Пепел стихий - Элис Клэр

— Спасибо за заботу, Элевайз, но… — Он отвел взгляд. Затем, словно вспомнив, что они находятся в аббатстве, где нужно забыть о дружеской близости, возникшей между ними в лесу, забыть, словно этого никогда и не было, он сказал: — Я совершенно здоров, благодарю вас, аббатиса. К тому же, это мой долг — ехать, если меня вызывают.

— Очень хорошо.

Она отступила назад. Два чувства охватили ее: благодарность за его обходительность и в то же время — потребность в его теплом и дружеском участии.

Наконец сестра Марта вывела Горация из конюшни. Шкура его сияла так, словно сестра весь вечер чистила его. Она передала поводья Жоссу, и тот вспрыгнул в седло.

Элевайз встала возле стремени.

— Пришлите мне весточку, — тихо сказала она.

Их взгляды встретились, и, словно поняв ее тревогу, он улыбнулся.

— Хорошо, — произнес он. — Так я и сделаю. Или вернусь и расскажу вам все лично.

Жосс пришпорил коня и рысью выехал за ворота аббатства.

Гонец поскакал вперед: сообщить, что Жосс уже в пути. Рыцарь ехал быстро, его голова была занята всевозможными предположениями, поэтому он почти не заметил долгих миль пути.

Он въехал в окруженный стеной опрятный внутренний двор великолепного дома Тобиаса и Петрониллы Дюран. Но на этот раз гостя встретил не хозяин, а слуга Пол.

С мрачным лицом, с усталостью во взгляде он тихо сказал:

— Сюда, сэр Жосс. Тело лежит там, где упало. Посыльный, появившись из конюшен, подбежал, чтобы увести коня Жосса.

Решительным жестом одернув тунику, Жосс последовал за Полом вверх по ступеням, ведущим в дом.

После яркого солнечного света внутри казалось слишком сумрачно. Жоссу понадобилась пара секунд, чтобы ясно разглядеть ожидавшее его место происшествия.

Затем, когда глаза привыкли к полумраку, он увидел то, ради чего его вызвали.

Растянувшись в футе от короткого лестничного пролета, который соединял помост — на нем стоял обеденный стол — с главным пространством залы, лежало тело.

Длинное, одетое в лучший наряд — роскошные цвета ткани мерцали в мягком свете, — тело лежало лицом вниз и из-за крови, видневшейся на каменных плитах под ним, можно было предположить, что смерть наступила в результате ужасного повреждения головы.

Жосс тихо спросил:

— Когда это случилось?

— Этим утром, — уныло ответил Пол. — Этим самым утром… — повторил он, как будто с трудом верил собственным словам. — Они даже не сели завтракать.

Пока Пол крестился и бормотал молитву, Жосс опустился на колени и положил руку на уже похолодевший висок Тобиаса Дюрана.

Переместив руку так, чтобы ладонь оказалась подо лбом, рыцарь осторожно приподнял голову. Пышные, блестящие волосы — признак цветущего здоровья — упали на мертвое лицо, и Жоссу пришлось убрать их в сторону, чтобы увидеть рану.

Она была ужасна. Жосс подумал, что рана, глубокая и странной формы, вероятно, была нанесена каким-то тяжелым трехгранным предметом. Посмотрев вниз, туда, где покоилась голова Тобиаса, он увидел край нижней ступеньки. Лестница была построена недавно, возможно, как часть обновлений, начавшихся после свадьбы Петрониллы и Тобиаса; края ее были острыми и еще не стоптанными, подступень, ступень и боковая сторона лестницы образовывали угол совершенной формы.

— Леди Петронилла сказала, что он споткнулся о гончую, — говорил Пол дрожащим голосом. — Он… хозяин… резвился, так она сказала, спрыгнул вниз с помоста, чтобы взять ее под руку и провести к столу, а собака, возбужденная всеми этими забавами и играми, начала лаять, потом подпрыгнула и запуталась в ногах хозяина. — Слуга шмыгнул носом и вытер его рукавом. — Я слышал голоса, слышал лай, затем звук, словно упало что-то тяжелое. А потом была эта ужасная тишина… — Пол снова всхлипнул.

— И вы поспешили в залу и нашли его здесь? — мягко спросил Жосс.

— Да. — Ответил Пол, уже не скрывая слез. — У моей леди теперь разбито сердце, сэр. Она так дорожила хозяином, я не знаю, как она будет обходиться без него, правда, не знаю.

«А как насчет тебя? — подумал Жосс. — Что бы она ни собиралась делать дальше, будет ли леди Петронилле нужен преданный слуга? Или она, как многие вдовы старше определенного возраста, решит, что достаточно видела в этом мире и для нее лучше уединиться где-нибудь в стенах тихого, радушно примущего ее монастыря?»

