Римская армия эпохи Ранней Империи - Ян Ле Боэк

Рим и его враги: наступление или оборона?

Вполне логично, на первый взгляд, признать, что стратегия римской армии менялась в зависимости от смены реальных и вероятных врагов, против которых она должна была выступать. И если такая цель не вдохновляла создателя империи, его преемники, без всякого сомнения, должны были приспособить свою политику к поведению своих противников. Давайте сразу оговоримся — нельзя сказать всего о варварах на нескольких страницах. Речь идет только об определении военной характеристики каждого народа, чтобы лучше понять, как Рим должен был по-разному вести себя с одними и с другими.

Враги

Следуя географическому принципу, быть может, проще всего в этой области начать с двух отдельных примеров — Испании и Британии. Иберийский полуостров потребовал не менее двух веков борьбы за то, чтобы завоевание было в конце концов завершено. Воинственность аборигенов прославила их, потому-то Рим черпал оттуда немало рекрутов для своих вспомогательных частей. Между тем после августовской эпохи, как представляется, был установлен мир, и VII Сдвоенный легион спокойно надзирал и за рудниками Северо-Запада, и за населением. Впрочем, последнее не имело никакой возможнсти найти убежище, будучи прижатым к морю.

Бритты же (те, которые населяют современную Великобританию), наоборот, всегда сохраняли в своем положении некую непримиримость, а жители Каледонии на севере острова никогда не входили в состав Империи. Их воинственность и густонаселенность всегда составляли головную боль для римского командования, которому, тем не менее, приходилось довольствоваться практикой их политического разделения. Опасность возросла еще больше в III в. н.э. с началом набегов саксонских пиратов.

Германские племена, в громадных количествах скапливавшиеся за Рейном и Дунаем, отнюдь не всегда подтверждали свою репутацию блестящих бойцов, но обладали тремя преимуществами: своей воинственностью, величиной народонаселения и протяженностью границы, которую Рим вынужден был защищать. Угроза с их стороны сделалась еще более ощутимой, когда пришедшие с востока кочевники — сарматы и роксоланы — присоединились к местным обитателям. Слабость же варваров заключалась в их политической раздробленности. Отсюда проистекала опасность, которую мог представлять такой человек, как Арминий, победитель Вара, когда он предпринял усилия по их объединению. Ведь складывание союзов племен увеличивало опасность. Кроме того, на левом берегу нижнего Дуная, на территории современной Румынии, проживали даки! У них было множество преимуществ — их богатство (знаменитое «золото даков»), отсутствие страха перед Империей и особенно их государственное устройство, ибо они образовывали единое царство. Но ведь их государство было относительно невелико в сравнении с римским миром. Все же в III в. для всех этих народов северной границы сложилась новая ситуация. Потрясения на Дальнем Востоке толкнули одни народы против других, а те, словно бильярдные шары, бросили на Империю тех, кто находился к ней ближе всего.

Чтобы понять важность III в., следует равным образом рассмотреть то, что происходило на Востоке. На территории Ирана находилось единственное мощное и централизованное государство, существовавшее поблизости от Римской империи. В первые два века нашей эры монархия, которая там властвовала, была относительно мирной. Но между 212 и 227 гг. произошел переворот, и Аршакидам-парфянам наследовали Сасаниды-персы, которые установили националистическую, воинственную и религиозно-фанатическую власть. То, что историки Рима называют «великим кризисом III века», объясняется совпадением направлений агрессии с двух сторон — с востока в наступление идет Иран, а с севера в то же время — германцы, хотя и по иным причинам.

Южная граница порождала собственные проблемы. Главная угроза исходила от кочевников и полукочевников — набатеев и блеммиев в Египте, мавров и нумидийцев в современном Магрибе. Своеобразие этих районов заслуживает того, чтобы их особо выделить. Народы эти проживали как к северу, так и к югу от границы, которую они, впрочем, беспрестанно пересекали во время своих странствий. Поэтому основная задача легионеров заключалась в надзоре за их миграциями. Читая некоторых современных авторов, можно подумать, что Африка жила три века в постоянных восстаниях. Однако не нужно поддаваться этой обманчивой видимости, ведь добрая часть туземцев была присоединена к Риму (этот регион оставил бесчисленное множество руин, датируемых Ранней империей, он порождал писателей и даже императоров). Что касается малочисленных и неорганизованных кочевников, то, несмотря на их смелость, они не могли сравниться с германцами или персами. Тем не менее, оказывается, что в случае кризиса на других фронтах их беспокойный характер мог только добавить хлопот к тем, с которыми приходилось сталкиваться римскому командованию.

Проблема стратегии

Какая общая стратегия была принята пред этим сонмом народов? Какие принципы положили в основу полновластные римские военные? И.Гарлан4 нисколько не сомневается в том, что выбор делался в пользу обороны: «Внешняя политика империи со времен Августа прежде всего имела целью сохранить и стабилизировать приобретенные результаты». Это утверждение основывается на том факте, что со смертью Августа в 14 г. н.э. круг римских владений был уже почти определен. Тем не менее, подобное толкование нуждается в уточнении, так как в принципе римский народ в своем коллективном менталитете не знал никакой границы своей власти — ему было предоставлено судьбой управлять всем миром в целом. И это право было поставлено на службу имперской политике5. Вергилий, обращаясь к гражданину, говорит ему об отношении к другим народам6: «налагать условия мира, милость покорным являть и смирять войною надменных».

Но на практике данная цель превращалась в утопию. Начнем с того, что некоторые соседи могли сопротивляться — иногда удачно, и конфуз, случившийся с Варом, не мог не утихомирить отчасти амбиции. Вдобавок средства отнюдь не были неограниченными, к тому же высшая власть никогда не слышала о Сибири или Конго. Наконец, определенные территории не представляли никакого военного, экономического или другого интереса. Таким образом, можно согласиться, что в спокойные времена Рим выбирал оборонительную стратегию. Но из этого правила нужно сделать два исключения. С одной стороны, время от времени происходили случаи агрессии, а нам известно, что каждому завоеванию предшествовало создание одного или нескольких легионов, поэтому, обращаясь к таблице, посвященной учреждению данных боевых единиц (с. 33), легко проследить частоту таких предприятий. Впрочем, известно, что даже после 14 г., немало императоров следовали в русле воинственной политики. Приведем только наиболее характерные случаи, Калигулы (Мавретания), Клавдия (Британия), Траяна (поход против даков, арабов и парфян), Марка Аврелия и Септимия Севера (опять же на Востоке).

С другой стороны, уважение по отношению к другим не мешало римским военным проводить превентивные и карательные операции. Соседи римлян находились под неусыпным контролем, и предупреждение потенциальной угрозы всегда казалось наилучшим способом обеспечить собственную безопасность. Принимая во внимание то, что предполагает империализм и что навязывает реальность, мы постараемся определить стратегию Империи антитезой: лучшая защита — нападение.

Эволюция концепций

И все же за три столетия прослеживается определенная линия развития стратегии. Ее видоизменение было подвергнуто исследованию в двух трудах7 по стратегии Рима. В одном из них автор исходит из анализа стратегии в целом, другой — из конкретного материала Иберийского полуострова.

Так, Э.Н.Латтвак определяет Римскую империю на начальном этапе существования с «гегемонистской» позиции, иными словами, все территории в ней были разделены на три группы: первые находились под прямым центральным правлением, вторые — под дипломатическим контролем и третьи — просто под влиянием Империи. П. Ле Ру, со своей стороны, полагает, что с приходом Юлиев—Клавдиев наступает время «экспериментальной армии». Тогда наиболее мобильные подразделения были расположены на границах, хотя иногда вдали от них. В Галлии основание лагерей в Ар лене близ Суассона, в Олнэй (Сентонж), да и в Мирбо рядом с Дижоном, относящихся к эпохе Флавиев, демонстрирует, вероятно, желание контролировать внутренние части Империи и стремление не слишком подвергать легионы риску нападений и ударов неприятеля. Дунай также был хорошо защищен издали; равным образом в Африке III Августов легион не соседствовал бок о бок со своими потенциальными врагами. Система клиентских государств дополняет сдерживающую роль солдат.

Но в эпоху Флавиев, по определению П. Ле Ру, намечается и переход к «постоянной армии»: римские войска принимают оседлый образ жизни и подтягиваются к границе, которая отделяет римский мир от варварского. Постепенно вырисовывается двойной путь развития. С одной стороны, происходит переход от «империи-гегемона» к «империи территориальной» (Э.Н.Латтвак), поскольку последние области, находившиеся под дипломатическим влиянием или контролем, мало-помалу подчиняются режиму прямого управления. С другой — создается система «превентивной защиты»: римские солдаты не только становятся лагерями на границе, но еще и строят в варварских землях дороги, вдоль которых располагаются аванпосты и караульные башни. Таким образом, во II в. после «прощупывания почвы» командование берет на вооружение «научную» защиту, а стратегия, вслед за Э.Н.Латтваком, может быть определена как «преклюзивная» — «преграждающая» (устраняющая); в Испании же находится «миротворческая армия» (П. Ле Ру).