Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба» - Василий Звягинцев

Те из них, кто по какой-то причине не был выкуплен правительством или родственниками, в конце концов просто обращались в рабство. Восток, что вы хотите…

Но полной катастрофой для Арчибальда и штаба Гамильтон-Рэя обернулось очередное, то ли четвёртое, то ли пятое по счёту за последние два века, польское восстание. Великолепно подготовленное, снабжённое оружием в немыслимых количествах, включая и тяжёлое (благодаря открытым границам между Россией и якобы дружественными ей сопредельными странами), оно должно было увенчаться полным успехом с далеко идущими последствиями. Вопреки обычной дипломатической практике, европейские державы выразили России протест по поводу использования армии против мирного населения, демократически выражающего свою тягу к независимости. Ни одна из фотографий зверств «польских повстанцев» – повешенные на фонарных столбах офицеры и солдаты, сожжённые жилые дома в военных городках, и тому подобное – в европейской прессе и в передачах дальновидения не публиковалась. Зато все каналы информации были забиты материалами об азиатской жёсткости своего якобы «союзника», развернувшего чуть ли не геноцид в центре Европы. И это при том, что, согласно Уставу, любому члену ТАОС полагалась всеобщая помощь и поддержка в случае посягательств на их территориальную целостность и внутренний порядок. Любому, но только не России, как оказалось.

Впрочем, согласно плану Арчибальда, так и намечалось – за одну-две недели изобразить Россию наследницей Чингисхана, а поляков, финнов и прочих сепаратистов – как жертв до сих пор не цивилизовавшейся феодальной империи. А если кому-то русские по причине белого цвета кожи и сравнительно связной речи кажутся похожими на европейцев, так это естественная ошибка. Есть, мол, такой термин – мимикрия!

И ведь европейцы поверили, что, по правде говоря, и было единственным сработавшим пунктом программы. От Лондона до Пиренеев и Альп взвилась волна народного возмущения – демонстрации, протесты, сбор средств для помощи героическим полякам, потом и осторожные (поначалу) дипломатические ноты.

Адмирала всегда, кстати, интересовало, отчего, несмотря на то что разделы Польши в XVIII веке были произведёны по инициативе Австрии и Пруссии, а Екатерина Великая приняла в них участие довольно неохотно, и России отошла всего одна треть «Речи Посполитой», с преимущественно мало– и белорусским населением, вся ненависть поляков была обращена именно на Россию. Видимо, потому, предполагал Айвори, что «гордая шляхта» подсознательно считала себя ниже германской расы, и её право главенствовать над собой так или иначе признавало. Опять же и разница в вероисповедании имела значение, так что русских поляки ненавидели как «схизматиков» и «быдло», культурно и религиозно примитивных, но непонятным образом отражавших любые вторжения и сумевших выстроить могучую Империю, в то время как поляки проиграли всё и всем.

Эти настроения господствовали среди шляхты и интеллигенции, последний смерд с затерянного в глуби Мазурских болот хутора считал себя выше русского, не говоря о белорусах и украинцах, которые людьми не воспринимались принципиально. Притом что благодаря царскому стремлению не подавить, а «умиротворить» привислянских подданных, население Царства польского пользовалось с времён Николая Первого невиданными для настоящих «великороссов» привилегиями, вплоть до чеканки собственных денег, а польская аристократия имела право занимать в Империи самые высокие государственные и военные должности, чего, кстати, отнюдь не было на отошедших к австро-германцам землях. Там дискриминация и апартеид действовали в полном объёме вплоть до настоящего времени.

Нынешний мятеж тщательно готовился, через западные границы полгода переправлялась масса оружия и сотни военных инструкторов. Радомские военные заводы чуть ли не половину своей продукции переправляли повстанцам или прятали в специальных схронах на территории, пользуясь сочувствием инженеров-поляков и бестолковостью петроградских контролёров и приёмщиков.

Варшавский «Комитет национального спасения» почти на треть состоял из иностранных советников. За полгода до начала «событий» уже была сформирована «добровольческая повстанческая армия»[69] в несколько десятков тысяч штыков и с достаточным количеством собственных офицеров и зарубежных «волонтёров».

Разгром уже объявившей о суверенитете и сформировавшей своё правительство «Четвёртой Ржечи Посполитой»[70] был мгновенным и страшным. После двухсуточного замешательства российское командование сориентировалось в обстановке, ввело в действие Гвардию, авиацию, флот, многочисленные десантно-диверсионные отряды с высочайшим уровнем подготовки. На западных границах Российской Империи впервые за много десятков лет был введён строгий пограничный и паспортный режим. Из страны выпускали только гражданских беженцев, то есть женщин, детей и мужчин старше шестидесяти лет. Въезд в Россию и ввоз каких-либо товаров, кроме как медикаментов по линии Красного Креста и Могендовида[71], до окончания «беспорядков» был запрещён.

Целые караваны тяжелогрузных машин с оружием и боеприпасами, замаскированными под «гуманитарную помощь» для «страдающего населения», застряли перед погранпереходами со стороны Германии, Австро-Венгрии и Малопольши. Аналитики из оперативного управления штаба группы войск «Висла» по данным разведки и аэрофотосъёмки посчитали, что задержанных грузов должно было хватить для снабжения «НСЗ» всеми видами довольствия в течение месяца.

Водители и сопровождающие сначала просто загадили все окрестности, а потом у них начались серьёзные конфликты с местным населением. Чехам, словакам, немцам совсем не нужны были перед своими окнами и заборами подобные «гуманитарии», тем более неизвестно откуда возник и прокатился слух, что русские заявили, будто эшелоны с оружием с завтрашнего дня будут бомбить с воздуха или уничтожать на месте диверсионными группами.

Разрозненные и вялые протесты западных держав против «чрезмерного применения силы» Москвой игнорировались или встречали неслыханные по бестактности ответы. Например, Берлин получил по прямому проводу предупреждение, близкое к шантажу.

«Правительство Державы Российской заявляет о неприятии ноты за номером таким-то от такого-то числа сего года, осуждающей «наведение конституционного порядка» на мятежной территории Привислянского края. Данная территория является общепризнанной и неотъемлемой частью нашего государства, согласно таким-то и таким-то международным договорам и соглашениям. Происходящие там события не входят в юрисдикцию какого бы то ни было национального или наднационального органа. Если Германское правительство публично не откажется от своей позиции, правительство Державы Российской объявит о денонсации всех ранее принятых по делиминации границ соглашений, начиная с 1772 года, своём признании восточных земель Германии, включая Поморье и Данциг, исконно польскими территориями, и вместо уничтожения и пленения инсургентов Привислянского края позволит им беспрепятственное отступление на германскую и иные территории с оружием и знамёнами». А там, мол, сами разбирайтесь, как поступить с несколькими дивизиями обозлённых мятежников. Недобитые, они охотно согласятся «разменять Варшаву на Данциг».

Немцы, конечно, немедленно струсили: получить в своих ухоженных землях полноценную гражданскую войну и направленные теперь уже против «извечного германского империализма» демарши французов и англичан им никак не улыбалось. И «единенный фронт демократии против авторитаризма» рассыпался очень быстро.

Благоразумные прибалты и финны вообще решили не ввязываться в столь ненадёжное и кровопролитное предприятие, как «борьба за самоопределение», так что «пылающего фронта от Кавказа до Ледовитого океана» у британцев во главе с Арчибальдом организовать не получилось.

Напротив, в прямых боестолкновениях и операциях «зачистки театра военных действий» были уничтожены физически или «изъяты» тысячи ценнейших кадров, которые могли бы десятилетиями, оставаясь на своих местах, приносить Британской империи ощутимую политическую и экономическую пользу.

Теперь военным аналитикам всего мира, стратегам и тактикам явных и тайных операций приходилось мучительно думать, отчего всё вышло именно так, а не иначе. Профессиональных ошибок не было допущено нигде, адмирал Гамильтон-Рэй готов был за это поручиться, потому что большая часть его личного участия в «Кроссворде» как раз и заключалась в их выявлении и заблаговременном предупреждении. А оказалось, что прав он был один-единственный раз, заявив о принципиальной невозможности что-либо предвидеть, имея дело с русскими из первой, второй или третьей реальности.