Кот, который читал справа налево (сборник) - Лилиан Браун

«Очень мало времени на изучение обстановки, – рассуждал Квиллер. – Чтобы успешно провернуть такое дельце, нужны суперспециалисты… если только воры не были знакомы с домом Тейта или не узнали загодя о коллекции. И если так, не приурочили ли они ограбление к выходу „Любезной обители“, чтобы ее скомпрометировать?»

Покуда Квиллер взвешивал все возможности, из печати вышел очередной номер «Прибоя», и курьер со свистом пронесся по отделу публицистики, швыряя газету на каждый стол.

Тейтов инцидент был благоразумно припрятан на странице четыре, и предварял его поразительный заголовок. Квиллер залпом проглотил шесть коротеньких абзацев. Подписал их Лодж Кендал, постоянный корреспондент «Прибоя» в полицейском управлении. «Любезная обитель» тактично не упоминалась. Примерная стоимость похищенного нефрита также не упоминалась. И была помещена неправдоподобная версия Департамента полиции. Квиллер хмуро прочел ее, схватил пальто и устремился в пресс-клуб.

Пресс-клуб располагался в крепости из закоптелого известняка, которая некогда была долговой тюрьмой. Окна были узкие и зарешеченые, а среди почерневших башенок гнездились грязные голуби. Внутри здания старые, обшитые деревом стены хранили устойчивые тюремные запахи девятнадцатого столетия, но хуже всего здесь был шум. Голоса взмывали к сводчатому потолку, сталкивались с другими голосами и опадали вниз, сливаясь в глухой рев. Для газетчиков тут был сущий рай.

Коктейль-бар в главном зале нынче гудел как улей: все обсуждали случившееся на Теплой Топи. Кражи драгоценностей были преступлениями, которыми культурные газетчики могли наслаждаться со вкусом и чистой совестью. Они тешили интеллект, а вреда, как правило, никому не причиняли.

Квиллер нашел Одда Банзена в том конце бара, что был традиционно закреплен за штатными сотрудниками «Прибоя». Он подсел к нему и заказал двойную порцию томатного сока со льдом.

– Ты это читал? – спросил он фотографа.

– Читал, – сказал Банзен. – Вот идиоты.

Говорили они приглушенно. В противоположном конце бара неприкрытым ликованием звучали голоса сотрудников «Утренней зыби». Квиллер с досадой глянул на веселящихся конкурентов.

– Кто этот парень вон там, внизу, в светлом костюме, – тот, что громко смеется? – спросил он.

– Он работает у них в отделе распространения, – сказал Банзен. – Этим летом играл против нас в софтбол, и вот зуб даю, он – гад.

– Он меня раздражает. Умерла женщина, а он ржет по этому поводу.

– Вон идет Кендал, – сказал фотограф. – Давай узнаем, что он думает о версии полиции.

Полицейский репортер – молодой, горячий и удачливый в работе – старался выказать профессиональное равнодушие.

Квиллер поманил его в бар и спросил:

– Сами-то вы верите в ту версию, которую накатали утром?

– Что до полиции, – сказал Кендал, – то для нее дело ясное, что это дело темное. Ваша публикация о доме Тейта не имеет к этому никакого отношения. Это была внутренняя работка. Кто-то знал дорогу как свои пять пальцев.

– Понимаю, – отозвался Квиллер. – Как я себе и представлял. Но, по мне, они не того подозревают. Не поверю я, что это сделал мальчишка-слуга.

– Тогда как вы объясняете его исчезновение? Если Паоло не спер нефрит и не махнул с ним в Мехико – то где он?

– Паоло такое не подходит, – возразил Банзен. – Он был славный малый – тихий и застенчивый, очень желающий помочь. Не того он типа.

– Вы, фотографы, мните себя знатоками человеческих характеров, – сказал Кендал. – Ну так вы ошибаетесь! С точки зрения Тейта, мальчишка был ленив, хитер и лжив. Тейт несколько раз грозился его уволить, но миссис Тейт всегда за него заступалась. А муж боялся ей перечить из-за ее болезни.

Банзен и Квиллер недоверчиво переглянулись, и Кендал отошел поговорить с группой телевизионщиков.

Некоторое время Квиллер играл нефритовой пуговицей, которую дал ему Тейт. Он держал ее в кармане среди прочей мелочи. Наконец он сказал Банзену:

– Сегодня утром я звонил Дэвиду Лайку.

– Как он держится?

– Вроде не слишком расстроен. Сказал, что нефрит застрахован, а миссис Тейт была невыносимым созданием и устраивала своему мужу адскую жизнь.

– Еще как верю! Она была ведьма, нет, полторы ведьмы! А что он думает насчет того, будто в этом замешан Паоло?

– Когда я говорил с Лайком, об этом еще не было объявлено.

