Настоящая фантастика – 2011 - Александр Николаевич Громов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От тяжести приговора подсудимого, точнее, уже осужденного бросило в холодный пот. Он машинально вынул из кармана платок, но кибер – исполнитель приговора – отнял его и сам вытер лицо писателя. Затем, не выпуская из манипулятора стакана, кибер напоил Транда водой, поправил ему галстук и, легко приподняв, вынес из зала.
Высшая мера вступила в свои права.
Николай Немытов
Ойц, ваш космос!
– Дедушка Трофим, а почему ты голенький на макушке?
Старик закатил глаза, словно хотел обозреть собственную плешь.
– Это от шлема мыслеуправления, – не торопясь ответил он. – Первое испытание. На «ТТ-95». С тех пор… не растут.
– А что такое, – малышка с серьезным видом попыталась повторить слова старика, – шлеп маслоуправления?
– Дура ты, Сонька! – озлился на нее малыш Степа, он был на два года старше и заканчивал первый класс. – Сама ты «шлеп». «Шлем», надо говорить. Шлем мыслеуправления. Дед Трофим силой мысли управлял старт… – Степа запнулся, покраснел от стыда, – стра-те-ги-ческим бомбардировщиком, – по слогам произнес первоклассник и, разозлившись еще пуще, повторил: – Дура ты, Сонька.
Малышка надулась, готова была расплакаться, но старый Трофим погладил ее по головке.
– Не расстраивайся, внученька. Такие слова тебе знать ни к чему.
– Ой, вей! Ви посмотрите на этого кацманафта!
В маленький дворик старого Симферополя вышла Сонина бабушка – Муся Соломоновна Робитман – и тут же уперла руки в боки.
– На самолете ен летал – я вас умоляю! Какой хорошо грамотный хавец! – Муся пощупала простыни, висящие на веревке посреди двора. – Шикер старый! Пьешь шмурдяк свой кацапский – дитю голову не лечи!
Малышка подбежала к бабушке. Та достала из большого кармана передника ириску «Золотой ключик».
– Сонечка, лялечка мое, не слухай ты этого кабыздоха. На-ка вот марципанчика скушать.
Эта колоритная особа приехала в Симферополь два года назад к своей дочери Софочке Гутис, которая второй раз вышла замуж и поселилась по адресу: улица Большевиков, 3. Моложавая теща быстро навела одесские порядки у себя в квартире и в доме в целом. Одни соседи избегали Мусю, считая ее скандалисткой, другие возрадовались, что во дворе наконец-то наведен порядок – ЖЭК делал все, чтобы только не видеть одесситку у себя на пороге, – а третьи, как Трофим Голованов, относились к новой соседке с равнодушием: живет себе Муся в доме и пусть живет. Не мы ее хлебом кормим.
Робитман подошла к деревянному столику, вкопанному в землю, и уселась на скамейку рядом с Трофимом Головановым.
– Вей з мир, старик, и шо ты детям такие гадости лечишь? Надыбал плешь от чужих подушек, а все туда ж – лекчик-кацманафт. У Степки-то ж родитель – испытатель, – Муся сплеснула руками, визгливо засмеялась, – с плешью от шлема воротится. Я вас умоляю!
– Что ж ты мелешь, Муся? – ссутулившись, вздохнул Голованов. – Малых постесняйся.
– Соня, Степа – шкыц отсюда! – прикрикнула на малышей Муся. – Бекицер в песочницу! Да, Стьепка, шоб ты был здоров! Не вздумай кидать салют из песку! Не достираться на вас.
Трофим достал из кармана затертого пиджака старый верный гранчак, из другого кармана небольшой сверток с бутербродом – на ломте черного хлеба «Докторская» по два двадцать. Из-за пазухи на стол перекочевала чекушка «Столичной».
– Ото, – пробурчала Муся. – Вус трапылось? Пора ехать Марс?
Старик посмотрел на нее печальным взглядом и налил в стакан. Он никогда не пил полный гранчак. Когда-то для украшения Степа наклеил на граненый бок стакана переводную картинку: стратосферный комплекс «Тайфун». И теперь сто грамм налитой водки доставали своим краем аккурат до фюзеляжа самолета-носителя.
– Злая ты какая-то сегодня, – заметил Трофим, занюхивая первую бутербродом. – Может, составишь компанию?
– Покорно просим! – фыркнула Робитман, вставая со скамейки, отряхивая для порядка и без того чистый передник. – Вэрэницы ракэт хай без нас от звезды на звезду… Степка! Йклмн! – снова взвизгнула она, но теперь в ярости. – Тебе ж просили, жлобеня кацапское!
– Бабушка! – в восторге воскликнула Соня, щуря глаза, чтобы в них не попал песок. – Первая юпитерианская экспедиция вернулась! Ура!
– Вей з мир! Ойц, ваш космос!
Очередная пригоршня песка взлетела к синему апрельскому небу, изображая салют в честь события шестилетней давности.
Муся погнала нерадивого малыша по двору, угрожая отхлестать снятым передником. При этом она едва не сбила с ног Харитона Борзова – дворового хулигана, вышедшего покурить на свежий воздух.
– Мадам, не бежите так быстро, а то догоните свой инфаркт! – крикнул подросток вслед бойкой Мусе.
Хохоча, он подсел к Трофиму, печально смотрящему на происходящее.
– Не угостишь, дедуль? – с лукавой усмешкой спросил Борзов.
– Тебе – не дам, – ответил старый пилот, чмокая кусом бутерброда.
– Чего ж так-то?
– Тебе скоро на службу в космофлот, – авторитетно заявил Трофим.
Харитон, улыбаясь, покачал головой.
– А мож, в погранцы? Или в ментовку? Я в ментовку пойду – форма, сапоги, волына.
Старик посмотрел на него с пренебрежением.
– Тебя и так давно бы забрали по ту сторону решетки, да до сих пор торцуешь, – Трофим достал «Беломор», вынул из специального кармашка металлическую зажигалку на бензине и закурил.
Харитон прищурился: он бы давно спер эту вещицу, но больно уж она была приметная – с именной гравировкой: «Лучшему летчику-испытателю Трофиму Георгиевичу Голованову от командования ВКС». К тому же воровать в собственном дворе да у безобидного деда – стрем!
Голованов затянулся, пустил дым через ноздри.
– На мотоцикле гоняешь? – продолжил он разговор.
– Ну, гоняю.
– Машину водишь. Сам видел, как ты на двадцатом «жигуленке» отчима лихо рулишь.
– Все-то ты видишь, деда, – Харитон хмыкнул.
– А на турнике «солнышко» крутишь? Быть тебе космонавтом.
Харитон затушил бычок о стол, бросил его в подснежники Муси, припорошенные лепестками цветущего абрикоса.
– Ну-ну, деда Трофим. Накаркаешь.
Дожить до седин – не значит жизнь прожить. В поговорке говорится: «Не столько старые мы, сколько давние». Старик Голованов относился к последним, потому наверно мог предсказывать некоторые события.
В тот вечер Муся Робитман налетела на него едва ли не с кулаками. Она, как всегда, вывесила во дворе стираное белье и, чтобы простыни не мели по земле, подперла веревку шестом.
