Большая телега - Макс Фрай

Сделав несколько снимков, Рита пошла дальше и тут же обнаружила, что неизвестный портретист был на диво трудолюбив. Разукрасил еще несколько соседних домов — все тот же простой карандаш, такие же перекошенные, но милые физиономии анфас и в профиль. Причем, похоже, на всех рисунках изображен один и тот же человек. Прическа, во всяком случае, у всех одинаковая — довольно короткие кудрявые волосы обрамляют узкое лицо. И у всех большие круглые глаза. И совершенно нехарактерный для итальянских лиц широкий нос.

И ведь кого-то мне эта рожа напоминает, думала Рита, пряча камеру в футляр. Ох напоминает. Но кого? Я как-то даже не могу сообразить, мальчика или девочку? То есть дяденьку, или тетеньку, мы же все уже страшно взрослые — считается, что… Но теперь первым делом — кофе. Капучино. Или эспрессо? Видимо, все-таки эспрессо. И капучино — вместо десерта. Договоримся, что это такое жидкое несладкое пирожное, специально для хороших детей, которым уже давно за тридцать.

Недавний дождь загнал всех посетителей кафе в помещение, так что под полосатым тентом Рита сидела одна, ощущая себя Прекрасной Незнакомкой и одновременно бестолковой туристкой, которая ради давным-давно наскучившего местным жителям вида на море готова на мокром стуле зубами клацать. Впрочем, она не особо клацала, после дождя внезапно потеплело, да и стул был не такой уж мокрый, так, несколько капель.

Эспрессо она дегустировала вдумчиво, тщательно перекатывала на языке каждую тяжелую густую каплю. Поразмыслив, поставила ему твердую «четверку». Если учесть, что в Ритином персональном рейтинге за много лет появилось всего три «пятерки», оценка была очень высокой.

Употребление капучино оказалось не столь интеллектуальным занятием, поэтому Ритины мысли вернулись к портретам. На кого все-таки похожи эти лица? Она вытащила камеру, еще раз просмотрела снимки, раздраженно пожала плечами, убрала камеру в футляр, но тут же снова достала. На кого же, черт побери?!

Ой, внезапно поняла она. Так Люська же! Вылитый. Один в один. Что ж я так мучилась-то?

С Люсьеном они когда-то жили вместе долго и счастливо, то есть снимали вскладчину дешевую двухкомнатную квартиру на Рязанском проспекте. Он научил Риту малоизвестному тогда иностранному слову «руммейт» и сам стал для нее этим самым «руммейтом», первым и последним в ее жизни, единственным и неповторимым, больше чем братом, почти сестрой. «Люськой» она стала его называть сперва в разговорах с мамой — это проще, чем втолковать простой русской женщине, только что оттрубившей первые полвека пожизненной бабьей каторга, что мальчик и девочка могут просто жить в одной квартире, и больше ничего, в смысле ничего такого, о чем всегда напряженно думают матери, внезапно лишившиеся возможности контролировать всякий вдох и выдох стремительно повзрослевших дочерей. Рита не хотела лишний раз давать пищу необузданным материнским фантазиям, а объяснять консервативной родительнице, сколь сложны и разнообразны бывают человеческие отношения, не взялась бы ни при каких обстоятельствах. Лучше уж шимпанзе грамоте учить. Они, говорят, очень способные.

Гораздо проще было, рассказывая маме по телефону о своей жизни, называть Люсьена Люськой.

Вечно так — приходится привирать только для того, чтобы тебя правильно поняли.

Люська, растроганно думала Рита. Хороший такой. Сколько же мы не виделись? Лет пять, что ли? Или больше? Да нет, точно больше. Хорошо хоть электронную почту изобрели для нас умные люди, а то вообще не знала бы, где он и как. Кстати, он после Нового года писал, что номер телефона изменился, прислал новый, а я, кажется, не будь дура, занесла его в адресную книгу. Или нет?

Рита достала телефон, проверила список — ну вот, точно, есть Люськин номер. Надо ему, что ли, по такому случаю sms, послать.

В городе Бриндизи неизвестный художник рисует на стенах твои портреты, — написала она. Немного подумала и добавила: «Это Маргошка». Люська, гад, только так ее и называл. Как будто без его измывательств у нее недостаточно противное имя. Нажала на кнопку, еще раз, и еще. Отправила. Телефон почти сразу блямкнул, уведомляя, что послание благополучно доставлено. Вот и славно, можно по такому случаю допить капучино, пока совсем не остыл.

Телефон зазвонил сразу после того, как она убрала его в карман. Неужели Люська? Точно, решил перезвонить. Надо же.

— Ну ты и чучело, Маргошка, — не здороваясь, сказал он. — Самое прекрасное чучело в мире. Ты не представляешь, насколько вовремя пришла твоя записка.

— Телефон потерял, а позвонить на него неоткуда? — понимающе спросила Рита.

Сама не раз попадала в такое дурацкое положение. Сидишь потом как дура, ждешь — хоть бы кто-то позвонил, чтобы по звуку аппарат найти. И тут же все, как назло, немедленно оставляют ее в покое — при том что обычно каждые полчаса дергают.

— Нет, не телефон, — сказал Люська. Помолчал и неохотно добавил: — Кое-что другое… Ай, ладно, неважно. Уже, считай, нашел.

— Люська, что случилось? — всполошилась Рита. — Я могу чем-то помочь?

— А ты уже помогла. — Она почувствовала, что он улыбается. — Ничего не случилось. Все мои проблемы в голове. Были. А теперь вроде даже там их нет. Я сегодня проснулся и подумал: вот если в течение дня случится что-то из ряда вон выходящее, значит, все со мной в порядке, нечего унылые глупости сочинять. Сам не знаю, почему это в голову пришло. Оно, знаешь, как бы само подумалось. И я полдня ждал непонятно чего. Говорил себе, что дурак, но все равно дергался. И тут вдруг приходит твоя записка.

— А разве это тянет на «из ряда вон выходящее» событие? — осторожно спросила Рита.

— Еще бы! Это, я бы сказал, натуральное чудо, почище мироточащей иконы. Иконе, в конце концов, по роду занятий положено время от времени что-то такое устраивать. А ты мне никогда в жизни sms не посылала. Я вообще думал, ты мой телефон не знаешь.

— А ты его сам прислал, — напомнила Рита.

— Ну да, сменил номер и сделал рассылку по всем знакомым. Даже не уверен, что твой адрес был в списке. То есть теперь понятно, что был, но… Ну и вообще. Мы с тобой столько лет не виделись. А ты, оказывается, еще помнишь, как я выгляжу.

— Такое не забывается, — рассмеялась Рита. — Но вообще-то, я довольно долго ломала голову, на кого похожи эти портреты, которыми здесь чуть ли не все дома на набережной исчирканы. А набережная, между прочим, имени королевы Маргариты. Знай наших! Слушай, я ужасно рада, что так получилось. В смысле, что записка была вовремя. Но тебе точно ничем помогать не надо? А то я через неделю вернусь. И кааак помогу! А потом догоню и еще раз помогу.

— Ох, вот этого точно не надо! — Теперь и Люська расхохотался, звонко, заразительно, как в старые добрые времена. — Давай лучше кофе пить, когда вернешься. Или чай. Или водку. Чего твоя душа пожелает.

— Слушай, а давай, — обрадовалась Рита.

Прислушалась к себе и поняла: похоже, это не обычное вежливое согласие, за которым никогда не следует действие. За ее обещанием стояло искреннее желание увидеться. Надо же.

— И ведь не вру, — сказала она Люське. — Действительно хочу пить с тобой кофе, чай и водку. Да хоть квас. Вернусь домой и сразу позвоню.

— Будешь смеяться, но я тебе почти верю, — ласково сказал он и положил трубку.

Рита удивленно покачала головой, расплатилась за кофе и пошла обратно, к Вергилиевой лестнице. Чутье опытного путешественника подсказывало ей, что в той стороне ее ждет великое множество городских достопримечательностей, включая пресловутую колонну, отмечающую конец Аппиевой дороги.

Поравнявшись с разрисованной стеной, Рита снова взглянула на карандашные портреты — все сфотографировала? Ничего не пропустила? — и остановилась, как громом пораженная.

С чего я вообще взяла, будто они на Люську похожи? — изумленно спросила она себя. — Люська совсем другой. Совершенно! А это — Сашка.

Сашка много лет была ее лучшей подругой; она, собственно, до сих пор оставалась самой лучшей и самой любимой, просто несколько лет назад они с мужем продали свою московскую конуру, купили домик в Черногории, а на сдачу — билеты на самолет в один конец. И как прикажете дружить в таких непростых условиях?

Рита, конечно, обещала часто приезжать в гости. И даже дважды исполнила обещание, но потом всякий раз, когда вставал вопрос: ну что, к Сашке или куда-нибудь еще? — понукаемая жадным любопытством, выбирала «куда-нибудь еще». Столько на свете разных прекрасных стран и городов, жизни не хватит сотую часть увидеть, поэтому ужасно жалко тратить время и деньги на поездки в одно и то же место, даже если предположить, что оно и есть самое прекрасное на земле. А Сашка — ну что Сашка, можно ведь письма писать, и потом, она сама хороша, засела в этом своем прекрасном Монтенегро, как медведь в берлоге, ее не то что в Москву, в соседнюю Италию и то не выманишь.