Но сейчас, определенно, время было неподходящим для подобных вопросов даже в тайнике его собственных мыслей. Рассудив, что, возможно, для Пола будет лучше заняться чем-нибудь, Жосс проговорил:

— Пол, эта смерть стала ужасным потрясением и для тебя, и для всего дома, на самом деле — для всех нас. — Взгляд рыцаря вернулся к длинному телу элегантно одетого человека, к которому смерть пришла так недавно, что он все еще сохранял внешнее подобие жизни.

Смерть. Непоправимая. Ужасающе непоправимая.

Не без усилий Жосс взял себя в руки и снова повернулся к сокрушавшемуся слуге.

— Не сомневаюсь, что остальные слуги в доме расстроены почти так же, как ты, — обратился он к Полу. — Не мог бы ты попробовать занять их какой-нибудь работой? — Рыцарь порылся в памяти в поисках подходящих поручений. — Что Тобиас обычно делал после полудня?

Пол поскреб затылок.

— Я не так уж хорошо знаю, сэр. Его часто не бывает дома. Иногда он берет гончих и отправляется куда-то, вот что я могу вам сказать.

— Что ж, это уже кое-что. — Жосс постарался ободряюще улыбнуться. — Его лошадь, наверно, нуждается в прогулке, а затем в хорошей чистке. И даже в пораженном горем доме требуется еда. Не мог бы ты попросить слуг приготовить что-нибудь?

Пол расправил плечи и, словно сожалея о своей слабости, попытался показать Жоссу, что восстановил свой пошатнувшийся было авторитет.

— Я сделаю все, о чем вы говорите, сэр. — С небольшим церемонным поклоном, от которого у Жосса на миг защемило сердце, Пол важно зашагал прочь.

Оставшись наедине с мертвым, Жосс ощупал его голову в поисках других повреждений. Нет, больше ничего не было.

Постой-ка! Что это…

— Вы приехали, сэр Жосс, — послышался тихий голос позади него. — Благодарю вас за то, что откликнулись на мой зов.

Обернувшись, рыцарь увидел Петрониллу Дюран, стоявшую в двух шагах от него и наблюдавшую за ним.

Она уже была одета в струящееся темное траурное платье, которое стерло последние следы румянца с ее обычно бледных щек. Ее глаза покраснели, веки распухли. Поверх туго закрепленного накрахмаленного белоснежного головного убора она накинула черное покрывало. Кожа нижней части ее лица была дряблой и имела желтоватый оттенок, составляя резкий контраст с гладким льном барбетты.

Ее тонкогубый рот превратился в дугу с опущенными вниз концами, с каждой стороны которой проступили глубокие полукруглые складки; Жосс был почти уверен, что раньше их не было.

Леди Петронилла состарилась на десять лет.

Жосс встал, подошел к ней и, еще раз опустившись на колено, взял ее ледяную руку и поцеловал.

— Моя леди, я соболезную вашей утрате, — сказал он. — Если я могу что-нибудь сделать, только скажите.

Она отняла свою руку. Отвернувшись, так что он не мог видеть ее изменившееся от горя лицо, леди Петронилла со стоном воскликнула:

— Верните его!

Жосс приблизился к ней. Неужели она лишилась рассудка? Рыцарь мягко заговорил:

— Этого я не могу сделать, леди.

Она покачала головой.

— Я знаю, сэр рыцарь. Знаю. — Женщина горько вздохнула.

— Постарайтесь утешиться хотя бы тем, что он почти не почувствовал боли, — сказал Жосс. Этого было мало, он знал, но скорбящие вдовы когда-то находили успокоение в этих словах; рыцарь сам много раз повторял это ни к чему не обязывающее замечание. — Рана глубока, и смерть, по-видимому, наступила мгновенно.

Жосс не был уверен в этом, но если притворная уверенность поможет вдове, остальное едва ли имеет значение.

— Почти не почувствовал боли, — повторила она. Наступило молчание, а потом леди Петронилла сказала: — Как мало вы понимаете!

«Ах!»

— Что вы хотите сказать, моя леди?

Он встретил взгляд ее покрасневших глаз.

— Этот дом всегда был наполнен болью, — проговорила она. — И хотя мой муж лежит мертвый, эта боль никогда не утихнет.

Для вдовы это были странные слова. Она имела в виду, что смерть Тобиаса стала причиной боли? «Может быть», — подумал Жосс в недоумении, но фраза прозвучала совсем не так. Петронилла словно упоминала о какой-то другой печали, длящейся постоянно, непрекращающейся, о чем-то, что было непременной частью ее жизни.

Стараясь успокоить вдову — самый черствый человек на земле, несомненно, попытался бы утешить ее, эту мертвенно-бледную, опустошенную горем женщину с таким состарившимся лицом, — Жосс сказал: