери-то морщины вокруг глаз, – подумал Селим. – Раньше я их не замечал». Он поцеловал ей руку, вслед за ним то же самое сделал Баязид. Затем братья отступили назад, скрестив руки на груди, как их учили в эрдеруне.

– Из тебя вырос хороший мальчик, – обратилась Хюррем к Баязиду. – Наставники твои говорят, что ты дивный наездник и атлет. Почти как Мехмед.

– Спасибо, мать.

– А вот на учебу ты должен приналечь усерднее. Даже по окончании эндеруна тебе не следует переставать учиться. Если когда-нибудь станешь султаном, тебе понадобится много большее, чем искусство копьеметателя и конника.

– Сделаю все, что в моих силах.

– Ну а ты, Селим? – вздохнула Хюррем. – Учителя говорят, что им приходится каждый урок вдалбливать тебе в голову костяшками пальцев.

– Делаю все, что в моих силах, мать, – ответил он, проверяя, не сработает ли и у него только что примененный братом защитный прием.

– Может, и делаешь, но недостаточно хорошо.

«Недостаточно хорошо, – подумал Селим, – а все потому, что я никогда не буду для тебя достаточно хорош, что бы я ни делал. Все свои надежды ты возлагаешь на кого угодно, кроме меня. Да и не секрет, что у отца в любимчиках Мехмед. Он его обожает даже больше первенца Мустафы, если такое вовсе возможно. Вот мне и остается надеяться лишь на то, что, когда один из них двоих взойдет на престол, меня они всерьез воспринимать не будут как угрозу себе, а просто пренебрежительно махнут на меня рукой подобно матери. Что до Баязида, молюсь лишь о том, чтобы этот дурак поскорее убился, упав с коня при игре в джерид».

Селим частенько задумывался о том, кого он ненавидит сильнее – себя за неспособность уподобиться Мехмеду и Баязиду или мать за постоянные напоминания об этом.

– Теперь идите оба, – сказала Хюррем. – Мне нужно заняться неотложным делом. – А ты, Селим… – добавила она, когда братья уже направились было на выход, и вдруг запнулась, видимо в поиске подходящих слов. – Ты постарайся все-таки брать пример с братьев и побольше походить на них.

Гюзюль явилась в сопровождении одной из гедычлы. Частные владения Хюррем ее впечатлили даже вопреки собственной воле.

У Хюррем был собственный сад с мраморным фонтаном. В саду – вольер с соловьями и канарейками. На базаре перешептывались даже, что кровать ей Сулейман выписал чуть ли не из Китая. Сделанная из слоновой кости, инкрустированная сандаловым деревом и розовыми кораллами кровать эта обошлась ему якобы в девяносто тысяч скудо, целое состояние.

Хюррем возлежала на мраморной плите, подогреваемой снизу дворцовыми котлами, а Муоми массировала ей шею и плечи. Ее личная парная, отметила Гюзюль, не уступает по площади приемной великого визиря.

Она исполнила церемониальный салам и так и осталась на коленях, терпеливо дожидаясь, когда Хюррем соизволит обратить внимание на ее присутствие.

Хюррем приоткрыла один глаз.

– Не окажет ли мне госпожа честь изучить мои скудные товары? – вопросила Гюзюль.

Хюррем снизошла до легкого кивка. Гюзюль нагнулась, развязала зеленый шелковый платочек, высыпала на пол всевозможные ленточки и кружевные безделушки и разложила их так, чтобы они повыигрышнее смотрелись в лучах утреннего солнца.

Она похожа на кошку, подумала Гюзюль, такая же гладкая и самодовольная. Даже не верится, что она нарожала пятерых. Ну так, по всем рассказам, у всех пятерых были кормилицы, а сама она теряла к новорожденным всякую привязанность после перерезания пуповины.

– Как твоя хозяйка? – спросила Хюррем.

У Гюзюль кровь схлынула с лица.

– Хозяйка, моя госпожа? – переспросила она испуганно.

– Весенняя роза.

Гюзюль принялась по новой перекладывать свои бирюльки на полу перед собой.

– Моя госпожа ошибается.

– Госпожа никогда не ошибается, – сказала Хюррем и зевнула. – Ты – порождение Гюльбахар. И в Стамбул ты прибываешь с известиями для нее и еще для того, чтобы шпионить за гаремом. А безделушками этими торгуешь для прикрытия, разве нет?

Гюзюль промолчала.

– Да ты не бойся. Мне от тебя и нужно-то всего ничего – самую малость информации. Это единственный твой товар, который меня интересует.

Хюррем почесала голень одной ноги большим пальцем другой, потянулась, и Гюзюль заметила, как напряглись мышцы ее ягодиц. «Пока Гюльбахар жиреет и становится все ленивее от своих сладостей у себя в Манисе, – подумалось ей. – Хюррем морит себя голодом и пьет воду из какого-то тайного источника вечной молодости».

– К примеру, ты можешь сказать, кто является другом госпожи Гюльбахар при дворе? – прямо спросила Хюррем.

Гюзюль закусила губу и задумалась, как бы получше ответить, но подходящего ответа в голову не приходило.

– Сегодня ночью я буду всякое нашептывать султану в тишине, – сказала Хюррем, – и могу при желании сказать ему, что одна небезызвестная цыганка-торговка заявилась в гарем и в лицо называла его любимую кадын ведьмой и поносила ее самыми немыслимыми словами. Ты это будешь отрицать, конечно. Но только кому из нас он поверит? – Гюзюль выставила руку, чтобы удержать равновесие. – Выбор за тобой. Обдумай его немного.

Хюррем закрыла глаза и снова препоручила себя заботам Муоми. Гюзюль была на грани обморока.

– Ибрагим, – сказала она.

– А-а, главный визирь, – сказала Хюррем. – Ну так он ведь меня всегда недолюбливал, правда же? – Гюзюль почувствовала, что комната пошла кругом. – Ты должна сделать выбор. Нельзя служить двум хозяйкам, имея одну-единственную жизнь.

– Моя госпожа, я сделаю все, что вы попросите.

– Не заключай сделку до того, как узнаешь, в чем она состоит. Ты же всю