Бруно, бармен пресс-клуба, вертелся поблизости в ожидании заказа.

– Больше ничего, – бросил ему Квиллер. – Мне надо перекусить и топать обратно на службу.

– Вчера я видел ваш журнал, – сказал бармен. – Мы с женой почерпнули из него уйму дизайнерских идей. С нетерпением ждем следующего выпуска.

– После того, что случилось на Теплой Топи, можете и не дождаться, – ответил Квиллер. – Кому теперь захочется, чтобы его дом красовался на страницах журнала…

Бруно покровительственно улыбнулся репортеру:

– Может, я смогу вам помочь. Если у вас трудно с материалом, можете сфотографировать мой дом. Мы его оформили сами.

– Какой же стиль вы избрали для своего дома?

Квиллер ждал ответа не без опаски. Бруно слыл среди бедноты чуть ли не Леонардо да Винчи. Таланты его были многообразны, но скудны.

– У меня то, что называется монохроматической цветовой гаммой, – растолковал бармен. – Я завел ковер цвета шартрез, стенную обивку цвета шартрез, шартрезовые драпри и шартрезовую софу.

– Весьма соответствует вашей профессии, – сказал Квиллер, – но позвольте мне поправить вас в одной детальке. Мы никогда не называем драпировки «драпри».

Пять

Перед тем как отправиться на вечеринку с коктейлями к Дэвиду Лайку, Квиллер зашел домой переодеться и угостить кота ломтиком солонины, которую купил в лавке деликатесов.

Коко встретил его, выразив кошачий восторг облетом всей комнаты: на стулья, под столы, на стеллажные вершины, потом – вниз, с грохотом и урчаньем, кувыркаясь в воздухе на скорости шестьдесят миль в час. Шатались лампы. Вращались пепельницы. Трепыхались на ветру легкие занавески. Потом Коко прыгнул на словарь и во всю мочь принялся его царапать – приподняв зад, пригнув перед, указуя хвостом ввысь – как горка для катания на санях с флагом на макушке. Царапал прилежно, останавливался, чтобы взглянуть на Квиллера, и снова царапал.

– Играть некогда, – сказал Квиллер. – Я ухожу. Вечеринка с коктейлями. Может быть, принесу тебе оливку.

Он надел брюки, только что прошедшие химчистку, расшпилил недавно купленную рубашку и поискал свой новый галстук. Обнаружил его висящим на ручке дивана. На самом виду оказалась дырочка, и Квиллер застонал. Итак, в добром здравии пребывал только один клетчатый галстук. Он сорвал его с дверной ручки, где тот болтался, и повязал его на шею, ворча про себя. Тем временем Коко уселся на словарь, с надеждой готовясь к игре.

– Нынче вечером игра не состоится, – повторил Квиллер. – Ты слопаешь свою солонину, а потом хорошенько вздремнешь.

Репортер собирался поймать на вечеринке сразу трех зайцев. Он надеялся завести кой-какие полезные знакомства. Хотел взглянуть на фешенебельную и дорогую «Виллу Веранда». И очень хотел снова повидать Дэвида Лайка. Ему нравилась непосредственность этого человека. Лайк оказался не таков, какими Квиллер представлял себе дизайнеров. Лайк не был ни фатом, ни снобом и с небрежным изяществом, как привычную одежду, носил свою эффектную красоту.

«Вилла Веранда», современное дополнение к городскому ландшафту, была восемнадцатиэтажным зданием, огибавшим край живописного парка; балконы имелись в каждой квартире. Квартиру Лайка переполнял веселый смех и звон бокалов; из скрытых усилителей гремела музыка.

Лайк сказал приятно рокочущим голосом:

– Это ваш первый визит на «Виллу Веранда»? Мы зовем это здание «Реванш архитекторов». Балконы получились чересчур солнечными, чересчур продуваемыми и чересчур грязными. Угольная пыль, которая пролетает через мою гостиную, способна выбить глазное яблоко. Но это престижное местечко. В этом доме живет кое-кто из знаменитостей, среди них несколько слепых на один глаз.

Он сдвинул скользящую стеклянную дверь вдоль стеклянной стены и показал Квиллеру балкон, где металлическая мебель стояла чуть ли не на целую треть в воде, поверхность которой рябил ветер.

– Балконы после каждого дождя дня на три превращаются в болото, – сказал он. – Перила при сильном ветре вибрируют и поют «Аве Мария». И обратите внимание на наш уникальный вид – панораму девяноста двух других балконов.

В самой же квартире царила теплая жилая атмосфера. Всюду виднелись горящие свечи, книги в переплетах из дорогой кожи, экзотического вида растения, картины в солидных рамах и груды подушек. В одном углу журчал фонтанчик. А обои, роскошнейшие из всех когда-либо виденных Квиллером, походили на серебряную солому с узором из павлинов.